Юсуф одинокий

Плачет, отторжен от родины,

Знай, что заблещут звездами

Жаркие слезы, — не сетуй ты.

Всё переходчиво в мире,

Жребий и твой переменится;

Только не бойся судьбины

Злобной угрозы, — не сетуй ты.

(1859)

«Гиацинт своих кудрей…»

Гиацинт своих кудрей

За колечком вил колечко,

Но шепнул ему зефир

О твоих кудрях словечко.

(1859)

«Твой вечно, неизменно…»

Твой вечно, неизменно,

Пока дышать я буду;

Усну ль я под землей —

Взлечу к твоей одежде

Я пылью гробовой.

(1859)

«О помыслах Гафиза…»

О помыслах Гафиза

Лишь он один да бог на свете знает.

Ему он только сердце

Греховное и пылкое вверяет.

И не одним прощеньем

Всемилосердый благ, — он благ молчаньем…

Ни ангелам, ни людям

Об этом он словечка не роняет.

(1859)

«Сошло дыханье свыше…»

Сошло дыханье свыше,

И я слова распознаю:

«Гафиз, зачем мечтаешь,

Что сам творишь ты песнь свою?

С предвечного начала

На лилиях и розах

Узор ее волшебный

Стоит начертанный в раю!»

(1859)

«Уж если всё от века решено…»

Уж если всё от века решено, —

Так что ж мне делать?

Назначено мне полюбить вино, —

Так что ж мне делать?

Указан птице лес, пустыня льву,

Трактир Гафизу.

Так мудростью верховной суждено, —

Так что ж мне делать?

(1860?)

«Не будь, о богослов, так строг!..»

Не будь, о богослов, так строг!

Не дуйся, моралист, на всех!

Блаженства всюду ищем мы, —

А это уж никак не грех!

Нас, как израильских сынов,

Пустынный истомил побег,

И мы у неба просим яств,

А это уж никак не грех!

К чему нам райской тубы сень

И Гавриил на небесах?

Дверей трактира ищем мы,

А это уж никак не грех!

Да, нам старик-трактирщик — друг,

Мы сознаемся в том при всех, —

Притворства избегаем мы,

А это уж никак не грех!

Людскую кровь не станем лить

Мы для воинственных потех;

Льем виноградную мы кровь,

А это уж никак не грех!

Мы разверзаем клад души,

Чтобы для сладостных утех

Все перлы сердца раскидать,

А это уж никак не грех!

Мы славим милую в стихах,

И нас, быть может, ждет успех, —

Пленительным пленен поэт,

А это уж никак не грех!

Ты, как осел или верблюд,

Кряхтя, тащи тяжелый мех, —

Мы всё, что давит, с плеч долой,

А это уж никак не грех!

(1859)

«Гафиз убит. А что его убило…»

Гафиз убит. А что его убило, —

Свой черный глаз, дитя, бы ты спросила.

Жестокий негр! как он разит стрелами!

Куда ни бросит их — везде могила.

Ах, если есть душа у райской птицы,

Не по тебе ль ее трепещут крыла?

Нет, не пугай меня рассудком строгим,

Тут ничего его не сможет сила.

Любовь свободна. В мире нет преграды,

Которая бы путь ей заступила.

О состраданье! голос сердца нежный!

Хотя бы ты на помощь поспешило.

Знать, из особой вышло ты стихии, —

Гафиза песнь тебя не победила!

(186О)(?)

Из Анакреона

«Сядь, Вафилл, в тени отрадной…»

Сядь, Вафилл, в тени отрадной,

Здесь, под деревом красивым;

Посмотри: до тонкой ветки

Каждый нежный лист трепещет;

Мимо с сладостным журчаньем

Пробирается источник;

Кто такое ложе лени,

Увидавши, проминует?

(1847)

Из Гете

Самообольщение

Соседкин занавес в окне

Волнуется опять.

Знать, хочет заглянуть ко мне

И дома ль я — узнать.

И точно ль гнев ревнивый свой,

Что целый день таю,

Я оскорбленною душой

Навеки сохраню?

Но нет! ребенок милый мой

Не думает о том, —

Я вижу, ветер заревой

Играет полотном.

(1857)

На озере

И силу в грудь, и свежесть в кровь

Дыханьем вольным лью.

Как сладко, мать-природа, вновь

Упасть на грудь твою!

Волна ладью в размер весла

Качает и несет,

И вышних гор сырая мгла

Навстречу нам плывет.

Взор мой, взор, зачем склоняться?

Или сны златые снятся?

Прочь ты сон, хоть золотой, —

Здесь любовь и жизнь со мной!

На волнах сверкают

Тысячи звезд сотрясенных,

В дымном небе тают

Призраки гор отдаленных.

Ветерок струится

Над равниною вод,

И в залив глядится

Дозревающий плод.

(1859)

Новая любовь — новая жизнь

Сердце, сердце, что такое?

Что смутило жизнь твою?

Что-то странное, чужое;

Я тебя не узнаю!

Всё прошло, что ты любило,

Всё, о чем ты так грустило,

Труд и отдых — всё прошло, —

До чего уже дошло!

Иль тебя цветком росистым

Эта девственность чела,

Взором кротким, нежно-чистым

Своевольно увлекла?

Вдруг хочу от ней укрыться,

Встрепенуться, удалиться,

Но мой путь еще скорей

Вновь, увы, приводит к ней!

И меня на нити тонкой,

Безнаказанно шутя,

Своенравною ручонкой

Держит девочка-дитя;

Красоты волшебной сила

Круг заветный очертила.

Что за странность — как во сне!

О любовь, дай волю мне!

(1862)

Прекрасная ночь

Вот с избушкой я прощаюсь,

Где любовь моя живет,

И бесшумно пробираюсь

Под лесной полночный свод.

Лунный луч, дробясь, мерцает

Меж дубами по кустам,

И береза воссылает

К небу сладкий фимиам.

Как живительна прохлада

Этой ночи здесь, в тиши!

Как целебна тут отрада

Человеческой души!

Эта ночь томит, врачуя,

Но и тысяч равных ей

Не сменяю на одну я

Милой девушки моей.

(Февраль 1878)

Ночная песня путника

Ты, что с неба и вполне

Все страданья укрощаешь

И несчастного вдвойне

Вдвое счастьем наполняешь, —

Ах, к чему вся скорбь и радость!

Истомил меня мой путь!

Мира сладость,

Низойди в больную грудь!

(Февраль 1878)

Границы человечества

Когда стародавний

Святой отец

Рукой спокойной

Из туч гремящих

Молнии сеет

В алчную землю, —

Край его ризы

Нижний целую

С трепетом детским

В верной груди.

Ибо с богами

Меряться смертный

Да не дерзнет.

Если подымется он и коснется

Теменем звезд,

Негде тогда опереться

Шатким подошвам,

И им играют

Тучи и ветры;

Если ж стоит он

Костью дебелой

На крепкозданной,

Прочной земле,

То не сравняться

Даже и с дубом

Или с лозою

Ростом ему.

Чем отличаются

Боги от смертных?

Тем, что от первых

Волны исходят,

Вечный поток:

Волна нас подъемлет,

Волна поглощает,

И тонем мы.

Жизнь нашу объемлет

Кольцо небольшое,

И ряд поколений

Связует надежно

Их собственной жизни

Цепь без конца.

(1877)

Рыбак

Неслась волна, росла волна,

Рыбак над ней сидел,

С душой, холодною до дна,

На уду он глядел.

И как сидит он, как он ждет,

Разверзлась вдруг волна,

И поднялась из шума вод

Вся влажная жена.

Она поет, она зовет:

«Зачем народ ты мой

Людским умом и злом людским

Манишь в смертельный зной?

Ах, если б знал, как рыбкам весть

Отрадно жизнь на дне,

Ты сам спустился бы, как есть,

И был здоров вдвойне.

Иль солнце красное с луной

Над морем не встают

И лики их, дыша волной,

Не вдвое краше тут?

Иль не влечет небес тайник,

Блеск голубой красы,

Не манит собственный твой лик

К нам, в вечный мир росы?»

Шумит волна, катит волна

К ногам из берегов,

И стала в нем душа полна,

Как бы под страстный зов.

Она поет, она зовет, —

Знать, час его настал:

Влекла ль она, склонялся ль он, —

Но с той поры пропал.

(6 сентября 1885)

Зимняя поездка на Гарц

С коршуном сходно,

Что, на тяжелых утренних тучах

Тихим крылом почивая,

Ищет добычи, пари,

Песня моя.

Ибо бог

Каждому путь его

Предначертал,

Коим счастливец

К радостной цели

Быстро бежит;

Тот же, чье сердце

Сжато несчастьем,

Тщетно противится

Тесным пределам

Кованой нити,

Что всё ж горькие ножницы

Только однажды прервут.

В чаще суровой

Прячется дикий зверь,

И с воробьями

Давно богачи

В топи свои опустились.

За колесницей легко

Следовать пышной Фортуны,

Как безмятежным придворным

По дороге исправленной

Вслед за въездом владыки.

Но кто там в стороне?

Путь его тонет в кустах,

Сзади его

Ветви смыкаются вновь,

Снова трава восстает,

Пустыня его поглощает.

Кто ж уврачует того,

Ядом кому стал бальзам,

Кто из избытка любви

Выпил ненависть к ближним?

Презренный, став презирающим,

Тайно достоинство он

Только изводит свое

В самолюбивом стремленьи.

Коль на псалтири твоей

Есть, отец милосердья,

Звук, его уху доступный,

Сердце его утоли!

Взор раскрой отуманенный

На миллионы ключей

Рядом с томящимся жаждой

Тут же в пустыне.

Ты, посылающий радости

Каждому полною мерой,

Благослови и ловцов,

Братьев на поиск зверей;

Со своеволием юным,

Жаждой убийства,

Поздних мстителей буйства,

Тщетно с которым уж годы

Бьется с дубиной крестьянин.

Но увей одинокого

Тучей своей золотой,

Зеленью зимней венчай ты

До возрождения роз

Влажные кудри певца,

О любовь, твоего же!

Ты мерцающим факелом

Светишь ему

Ночью через броды,

По бездонным дорогам,

По пустынным полям;

Тысячецветной зарей

В сердце смеешься ему;

Едкою бурей своей

Ты возносишь его;

Зимние прядают воды

С гор в песнопенья к нему;

И алтарем благодарности нежной

Грозной вершины встает перед ним

Снегом покрытое темя,

Что хороводами духов

Чутко венчали народы.

Ты с неприступною грудью

Смотришь таинственно явно

Над изумленной землей

И взираешь из облак

На страны и богатства,

Что из жил твоих братий

Рядом с собою ты льешь.

(1885)

Из Шиллера

Вечер

Бог лучезарный, спустись! жаждут долины

Вновь освежиться росой, люди томятся,

Медлят усталые кони, —

Спустись в золотой колеснице!

Кто, посмотри, там манит из светлого моря

Милой улыбкой тебя! узнало ли сердце?

Кони помчались быстрее:

Манит Фетида тебя.

Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,

Спрянул возничий; Эрот держит за уздцы;

Будто вкопаны, кони

Пьют прохладную влагу.

Ночь по своду небес, прохладою вея,

Легкой стопою идет с подругой-любовью.

Люди, покойтесь, любите:

Феб влюбленный почил.

1840

Дифирамб

Боги всегда к нам

На землю приходят

Дружной толпой.

Только что Бахус ко мне принесется,

Тотчас крылатый Амур улыбнется

И прилетит Аполлон золотой.

Стремятся, несутся

Жильцы небо-края,

Бессмертных приемлет

Обитель земная.

Скажите, чем примет

Убогий сын Геи

Хор неземной?

О, дайте вы, боги, мне жизнь неземную!

Скажите, что, смертный, вам в дар принесу я?

Возьмите меня на Олимп за собой.

В чертоге Зевеса

Лишь царствует радость…

Налейте же в кубок

Мне нектара сладость!

«Подай ему кубок!

Полон поэту,

Геба, налей,

Росою небесной смочи ему очи,

Чтоб они вечной не видели ночи,

Чтоб он был равен нам славой своей.»

Небесная влага,

Напенясь, белеет,

И грудь не мятется,

И око светлеет.

1840

К цветам

Дети солнечного всхода,

Пестрых пажитей цветы,

Вас взлелеяла природа

В честь любви и красоты.

Ваши яркие уборы

Под перстом прзрачным Флоры

Так нарядно хороши;

Но, любимцы неги вешней,

Плачьте: прелесть жизни внешней

Не вжохнула в вас души.

Вслед за жаворонком нежно

Соловьи о вас грустят,

На листах у вас небрежно

Колыхаясь сильфы спят,

Ваши пышные короны

Превратила дочь Дионы

В брачный полог мотыльков.

Плачьте, плачьте, дети света!

В вас тоска понятна эта —

Вам неведома любовь.

Но томление разлуки

Выношу я, не скорбя;

Друг мой Нанни, эти руки

Вьют подарок для тебя!

Жизнь и душу, страсть и речи,

Сердца нежные предтечи,

Вам теперь передаю, —

И сильнейший меж богами

Здесь под скромными листами

Скрыл божественность свою.

1854

Боги Греции

Как еще вы правили вселенной

И забав на легких помочах

Свой народ водили вожделенный,

Чада сказок в творческих ночах,

Ах, пока служили вам открыто,

Был и смысл иной у бытия,

Как венчали храм твой, Афродита,

Лик твой, Аматузия!

Как еще покров свой вдохновенье

Налагало правде на чело,

Жизнь полней текла чрез всё творенье;

Что и жить не может, всё жило.

Целый мир возвышен был убором,

Чтоб прижать к груди любой предмет;

Открывало посвященным взорам

Всё богов заветный след.

Где теперь, как нам твердят сторицей,

Пышет шар, вращаясь без души,

Правил там златою колесницей

Гелиос в торжественной тиши.

Здесь на высях жили ореады,

Без дриад — ни рощи, ни лесов,

И из урны радостной наяды

Пена прядала ручьев.

Этот лавр стыдливость девы прячет,

Дочь Тантала в камне том молчит,

В тростнике вот здесь Сиринкса плачет,

Филомела в рощи той грустит.

В тот поток как много слез, Церера,

Ты о Персефоне пролила,

А с того холма вотще Цитера

Друга нежного звала.

К порожденным от Девкалиона

Нисходил весь сонм небесный сам:

Посох взяв, пришел твой сын, Латона,

К Пирриным прекрасным дочерям.

Между смертным, богом и героем

Сам Эрот союзы закреплял,

Смертный рядом с богом и героем

В Аматунте умолял.

Строгий чин с печальным воздержаньем

Были чужды жертвеному дню,

Счастье было общим достояньем,

И счастливец к вам вступал в родню.

Было лишь прекрасное священно,

Наслажденья не стыдился бог,

Коль улыбку скромную камены

Иль хариты вызвать мог.

Светлый храм не ведал стен несносных,

В славу вам герой искал меты

На Истмийских играх венценосных,

И гремели колесниц четы.

Хороводы в пляске безупречной

Вкруг вились уборных алтарей.

На висках у вас венок цветочный,

Под венцами шелк кудрей.

Тирсоносцев радостных эвое

Там, где тигров пышно запрягли,

Возвещало о младом герое,

И сатир и фавн, шатаясь, шли.

Пред царем неистово менады

Прославлять летят его вино,

И зовут его живые взгляды

Осушать у кружки дно.

Не костяк ужасный в час томлений

Подступал к одру, а уносил

Поцелуй последний вздох, и гений,

Наклоняя, факел свой гасил.

Даже в Орке судией правдивым

Восседал с весами смертной внук;

Внес фракиец песнью сиротливой

До Иринний грустный звук.

В Елисей, к ликующему кругу

Песнь слетала землю помянуть,

Обретала верность вновь подругу,

И возница находил свой путь.

Для Линоса лира вновь отрада,

Пред Алцестой дорогой Адмет,

Узнает Орест опять Пилада,

Стрелы друга Филоктет.

Ждал борец высокого удела

На тяжелом доблестном пути;

Совершитель дел великих смело

До богов высоких мог дойти.

Сами боги, преклонясь, смолкают

Пред зовущим к жизни мертвецов,

И над кормчим светочи мерцают

Олимпийских близнецов.

Светлый мир, о где ты? Как чудесен

Был природы радостный расцвет!

Ах, в стране одной волшебных песен

Не утрачен сказочный свой след!

Загрустя, повымерли долины,

Взор