в изложине росистой

Вполголоса скрыпят коростели.

Уж сумраком пытливый взор обманут.

Среди тепла прохладой стало дуть.

Луна чиста. Вот с неба звезды глянут,

И как река засветит Млечный Путь.

1854

Лихорадка

«Няня, что-то всё не сладко!

Дай-ка сахар мне да ром.

Всё как будто лихорадка,

Точно холоден наш дом».

– «Ах, родимый, бог с тобою:

Подойти нельзя к печам!

При себе всегда закрою,

Топим жарко – знаешь сам».

– «Ты бы шторку опустила…

Дай-ка книгу… Не хочу…

Ты намедни говорила,

Лихорадка… я шучу…»

– «Что за шутки спозаранок!

Уж поверь моим словам:

Сестры, девять лихоманок,

Часто ходят по ночам.

Вишь, нелегкая их носит

Сонных в губы целовать!

Всякой болести напросит,

И пойдет тебя трепать».

– «Верю, няня!.. Нет ли шубы?

Хоть всего не помню сна,

Целовала крепко в губы —

Лихорадка ли она?»

1847

Змей

Чуть вечерней росою

Осыпается трава,

Чешет косу, моет шею

Чернобровая вдова.

И не сводит у окошка

С неба темного очей,

И летит, свиваясь в кольца,

В ярких искрах длинный змей.

И шумит всё ближе, ближе,

И над вдовьиным двором,

Над соломенною крышей

Рассыпается огнем.

И окно тотчас затворит

Чернобровая вдова;

Только слышатся в светлице

Поцелуи да слова.

1847

Видение

Не ночью, не лживо

Во сне пролетело виденье:

Свершилося диво —

Земле подобает смиренье!

Прозрачные тучи

Над дикой Печерской горою

Сплывалися в кучи

Под зыбью небес голубою,

И юноши в белом

Летали от края до края,

Прославленным телом

Очам умиленным сияя.

На тучах, высоко,

Всё выше, в сиянии славы,

Заметно для ока

Вставали Печерские главы.

1843

Геро и Леандр

Бледен лик твой, бледен, дева!

Средь упругих волн напева

Я люблю твой бледный лик.

Под окном на всём просторе

Только море – только в море

Волн кочующих родник.

Тихо. Море голубое

Взору жадному в покое

Каждый луч передает.

Что ж там в море – чья победа?

Иль в зыбях, вторая Леда,

Лебедь-бог к тебе плывет?

Не бессмертный, не бессонный,

Нет, то юноша влюбленный

Проложил отважный путь,

И, полна огнем желаний,

Волны взмахом крепкой длани

Молодая режет грудь.

Меркнет день; из крайней тучи

Вдоль пучины ветр летучий

Направляет шаткий бег,

И под молнией багровой

Страшный вал белоголовый

С ревом прыгает на брег.

Где ж он, Геро? С бездной споря

Удушающего моря,

На свиданье он спешит!

Хоть бесстрастен, хоть безгласен,

Но по-прежнему прекрасен,

Он у ног твоих лежит.

Бледен лик твой, бледен, дева!

Средь упругих волн напева

Я люблю твой бледный лик.

Под окном на всём просторе

Только море – только в море

Волн кочующий родник.

1847

Тайна

Почти ребенком я была,

Все любовались мной;

Мне шли и кудри по плечам,

И фартучек цветной.

Любила мать смотреть, как я

Молилась поутру,

Любила слушать, если я

Певала ввечеру.

Чужой однажды посетил

Наш тихий уголок;

Он был так нежен и умен,

Так строен и высок.

Он часто в очи мне глядел

И тихо руку жал

И тайно глаз мой голубой

И кудри целовал.

И, помню, стало мне вокруг

При нем всё так светло,

И стало мутно в голове

И на сердце тепло.

Летели дни… промчался год…

Настал последний час —

Ему шепнула что-то мать,

И он оставил нас.

И долго-долго мне пришлось

И плакать, и грустить,

Но я боялася о нем

Кого-нибудь спросить.

Однажды вижу: милый гость,

Припав к устам моим,

Мне говорит: «Не бойся, друг,

Я для других незрим».

И с этих пор – он снова мой,

В объятиях моих,

И страстно, крепко он меня

Целует при других.

Все говорят, что яркий свет

Ланит моих – больной.

Им не узнать, как жарко их

Целует милый мой!

1842

Ворот

«Спать пора! Свеча сгорела,

Да и ты, моя краса, —

Голова отяжелела,

Кудри лезут на глаза.

Стань вот тут перед иконы,

Я постельку стану стлать.

Не спеши же класть поклоны,

«Богородицу» читать!

Видишь, глазки-то бедняжки

Так и просятся уснуть.

Только ворот у рубашки

Надо прежде расстегнуть».

– «Отчего же, няня, надо?»

– «Надо, друг мой, чтоб тобой,

Не сводя святого взгляда,

Любовался ангел твой.

Твой хранитель, ангел божий,

Прилетает по ночам,

Как и ты, дитя, пригожий,

Только крылья по плечам.

Коль твою он видит душку,

Ворот вскрыт – и тих твой сон:

Тихо справа на подушку,

Улыбаясь, сядет он;

А закрыта душка, спрячет

Душку ворот – мутны сны:

Ангел взглянет и заплачет,

Сядет с левой стороны.

Над тобой господня сила!

Дай, я ворот распущу.

Уж подушку я крестила —

И тебя перекрещу».

1847

«На дворе не слышно вьюги…»

На дворе не слышно вьюги,

Над землей туманный пар.

Уж давно вода остыла,

Смолк шумливый самовар.

Няня старая не видит

И не слышит – всё прядет:

Мочку левую пощиплет,

Правой нитку отведет.

А ребенок всё играет.

Как хорош он при огне!

И кудрявая головка

Отразилась на стене.

Вот задумалася няня,

Со свечи нагар сняла

И прекрасного малютку

Ближе к свечке подвела.

«Дай-ка ручки! – Няня хочет

Посмотреть на их черты. —

Что, на пальчиках дорожки

Не кружками ль завиты?»

Няня смотрит… Вот вздохнула…

«Ничего, дитя мое!»

Вот заплакала – и плачет

Мальчик, глядя на нее.

1842

Легенда

Вдоль по берегу полями

Едет сын княжой;

Сорок отроков верхами

Следуют толпой.

Странен лик его суровый,

Всё кругом молчит,

И подкова лишь с подковой

Часто говорит.

«Разгуляйся в поле», – сыну

Говорил старик.

Знать, сыновнюю кручину

Старый взор проник.

С золотыми стременами

Княжий аргамак;

Шемаханскими шелками

Вышит весь чепрак.

Но, печален в поле чистом,

Князь себе не рад

И не кличет громким свистом

Кречетов назад.

Он давно душою жаркой

В перегаре сил

Всю неволю жизни яркой

Втайне отлюбил.

Полюбить успев вериги

Молодой тоски,

Переписывает книги,

Пишет кондаки.

И не раз, в минуты битвы

С жизнью молодой,

В увлечении молитвы

Находил покой.

Едет он в раздумье шагом

На лихом коне;

Вдруг пещеру за оврагом

Видит в стороне:

Там душевной жажде пищу

Старец находил,

И к пустынному жилищу

Князь поворотил.

Годы страсти, годы спора

Пронеслися вдруг,

И пустынного простора

Он почуял дух.

Слез с коня, оборотился

К отрокам спиной,

Снял кафтан, перекрестился —

И махнул рукой.

1843

«Ночь весенней негой дышит…»

Ночь весенней негой дышит,

Ветер взморья не колышет,

Весь залив блестит, как сталь,

И над морем облаками,

Как ползущими горами,

Разукрасилася даль.

Долго будет утомленный

Спать с Фетидой Феб влюбленный,

Но Аврора уж не спит

И, смутясь блаженством бога,

Из подводного чертога

С ярким факелом бежит.

1854

«Жди ясного на завтра дня…»

Жди ясного на завтра дня.

Стрижи мелькают и звенят.

Пурпурной полосой огня

Прозрачный озарен закат.

В заливе дремлют корабли, —

Едва трепещут вымпела.

Далеко небеса ушли —

И к ним морская даль ушла.

Так робко набегает тень,

Так тайно свет уходит прочь,

Что ты не скажешь: минул день,

Не говоришь: настала ночь.

1854

Морской залив

Третью уж ночь вот на этом холме за оврагом

Конь мой по звонкой дороге пускается шагом.

Третью уж ночь, миновав эту старую иву,

Сам я невольно лицом обращаюсь к заливу.

Только вдали, потухая за дымкою сизой,

Весь в ширину он серебряной светится ризой.

Спит он так тихо, что ухо, исполнясь вниманья,

Даже средь камней его не уловит дыханья.

В блеск этот душу уносит волшебная сила…

Что за слова мне она в эту ночь говорила!

Сколько в веселых речах прозвучало привета!

Сколько в них сердце почуяло неги и света!

Ах, что за ночь! Тише, конь мой! Куда торопиться?

Рад и сегодня я сном до зари не забыться!

1855

Вечер у взморья

Засверкал огонь зарницы,

На гнезде умолкли птицы,

Тишина леса объемлет,

Не качаясь, колос дремлет;

День бледнеет понемногу,

Вышла жаба на дорогу.

Ночь светлеет и светлеет,

Под луною море млеет;

Различишь прилежным взглядом,

Как две чайки, сидя рядом,

Там, на взморье плоскодонном,

Спят на камне озаренном.

1854

«Как хорош чуть мерцающим утром…»

Как хорош чуть мерцающим утром,

Амфитрита, твой влажный венок!

Как огнем и сквозным перламутром

Убирает Аврора восток!

Далеко на песок отодвинут

Трав морских бесконечный извив,

Свод небесный, в воде опрокинут,

Испещряет румянцем залив.

Остров вырос над тенью зеленой;

Ни движенья, ни звука в тиши,

И, погнувшись над влагой соленой,

В крупных каплях стоят камыши.

1857

«Морская даль во мгле туманной…»

Морская даль во мгле туманной;

Там парус тонет, как в дыму,

А волны в злобе постоянной

Бегут к прибрежью моему.

Из них одной, избранной мною,

Навстречу пристально гляжу

И за грядой ее крутою

До камня влажного слежу.

К ней чайка плавная спустилась, —

Не дрогнет острое крыло.

Но вот громада докатилась,

Тяжеловесна, как стекло;

Плеснула в каменную стену,

Вот звонко грянет на плиту —

А уж подкинутую пену

Разбрызнул ветер на лету.

1857

Прибой

Утесы. зной и сон в пустыне,

Песок да звонкий хрящ кругом,

И вдалеке земной твердыне

Морские волны бьют челом.

На той черте уже безвредный,

Не докатясь до красных скал,

В последний раз зелено-медный

Сверкает Средиземный вал;

И, забывая век свой бурный,

По пестрой отмели бежит

И преломленный и лазурный;

Но вот преграда – он кипит,

Жемчужной пеною украшен,

Встает на битву со скалой

И, умирающий, всё страшен

Всей перейденной глубиной.

1856 или 1857

На корабле

Летим! Туманною чертою

Земля от глаз моих бежит.

Под непривычною стопою

Вскипая белою грядою,

Стихия чуждая дрожит.

Дрожит и сердце, грудь заныла;

Напрасно моря даль светла,

Душа в тот круг уже вступила,

Когда невидимая сила

Ее неволей унесла.

Ей будто чудится заране

Тот день, когда без корабля

Помчусь в воздушном океане

И будет исчезать в тумане

За мной родимая земля.

1856 или 1857

Буря

Свежеет ветер, меркнет ночь,

А море злей и злей бурлит,

И пена плещет на гранит —

То прянет, то отхлынет прочь.

Всё раздражительней бурун;

Его шипучая волна

Так тяжела и так плотна,

Как будто в берег бьет чугун.

Как будто бог морской сейчас,

Всесилен и неумолим,

Трезубцем пригрозя своим,

Готов воскликнуть: «Вот я вас!»

1854

После бури

Пронеслась гроза седая,

Разлетевшись по лазури.

Только дышит зыбь морская,

Не опомнится от бури.

Спит, кидаясь, челн убогой,

Как больной от страшной мысли,

Лишь забытые тревогой

Складки паруса обвисли.

Освеженный лес прибрежный

Весь в росе, не шелохнется. —

Час спасенья, яркий, нежный,

Словно плачет и смеется.

1870

«Вчера расстались мы с тобой…

Вчера расстались мы с тобой.

Я был растерзан. – Подо мной

Морская бездна бушевала.

Волна кипела за волной

И, с грохотом о берег мой

Разбившись в брызги, убегала.

И новые росли во мгле,

Росли и небу и земле

Каким-то бешеным упреком;

Размыть уступы острых плит

и вечный раздробить гранит

Казалось вечным их уроком.

А ныне – как моя душа,

Волна светла, – и, чуть дыша,

Легла у ног скалы отвесной;

И, в лунный свет погружена,

В ней и земля отражена

И задрожал весь хор небесный.

1864

Море и звезды

На море ночное мы оба глядели.

Под нами скала обрывалася бездной;

Вдали затихавшие волны белели,

А с неба отсталые тучки летели,

И ночь красотой одевалася звездной.

Любуясь раздольем движенья двойного,

Мечта позабыла мертвящую сушу,

И с моря ночного и с неба ночного,

Как будто из дальнего края родного,

Целебною силою веяло в душу.

Всю злобу земную, гнетущую, вскоре,

По-своему каждый, мы оба забыли,

Как будто меня убаюкало море,

Как будто твое утолилося горе,

Как будто бы звезды тебя победили.

1859

«Качаяся, звезды мигали лучами…»

Качаяся, звезды мигали лучами

На темных зыбях Средиземного моря,

А мы любовались с тобою огнями,

Что мчались под нами, с небесными споря.

В каком-то забвеньи, немом и целебном,

Смотрел я в тот блеск, отдаваяся неге;

Казалось, рулем управляя волшебным,

Глубоко ты грудь мне взрезаешь в побеге.

И там, в глубине, молодая царица,

Бегут пред тобой светоносные пятна,

И этих несметных огней вереница

Одной лишь тебе и видна и понятна.

17 февраля 1891

«Барашков буря шлет своих…»

Барашков буря шлет своих,

Барашков белых в море,

Рядами ветер гонит их

И хлещет на просторе.

Малютка, хоть твоя б одна

Ладья спастись успела,

Пока всей хляби глубина,

Чернея, не вскипела!

Как жаль тебя! Но об одном

Подумать так обидно,

Что вот за мглою и дождем

Тебя не станет видно.

26 августа 1892