желаю им я жить блаженно.
Пусть бы им мы так же были нужны,
Как нам ими нужно заниматься,
Хоть, как мы, они бы жили дружно
8 Иль дрались, коль есть охота драться.
90
III
Как мне решить, о друг прелестный,
Кто властью больше: я иль ты?
4 Не больше царства красоты.
Два рая: ты — в моем царица,
А мне — в твоем царить дано.
8 И оба вместе лишь одно.
Там, где любовь твоя не властна,
Восходит песни блеск моей,
Куда душа ни взглянет страстно,
91
IV
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем она блаженна в каждое мгновенье,
3 Всем другим на зависть, мне на загляденье.
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем связали страсть моя и вдохновенье
6 С золотом и самоцветные каменья.
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем она должна, ее такое мненье,
9 И восторг встречать и даже огорченье.
У моей возлюбленной есть украшенье,
В нем она предстать желает в погребенье,
12 Так же, как была она в нем в обрученье.
92
V
И улыбки и угрозы
Мне твои — все образ розы;
Улыбнешься ли сквозь слезы,
А пойдут твои угрозы,
Вспомню розы я занозы;
И улыбки и угрозы
8 Мне твои — все образ розы.
93
VI
Не хочу морозной я
Вечности,
А хочу бесслезной я
Младости;
5 С огненным желанием,
Полной упованием,
Радости.
Не лавровой веткою
Я пленен,
10 Миртовой беседкою
Окружен,
Пусть бы ненавистную
Ветку кипарисную
Ждал мой сон.
94
Песни кавказских горцев
I
Станет насыпь могилы моей просыхать,
И забудешь меня ты, родимая мать!
Как заглушит трава все кладбище вконец,
То заглушит и скорбь твою, старый отец;
5 А обсохнут глаза у сестры у моей,
Так и вылетит горе из сердца у ней.
95
II
Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой;
Но не ты ли была моей верной рабой?
Земля черная, ты ли покроешь меня?
Не тебя ли топтал я ногами коня?
5 Холодна ты, о смерть! даже смерть храбреца,
Но я был властелином твоим до конца;
Свое тело в добычу земле отдаю,
Но за то небеса примут душу мою.
96
III
Выйди, мать, наружу, посмотри на диво:
Из-под снега травка проросла красиво.
Взлезь-ко, мать, на крышу, глянь-ко на восток.
Из-под льда ущелья вешний вон цветок.
5 «Не пробиться травке из-под груды снежной,
Изо льда ущелья цвет не виден нежный;
Никакого дива, влюблена-то ты,
Так тебе на снеге чудятся цветы».
97
Дюпон и Дюран
(Из Альфреда Мюссе)
Дюран
О тени праотцев, как я тоской томим!
К богам воззвал бы я, когда бы знал к каким.
Вот скоро тридцать лет, как я на свете маюсь
И уж издателя лет десять добиваюсь.
5 Никто живой моих тетрадей не читал,
И в мире только я, что я пишу, узнал.
Дюпон
О, Брут! Ты ведаешь, как мне приходит жутко!
С картофелем лишь сидр не ободрят желудка.
И чтоб не задремать в тоскливом забытье,
10 Не встречу ль, с кем бы речь затеять о Фурье?
Какие времена! Какой обед ужасный!
Дюран
Кого я вижу там вдали? Кто тот несчастный,
Что дует в кулаки, в которых чувства нет,
А сам бредет дрожа, по-летнему одет?
15 У Фликото, кажись, встречал я горемыку.
Дюпон
Не ошибаюсь я. По горестному лику,
По взору томному в задумчивых глазах,
Но шляпе вытертой на сальных волосах
Дюрана узнаю, старинного собрата.
Дюран
20 Ты ль это, друг Дюпон? Рад, встретил я Пилада
И однокашника. Друг друга обоймем.
Так не попал еще ты в сумасшедший дом?
Я думал, что в Бисетр сдала тебя роденька.
Дюпон
Молчи. В окно сейчас я выпрыгнул умненько
25 И вот бегу тайком состряпать фельетон.
А ты, ужели твой ночлег не Шарантон?
Ведь говорили мне, что твой высокий гений…
Дюран
Увы! Дюпон, наш свет исполнен злых суждений!
Что за животное наш глупый род людской,
30 И сколько трудностей на путь пробиться свой!
Дюпон
Брат, мне ли говоришь? Успел я в нашем веке
Извериться вполне во всяком человеке.
Наш мир становится упрямей с каждым днем,
И в тупоумие все глубже мы идем.
Дюран
35 Ты помнишь ли, Дюпон, когда еще ребята,
Познаньем бедняки, а гордостью богаты,
Мы, хоть учитель нас, ленивцев, драл порой, —
В забвенье низменном вкушали сон с тобой?
В душе моей те дни блаженства сохранились!
Дюпон
40 Ленивцев, ты сказал. Мы с гордостью ленились;
Невежд, бог видит! Все, что сделал я с тех пор,
Решает о моем былом ученье спор.
Но запах сладостный, какой бывал в столовой!
Бывало, ешь и пей — обед всегда готовый!
45 Согнувшись над столом, бывало, припадешь
К книжонке мерзостной, сторгованной за грош.
Варнава, Демулен мне горько доставались,
А милые статьи Сен-Жюста укрывались
На сердце у меня. — Я руку подавал,
50 Как римский бы ее сенатор простирал.
Ты жребий мой делил, не кончил ты ученья.
Дюран
Ты прав, у гения повсюду треволненья.
Мой череп, созданный для лавров на заказ,
Ослиной шапкою увенчан был не раз.
55 Мое призвание, однако ж, видно было,
Во мне писательство всемощно говорило;
Презрен у сверстников, взращен на кулаке,
Я рифмовал в тиши, согнувшись в уголке.
В пятнадцать лет моя зарокотала лира,
60 Я Шиллера глотал, и Гете, и Шекспира,
И лоб чесался мой при чтенье их стихов,
А что касается прославленных шутов,
Как Тацит, Цицерон, Гомер или Вергилий,
Мы, слава богу, их как должно оценили.
65 Постигнув таинство, легко о всем писать,
Заике-музе я дал волю воровать,
По очереди драл я англичан, испанцев,
Сынов Италии и выспренних германцев.
Терзался я, что тем наречьем не владел,
70 Которым некогда башмачник Сакс гремел.
Я б, верно, произвел великое творенье;
Но, связан пошлостью природного реченья.
Себе я клятву дал по крайней мере в том,
Что книги не издам с хорошим языком.
75 Сдержал ли слово я — не будешь сомневаться.
Дюпон
Когда придет зима — и ласточки умчатся,
Куда умчался хор счастливых тех годов,
Когда желудок в нас зависел от зубов?
Какие ключница ломти нам отрезала!
Дюpан
80 Не вспоминай уже; на свете счастья мало.
Скажи, прошу тебя, ты что же предпринял,
Когда покинул ты Латинский свой квартал?
Дюпон
Когда?
Дюpан
В осьмнадцать лет, когда оставил школу.
Дюпон
85 Что делал я?
Дюран
Скажи.
Дюпон
Да так, по произволу —
Что птица делает, свалившися с гнезда,
Что бог благословит и что велит нужда.
Дюран
90 Однако ж?
Дюпон
Ничего. По улицам таскался,
Куда глаза глядят. По воле озирался,
Раздетый, впроголодь, я спал по чердакам,
Откуда в срок найма я убирался сам;
95 Влачась по прихоти судьбы своей коварной,
Скитался я с мечтой Фурье гуманитарной,
Насколько я лишь мог, повсюду занимал,
А заведется грош, сейчас его спускал.
Скрывая пошлость фраз за пышных слов туманом
100 И сидя без белья с таким пустым карманом,
Что в мире лишь мой ум с ним равен пустотой,
Я жил оборванный, завистливый и злой.
Дюpан
Я знаю, чтоб тебя совсем не затомило,
Когда желудок твой кричал: «Уж шесть пробило»,
105 Тебе пять франков я из жалости втирал,
А ты у Беназе их тотчас же спускал.
Но что же далее ты делал? Не могу я
Представить, чтоб досель влачил ты жизнь такую.
Дюпон
Всегда! Спиноза мне и Брут порукой в том,
110 Что в платье, что на мне, я проходил в одном.
И как его сменить? Кто судит справедливо?
Везде царит расчет и скупость да нажива.
Затеял я проект… Скажу тебе тайком…
Проект! Но я прошу, ты помолчи о нем…
115 Куда тебе Ликург, — на свете не видали
Чудесней ничего, коль поместят в журнале.
Вселенную, мой друг, переверну вверх дном,
И с прошлым сходства с ней не будет уж ни в чем,
Богатый станет нищ, а сильный будет слабый,
120 Зло будет над добром, мужчина станет бабой.
А женщины тогда, — ну, станут чем хотят,
Стариннейших врагов дни счастья примирят —
Россию с Турцией, Французов с Альбионом,
Безверие души с божественным законом,
125 А драму с здравостью рассудка. — Да чего?
Царей, правителей, судей — ни одного,
Начальства — не моги; законов — не желаю.
Семейство я гоню и браки расторгаю:
Кому охота есть и добывать детей,
130 Кто хочет разыскать отца — ищи смелей.
Затем уже, мой друг, ты не увидишь боле
Долин иль гор, лесов иль колоколен в поле.
Все это пустяки! Мы все их подберем,
Мы раскидаем их, завалим и сожжем,
135 И всюду копи лишь раскинутся с рудами,
Тропинки, хижины, поля под овощами,
Морковь, горох, бобы, — кто хочет, тот говей.
Зато обедать всласть никто уже не смей.
Из Пекина в Париж железный путь блестящий
140 Мою республику связует дружбой вящей;
Народы разные, в огромный сев вагон,
Смешавши языки, представят Вавилон.
А пышущий огнем колосс гуманитарный
Все косточки найдет планеты благодарной,
145 И изумится всяк с такого корабля,
Что под капустой вся да репою земля.
Земля получит вид подчищенный и низкий,
Гуманитарности мир сделается миской,
И шар наш без волос, без бороды — обрит,
150 Как тыква гладкая, по небу полетит,
Какой проект, мой друг! Нельзя не восхищаться,
Что может с планами подобными сравняться?
В свободные часы я их в статье провел.
Но веришь ли, Дюран, никто их не прочел!
155 Чего ж хотеть? Наш свет и глух и слеп ужасно,
Ты клад ему даешь иль чудо, — все напрасно:
Спеша на биржу, он к тебе уж стал спиной,
Один нашел закон, канал ведет другой;
Им денег хочется; пожить, поесть послаже,
160 А есть бездельники, что землю пашут даже.
Да, в наши дни людей так трудно просветить,
И я отчаялся их даже возродить.
А твой каков удел? Я, чай, ты мне не пара.
Дюран
Сперва учеником я стал ветеринара.
165 Пожалуй, получал я франка по два в день,
Да не понравилось мне не вставать с колень,
Чтоб лошади больной втирать в копыто сало.
За что она не раз брыканьем отвечала.
Как надоело мне, я вздумал улизнуть
170 И с божьей помощью побрел куда-нибудь.
Пошел я к продавцу эстампов. Мастер рьяный,
Он иллюстрировал известные романы.
Два года прожил я. В листки негодных книг
Совал я очерки еще негодней их.
170 Я пользу отыскал в труде от всех сокрытом,
Я приучил свой ум быть ловким паразитом,
Хватаясь за других, у них же воровать.
Но труд ученика стал мне надоедать.
Однажды за столом у старика Тюиля
180 Я встретил Дюбуа, опору водевиля.
Он выпить не дурак, задорно спеть куплет,
И в подлинных ему весельем равных нет.
С правописанием он дал мне чувство стиля.
Состряпали вдвоем мы четверть водевиля,
185 По ярмаркам его давали иногда,
Хотя гоненья он претерпевал всегда.
Вскипела желчь во мне от этой неудачи;
Решил бесплодный мозг я повернуть иначе.
Придя домой, я сел, сказавши: «Погоди ж,
190 Моим писанием я изумлю Париж».
Задавшись рифмами, мозги мои смелее
Впервые будто бы приблизились к идее.
Я заперся на ключ писателей читать,
Которыми себя задумал вдохновлять.
195 Под полусотней книг трещал мой стол несчастный,
Я долго мучился поэмою ужасной.
Луна и солнце в ней ступили во вражду,
Венера с папою плясали в ней в аду,
Сознай, насколько мысль моя философична,
200 Все, что являлось нам в твореньях единично, —
Как Брама, например, Юпитер, Магомет,
Платон и Мармонтель, Нерон и Боссюэт, —
Я это все собрал в сознании всецелом.
Но главный капитал в творенье этом смелом —
205 Так это ящериц над речкой дружный хор.
Расин в сравнении с подобным гимном вздор…
Меня не поняли. И книжке символичной
Моей пришлось лежать в пыли, гробам приличной.
Печальный результат и девственность плохая!
210 Но скоро в путь меня умчала цель иная.
Сошелся старичок со мною журналист;
Он промотавшийся былой семинарист,
Раз десять по цене распроданный дешевой
И на честных людей за франк плевать готовый.
215 С ливрею старичка оделся я сейчас;
Желчь у меня с пера просилась в этот раз,
Я возродился сам и въелся в это дело.
Дюпон! Как сладостно над всем ругаться смело.
Мертворожденный ум так любит подходить
220 К своей
