том,
За широкою гардиной,
Вон, вон тот, что смотрит плутом,
С черной мордою козлиной?
Не могу не ненавидеть
Этих глаз в досадной роже!
Право, — скучно, грустно видеть
Понимаю эти ласки,
Взор печали беспредельной…
Нет ли, друг мой, нет ли сказки,
Нет ли песни колыбельной?
Чтобы песнию смягчалось
То, что в сказке растревожит;
Чтобы сердце хоть пугалось,
1847
«Поделись живыми снами…»
Поделись живыми снами,
Говори душе моей;
Что не выскажешь словами —
Звуком на душу навей.
1847
Вот снова ночь с своей тоской бессонной
Дрожит при блеске дня.
С улыбкою мой демон искушенный
Взирает на меня.
Он видит всё — улыбку, вздох и слезы.
Пусть он их видит — пусть!
Давным-давно бессонницу и грезы
Он знает наизусть.
Пускай весна наряд свой пестрый кажет
И я вокруг гляжу;
Он знает всё, что сердце твари скажет,
Что людям я скажу.
Ему смешно, что наперед он знает
Чем дума занята,
Что ясно так и внятно он читает
По книге живота.
Как мраморный, блестящий и холодный,
Мой прорицатель дня,
С улыбкой злой и гордо-благородной
Он смотрит на меня.
1847
К картине
Не говори, что счастлив я,
Что я хорош собой,
Что бог благословил меня
Прекрасною женой.
Не говори, что жизнь сулит
Мне счастье впереди,
Что крошка-сын наш тихо спит,
Прильнув к родной груди.
Напрасных слов не расточай, —
Ненужен мой ответ.
Взгляни в глаза и отвечай:
Что — счастлив я иль нет?
Скажи — ты видишь по глазам, —
По сердцу ль мне покой, —
Иль, может быть, я жизнь отдам
Померяться с судьбой?
Отдам, что было мне дано
Блаженства и тоски,
За взгляд, улыбку, — за одно
Пожатие руки.
1847
Друг веков, поверенный преданий,
Сохранил сокровищ и деяний
Вековую тайну от людей.
Что же дуб с кудрявой головою
Не взращен твой подвиг отмечать
И не светит в сумрак над тобою
Огонек — избрания печать?
Как на всех, орел с неизмеримой
На тебя слетает высоты
И срезает плуг неумолимый
Всех примет последние следы.
Что ж ты дремлешь? Силой чудотворной
Сокруши о камень непокорный
Злого плуга неотвязный зуб!
— Оттого-то, странник бесприметный,
Что навек в груди мой клад заветный
Ото всех я затаить хочу.
1847
«Ты говоришь мне: прости!..»
Ты говоришь мне: прости!
Я говорю: до свиданья!
Ты говоришь: не грусти!
Я замышляю признанья.
Долго он будет в помине;
Всем, — только нам не пора;
Пламя бледнеет в камине.
Где ж мой язвительный холод?
Грусти твоей ли я рад?
Знать, я надменен и молод?
Что ж ты вздохнула? Цвести —
Цель вековая созданья;
Ты говоришь мне: прости!
Я говорю: до свиданья!
Тучка
Тучка-челн, небес волною
Обданная паром,
Между мною и луною
Ты плывешь недаром:
От луны — твой свет, что ставит
Трон полночный богу;
От меня ж возьми, что давит:
Думу и тревогу.
Спит она — тяжелой битвой
Дум не возмутима;
Ты ж над ней с моей молитвой
Пронесися мимо.
1847
Видишь — мы теперь свободны:
Ведь одно свобода с платой;
Мы за каждый миг блаженства
Жизни отдали утратой.
Что ж не вижу я улыбки?
Иль сильней всего привычка?
Или ты теперь из клетки
Птичка-радость, друг мой птичка,
Разлюби иную долю!
Видишь — я отверз объятья:
Полети ко мне в неволю.
1847
«Сядь у моря — жди погоды…»
Сядь у моря — жди погоды.
Отчего ж не ждать?
Будто воды, наши годы
Станут прибывать.
Поразвеет пыл горячий,
Проминет беда,
Потечет вода.
И отступится кручина,
Что свекровь стара;
Накидает мне пучина
Всякого добра.
Будто воды, наши годы
Станут прибывать.
Сядь у моря, жди погоды.
Отчего ж не ждать?
1847
«Дитя, покорное любви…»
Дитя, покорное любви,
Моих стихов не назови
Ты самолюбием нескромным.
О нет!мой стих не мог молчать:
На нем легла твоя печать
С раздумьем тягостным и томным.
Не говорю тебе — прости!
Да мимо идет зов мятежный.
Как в жизни раз, и в песни тож
Ты раз мне сердце потревожь —
И уносись прекрасной, нежной!
Исчезнет там, исчезнет здесь,
Про твой удел никто не спросит, —
Не досягнет луны родной:
Полночный ветр его разносит.
1847
«Под палаткою пунцовой…»
Под палаткою пунцовой,
Без невольников, один,
С одалиской чернобровой
Расстается властелин.
— Сара, гурия пророка,
Сара, утро недалеко —
И проснется Азраил.
Где-то завтра после бою
Снова ноги подогну
Иль усталой головою
Беззаботно отдохну?
С новой ночью, с новой кущей,
Пылкой страсти вопреки,
Не коснусь твоей цветущей,
Нарумяненной щеки.
Пред тобою на бездельи
И в глаза твои газельи,
Полон дум, не посмотрю,
И рукой моей усталой
У тебя не обовью
Черных кос по феске алой
Чешуйчатую змею.
1847
Эоловы арфы
Он
По листам пронесся шорох.
Каждый миг в блаженстве дорог,
Там, где первое не ясно,
Всё, хоть будь оно прекрасно,
Исчезает вдруг.
Она
О, не только что внимала, —
Я давно предугадала
Все твои мечты;
Но, настроенная выше,
Я рассказываю тише,
Что мечтаешь ты.
Он
Я на всякие звуки готов,
Но не сам говорю я струной:
Только формы воздушных перстов
Обливаю звончатой волной.
Оттого-то в разлуке с тобой
Слышу я беззвучную дрожь,
Оттого-то и ты узнаешь
Всё, что здесь совершится со мной.
Она
Если мне повелитель ветров
Звука два перекинет порой,
Но таких, где трепещет любовь, —
Я невольно пою за тобой.
Ты не знаешь, что сталось со мной!
Этот перст так прозрачно хорош,
Под которым любовь ты поешь.
1847
«После раннего ненастья…»
После раннего ненастья
Ты даешь мне столько счастья,
Что сносить лишь может сильный.
Ныне чувства стали редки,
Ты же мне милей свободы;
Но боюсь я той беседки,
Где у ног почиют воды.
Нынче счастие такое;
Я в воде горю пожаром,
А в глазах твоих — так вдвое.
1847
«Мудрым нужно слово света…»
Мудрым нужно слово света,
Дружбе сладок глас участья;
Но влюбленный ждет привета —
Обновительного счастья.
Я ж не знаю: в жизни здешней
Думы ль правы, чувства ль правы?
Жемчугом осыпал травы?
Что они дрожат, как слезы, —
Голубого неба очи?
И зачем в такие грезы
Манит мглу любовник ночи?
Ждет он, что ли? Мне сдается,
Что напрасно я гадаю.
Слышу, сердце чаще бьется,
И со мною что? — не знаю!
1847
Смотри: из-за дремлющих сосен
Как будто пожар восстает.
Сияние северной ночи
И светят фосфорные очи,
Да только не греют меня.
1847
«Опять я затеплю лампаду…»
Опять я затеплю лампаду
И вечную книгу раскрою,
Опять помолюся Пречистой
С невольно-горячей слезою.
Без бури тоски и веселья,
И снова безмолвные стены
Раздвинет уютная келья.
Про землю напомнит мне внятно —
Когда, обращая страницу,
Увижу прозрачные пятна.
1847
«Мы нравимся уездам и столицам…»
Мы нравимся уездам и столицам,
Я рифмою, вы светлой красотой…
Так лейся ж, песнь, — и смелой простотой
Уподобляй нас беззаботным птицам.
Что ж не сказать без скромности пустой,
Оставя злость бездарным да девицам:
Мы нравимся уездам и столицам —
Я рифмою, вы светлой красотой.
9 мая 1847
«Весенних чувств не должно вспоминать…»
Весенних чувств не должно вспоминать,
Когда весна оденет вновь березу,
А вы, а вы, бог с вами, вы опять
Напомнили мне соловья и розу.
Что в прошлом нам тревожит робкий ум,
В грядущем нас встречает как родное,
И светлый ряд новорожденных дум
Встает из мглы, как пламя заревое.
Прекрасному поклонится поэт,
И убежит ненужная угроза.
В прекрасном всё — разъединенья нет,
И в вас одной и соловей и роза.
27 июня 1847
«Я в моих тебя вижу всё снах…»
Я в моих тебя вижу всё снах
С той же яркою искрой в глазах,
С тем же бледно-прозрачным лицом,
С тем же розовым белым венцом,
С той же властью приветливых слов,
С той же тучей младенческих снов;
И во сне так полно я живу,
7 сентября 1847
«Отвергнув гордое сомненье…»
По замечанью моему,
Баратынский.
Отвергнув гордое сомненье
И не смущаемый трудом,
Простой приязни выраженье
Вношу смиренно в ваш альбом.
Легко минутное решенье
Забыться непробудным сном,
Где наше место погребенья
Хоть потревожат, — но с умом;
Где между прочими гробами
И наш без надписи найдут,
А между зримыми чертами
Лукаво зоркими глазами
Черты незримые прочтут.
29 февраля 1848
«Мой друг, я верую, надеюсь и люблю…»
Мой друг, я верую, надеюсь и люблю
И убежденья полон силы,
Что всё, чем опытность снабдила грудь мою,
Дойдет со мною до могилы,
Что знамя истины, которому служу,
Вокруг меня овеет рати,
Что с тайной гордостью его я покажу
Толпе неверующих братий.
И что же? Новый день нисходит от творца.
И убежденья величавы
Бледнеют видимо, как за спиной косца
Грядами скошенные травы.
1848
«Где север — я знаю!..»
Где север — я знаю!
Отрадному предан недугу,
И очи и помыслы к югу.
В дали ли просторной
Твое забелеет жилище. —
Как в области горной,
Я сердцем и разумом чище.
Услышу ли слово
Твоей недоверчивой речи, —
И сердце готово
Стремиться до будущей встречи.
1849
«Среди несметных звезд полночи…»
Среди несметных звезд полночи
Как эти две глядят мне в очи,
Но неизменна воля рока:
С заката той, а той с востока —
Им не сойтиться никогда.
Равно постигнули земное,
Затем что стали высоко,
И оба сердца пышут страстью,
И оба сердца рвутся к счастью,
1849
«Когда опять по камням заиграет…»
Когда опять по камням заиграет
Алмазами сверкающий ручей
И вновь душа невольно вспоминает
Невнятный смысл умолкнувших речей,
Когда, прогрет приветными лучами,
На волю рвется благовонный лист
И лик небес, усеянный звездами,
Так безмятежно, так лазурно чист, —
Не говори: «Я плачу, я страдаю,
Что сердцу близко — взору далеко»,
Скажи: «Хвала! Я сердцем понимаю,
Я чувствую душою глубоко».
Апрель 1849
Слышу и бледнею;
Расставался, как с душой,
С красотой твоею!
Если б муку эту знал,
Чуял спозаранку, —
Не любил бы, не ласкал
Смуглую цыганку.
Не лелеял бы потом
Этой думы томной
В чистом поле под шатром
Днем и ночью темной.
Что ж напрасно горячить
Кровь в усталых жилах?
Не сумела ты любить,
Я — забыть не в силах.
1840-е годы?
«Как гений ты, нежданный, стройный…»
Как гений ты, нежданный, стройный,
С небес слетела мне светла,
Смирила ум мой беспокойный.
На лик свой очи привлекла.
Вдали ль душой ты иль меж нами,
Но как-то сладостно, легко
Мне пред тобою, с небесами
Сдружившись, реять высоко;
Без сожаленья, без возврата
Мне сладко чувства расточать
И на тебя очами брата
С улыбкой счастия взирать.
1850
«Напрасно, дивная, смешавшися с толпою…»
Напрасно, дивная, смешавшися с толпою,
Вдоль шумной улицы уныло я пойду;
Судьба меня опять уж не сведет с тобою,
И ярких глаз твоих нигде я не найду.
Ты раз явилась мне, как дивное виденье,
Среди бесчисленных, бесчувственных людей, —
Но быстры молодость, любовь, и наслажденье,
И слава, и мечты, а ты еще быстрей.
Мне что-то новое сказали эти очи,
И новой истиной невольно грудь полна, —
Как будто на заре, подняв завесу ночи,
Я вижу образы пленительного сна.
Да, сладок был мой сон хоть на одно мгновенье! —
Зато, невольною тоскою отягчен,
Брожу один теперь и жду тебя, виденье,
И ясно предо мной летает светлый сон.
1850
«Слеза слезу с ланиты жаркой гонит…»
Слеза слезу с ланиты жаркой гонит,
Мечта мечту теснит из сердца вон;
И блещет храм на месте похорон.
За тучею несутся облака,
Как велика души моей утрата!
Как рана сердца страшно глубока!
Но мой покров я жарко обнимаю,
Хочу, чтоб с ним кипела страсть моя;
Нет, и забывшись, я не забываю, —
Нет, и в ночи безумно плачу я!
1850
«Следить твои шаги, молиться и любить…»
Следить твои шаги, молиться и любить —
Не прихоть у меня и не порыв случайный:
Мой друг, мое дитя, поверь, — тебя хранить
Я в сердце увлечен какой-то силой тайной.
Постигнув чудную гармонию твою —
И нежной слабости и силы сочетанье,
Я что-то грустное душой предузнаю,
И жалко мне тебя, прекрасное созданье!
Вот почему порой заглядываюсь я,
Когда над книгою иль пестрою канвою
Ты наклоняешься пугливой головою,
А черный локон твой сбегает как змея,
Прозрачность бледную обрезавши ланиты,
И стрелы черные ресниц твоих густых
Сияющего дня отливами
