думы молчаливой

Не шлет мне луч ее нигде,

Как у корней плакучей ивы,

В твоем саду, в твоем пруде.

1863

«Я уезжаю. Замирает…»

Я уезжаю. Замирает

В устах обычное «прости».

Куда судьба меня кидает?

Куда мне грусть мою нести?

Молчу. Ко мне всегда жестокой

Была ты много, много лет, —

Но, может быть, в стране далекой

Я вдруг услышу твой привет.

В долине иногда, прощаясь,

Крутой минувши поворот,

Напрасно странник, озираясь,

Другого голосом зовет.

Но смерклось, — над стеною черной

Горят извивы облаков, —

И там, внизу, с тропы нагорной

Ему прощальный слышен зов.

Середина 50-х гг.

«Не избегай; я не молю…»

Не избегай; я не молю

Ни слез, ни сердца тайной боли,

Своей тоске хочу я воли

И повторять тебе: «люблю».

Хочу нестись к тебе, лететь,

Как волны по равнине водной,

Поцеловать гранит холодный,

Поцеловать — и умереть!

1862?

«В благословенный день, когда стремлюсь душою…»

В благословенный день, когда стремлюсь душою

В блаженный мир любви, добра и красоты,

Воспоминание выносит предо мною

Нерукотворные черты.

Пред тенью милою коленопреклоненный,

В слезах молитвенных я сердцем оживу

И вновь затрепещу, тобою просветленный, —

Но всё тебя не назову.

И тайной сладостной душа моя мятется;

Когда ж окончится земное бытие,

Мне ангел кротости и грусти отзовется

На имя нежное твое.

1857

Зевс

Шум и гам, — хохочут девы,

В медь колотят музыканты,

Под визгливые напевы

Скачут, пляшут корибанты.

В кипарисной роще Крита

Вновь заплакал мальчик Реи,

Потянул к себе сердито

Он сосцы у Амальтеи.

Юный бог уж ненавидит,

Эти крики местью дышат, —

Но земля его не видит,

Небеса его не слышат.

15 ноября 1859

К Сикстинской Мадонне

Вот сын ее, — он — тайна Иеговы —

Лелеем девы чистыми руками.

У ног ее земля под облаками,

На воздухе нетленные покровы.

И, преклонясь, с Варварою готовы

Молиться ей мы на коленях сами

Или, как Сикст, блаженными очами

Встречать того, кто рабства сверг оковы.

Как ангелов, младенцев окрыленных,

Узришь и нас, о дева, не смущенных:

Здесь угасает пред тобой тревога.

Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,

Тебе и нам явил твой сон чудесный

Царицу жен — царицею небесной!

1864?

Музе («Пришла и села. Счастлив и тревожен…»)

Пришла и села. Счастлив и тревожен,

Ласкательный твой повторяю стих;

И если дар мой пред тобой ничтожен,

То ревностью не ниже я других

Заботливо храня твою свободу,

Непосвященных я к тебе не звал,

И рабскому их буйству я в угоду

Твоих речей не осквернял.

Всё та же ты, заветная святыня,

На облаке, незримая земле,

В венце из звезд, нетленная богиня,

С задумчивой улыбкой на челе.

1882

«Не смейся, не дивися мне…»

Не смейся, не дивися мне,

В недоуменьи детски грубом,

Что перед этим дряхлым дубом

Я вновь стою по старине.

Не много листьев на челе

Больного старца уцелели;

Но вновь с весною прилетели

И жмутся горлинки в дупле.

1884

«День проснется — и речи людские…»

День проснется — и речи людские

Закипят раздраженной волной,

И помчит, разливаясь, стихия

Всё, что вызвано алчной нуждой.

И мои зажурчат песнопенья, —

Но в зыбучих струях ты найдешь

Разве ласковой думы волненья,

Разве сердца напрасную дрожь.

1884

«Ты был для нас всегда вон той скалою…»

— Ты был для нас всегда вон той скалою,

Взлетевшей к небесам, —

Под бурями, под ливнем и грозою

Невозмутимый сам.

Защищены от севера тобою,

Над зеркалом наяд

Росли мы здесь веселою семьею —

Цветущий вертоград.

И вдруг вчера — тебя я не узнала:

Ты был как божий гром…

Умолкла я, — я вся затрепетала

Перед твоим лицом.

— О да, скала молчит; но неужели

Ты думаешь: ничуть

Все бури ей, все ливни и метели

Не надрывают грудь?

Откуда же — ты помнишь — это было:

Вдруг землю потрясло,

И что-то в ночь весь сад пробороздило,

И следом всё легло?

И никому не рассказало море,

Что кануло ко дну, —

А то скала свое былое горе

Швырнула в глубину.

2 июня 1863

Бабочка

Ты прав. Одним воздушным очертаньем

Я так мила.

Весь бархат мой с его живым миганьем —

Лишь два крыла.

Не спрашивай: откуда появилась?

Куда спешу?

Здесь на цветок я легкий опустилась

И вот — дышу.

Надолго ли, без цели, без усилья,

Дышать хочу?

Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья

И улечу.

1884

«С бородою седою верховный я жрец…»

С бородою седою верховный я жрец,

На тебя возложу я душистый венец,

И нетленною солью горячих речей

Я осыплю невинную роскошь кудрей.

Эту детскую грудь рассеку я потом

Вдохновенного слова звенящим мечом,

И раскроет потомку минувшего мгла,

Что на свете всех чище ты сердцем была.

1884

«Ты так любишь гулять…»

Ты так любишь гулять;

Отчего ты опять

Робко жмешься?

Зори — нет их нежней,

И таких уж ночей

Не дождешься.

— Милый мой, мне невмочь,

Истомилась, всю ночь

Тосковала.

Я бежала к прудам,

А тебя я и там

Не сыскала.

Но уж дальше к пруду

Ни за что не пойду,

Хоть брани ты.

Там над самой водой

Странный, черный, кривой

Пень ракиты.

И не вижу я пня,

И хватает меня

Страх напрасный, —

Так и кажется мне,

Что стоит при луне

Тот ужасный!

1883

«Говорили в древнем Риме…»

Говорили в древнем Риме,

Что в горах, в пещере темной,

Богоравная Сивилла

Вечно-юная живет,

Что ей всё открыли боги,

Что в груди чужой сокрыто,

Что таит небесный свод.

Только избранным доступно,

Хоть не самую богиню,

А священное жилище

Чародейки созерцать.

В ясном зеркале ты можешь,

Взор в глаза свои вперяя,

Ту богиню увидать.

Неподвижна и безмолвна,

Для тебя единой зрима

На пороге черной двери —

На нее тогда смотри!

Но когда заслышишь песню,

Вдохновенную тобою, —

Эту дверь мне отопри.

3 апреля 1883

Вольный сокол

Не воскормлен ты пищей нежной,

Не унесен к зиме в тепло,

И каждый час рукой прилежной

Твое не холено крыло.

Там, над скалой, вблизи лазури,

На умирающем дубу,

Ты с первых дней изведал бури

И с ураганами борьбу.

Дразнили молодую силу

И зной, и голод, и гроза,

И восходящему светилу

Глядел ты за море в глаза.

Зато, когда пора приспела,

С гнезда ты крылья распустил

И, взмахам их доверясь смело,

Ширяясь, по небу поплыл.

1884

«Не вижу ни красы души твоей нетленной…»

Не вижу ни красы души твоей нетленной,

Ни пышных локонов, ни ласковых очей,

Помимо я гляжу на жребий отдаленный

И слышу приговор безжалостных людей.

И только чувствую, что ты вот тут — со мною,

Со мной! — и молодость, и суетную честь,

И всё, чем я дышал, — блаженною мечтою

Лечу к твоим ногам младенческим принесть.

1884

«Ныне первый мы слышали гром…»

Ныне первый мы слышали гром,

Вот повеяло сразу теплом,

И пришло мне на память сейчас,

Как вчера ты измучила нас.

Целый день, холодна и бледна,

Ты сидела безмолвно одна;

Вдруг ты встала, ко мне подошла,

И сказала, что всё поняла:

Что напрасно жалеть о былом,

Что нам тесно и тяжко вдвоем,

Что любви затерялась стезя,

Что любить, что дышать так нельзя,

Что ты хочешь — решилась — и вдруг

Разразился весенний недуг,

И, забывши о грозных словах,

Ты растаяла в жарких слезах.

1883

Муза («Ты хочешь проклинать, рыдая и стеня…»)

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Пушкин

Ты хочешь проклинать, рыдая и стеня,

Бичей подыскивать к закону.

Поэт, остановись! не призывай меня, —

Зови из бездны Тизифону.

Пленительные сны лелея наяву,

Своей божественною властью

Я к наслаждению высокому зову

И к человеческому счастью.

Когда, бесчинствами обиженный опять,

В груди заслышишь зов к рыданью, —

Я ради мук твоих не стану изменять

Свободы вечному призванью.

Страдать! — Страдают все — страдает темный зверь,

Без упованья, без сознанья, —

Но перед ним туда навек закрыта дверь,

Где радость теплится страданья.

Ожесточенному и черствому душой

Пусть эта радость незнакома.

Зачем же лиру бьешь ребяческой рукой,

Что не труба она погрома?

К чему противиться природе и судьбе? —

На землю сносят эти звуки

Не бурю страстную, не вызовы к борьбе,

А исцеление от муки.

8 мая 1887

«Жду я, тревогой объят…»

Жду я, тревогой объят,

Жду тут на самом пути:

Этой тропой через сад

Ты обещалась прийти.

Плачась, комар пропоет,

Свалится плавно листок…

Слух, раскрываясь, растет,

Как полуночный цветок.

Словно струну оборвал

Жук, налетевши на ель;

Хрипло подругу позвал

Тут же у ног коростель.

Тихо под сенью лесной

Спят молодые кусты…

Ах, как пахнуло весной!..

Это наверное ты!

13 декабря 1886

«Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок…»

Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок,

Пред скамьей ты чертила блестящий песок,

Я мечтам золотым отдавался вполне, —

Ничего ты на всё не ответила мне.

Я давно угадал, что мы сердцем родня,

Что ты счастье свое отдала за меня,

Я рвался, я твердил о не нашей вине, —

Ничего ты на всё не ответила мне.

Я молил, повторял, что нельзя нам любить,

Что минувшие дни мы должны позабыть,

Что в грядущем цветут все права красоты, —

Мне и тут ничего не ответила ты.

С опочившей я глаз был не в силах отвесть, —

Всю погасшую тайну хотел я прочесть.

И лица твоего мне простили ль черты? —

Ничего, ничего не ответила ты!

1885

«Как беден наш язык! — Хочу и не могу…»

Как беден наш язык! — Хочу и не могу. —

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец,

И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И темный бред души и трав неясный запах;

Так, для безбрежного покинув скудный дол,

Летит за облака Юпитера орел,

Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

11 июня 1887

«Ты помнишь, что было тогда…»

Ты помнишь, что было тогда,

Как всюду ручьи бушевали

И птиц косяками стада

На север, свистя, пролетали,

И видели мы средь ветвей,

Еще не укрытых листами,

Как, глазки закрыв, соловей

Блаженствовал в песне над нами.

К себе зазывала любовь

И блеском и страстью пахучей,

Не только весельем дубов,

Но счастьем и ивы плакучей.

Взгляни же вокруг ты теперь:

Всё грустно молчит, умирая,

И настежь раскинута дверь

Из прежнего светлого рая.

И новых приветливых звезд

И новой любовной денницы,

Трудами измучены гнезд,

Взалкали усталые птицы.

Не может ничто устоять

Пред этой тоской неизбежной,

И скоро пустынную гладь

Оденет покров белоснежный.

6 сентября 1885

«Если радует утро тебя…»

Если радует утро тебя,

Если в пышную веришь примету, —

Хоть на время, на миг полюбя,

Подари эту розу поэту.

Хоть полюбишь кого, хоть снесешь

Не одну ты житейскую грозу, —

Но в стихе умиленном найдешь

Эту вечно душистую розу.

10 января 1887

Ребенку

Я слышу звон твоих речей,

Куда резвиться ни беги ты.

Я вижу детский блеск очей

И запылавшие ланиты.

Постой, — шалить не долгий срок:

Май остудить тебя сумеет,

И розы пурпурный шипок,

Вдруг раскрываясь, побледнеет.

18 апреля 1886

«Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник…»

Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник, —

У дыханья цветов есть понятный язык:

Если ночь унесла много грез, много слез,

Окружусь я тогда горькой сладостью роз!

Если тихо у нас и не веет грозой,

Я безмолвно о том намекну резедой;

Если нежно ко мне приласкалася мать,

Я с утра уже буду фиалкой дышать;

Если ж скажет отец «не грусти, — я готов», —

С благовоньем войду апельсинных цветов.

3 августа 1887

Горная высь

Превыше туч, покинув горы

И наступя на темный лес,

Ты за собою смертных взоры

Зовешь на синеву небес.

Снегов серебряных порфира

Не хочет праха прикрывать;

Твоя судьба — на гранях мира

Не снисходить, а возвышать.

Не тронет вздох тебя бессильный,

Не омрачит земли тоска;

У ног твоих, как дым кадильный,

Вияся, тают облака.

Июль 1886

«Как богат я в безумных стихах!..»

Как богат я в безумных стихах!

Этот блеск мне отраден и нужен:

Все алмазы мои в небесах,

Все росинки под ними жемчужин.

Выходи, красота, не робей!

Звуки есть, дорогие есть краски:

Это всё я, поэт-чародей,

Расточу за мгновение ласки.

Но когда ты приколешь цветок,

Шаловливо иль с думой лукавой,

И, как в дымке, твой кроткий зрачок

Загорится сердечной отравой,

И налет молодого стыда

Чуть ланиты овеет зарею, —

О, как беден, как жалок тогда,

Как беспомощен я пред тобою!

1 февраля 1887

«Долго снились мне вопли рыданий твоих…»

Долго снились мне вопли рыданий твоих, —

То был голос обиды, бессилия плач;

Долго, долго мне снился тот радостный миг,

Как тебя умолил я — несчастный палач.

Проходили года, мы умели любить,

Расцветала улыбка, грустила печаль;

Проносились года, — и пришлось уходить:

Уносило меня в неизвестную даль.

Подала