нигде не встретит божества, —

Ах, от той живительной картины

Только тень видна едва!

Всех цветов душистых строй великой

Злым дыханьем севера снесен,

Чтоб один возвысился владыкой,

Мир богов на гибель осужден.

Я ищу по небу, грусти полный,

Но тебя, Селена, нет как нет!

Оглашаю рощи, кличу в волны, —

Безответен мой привет.

Без сознанья радость расточая,

Не провидя блеска своего,

Над собой вождя не сознавая,

Не деля восторга моего,

Без любви к виновнику творенья,

Как часы, неоживлен и сир,

Рабски лишь закону тяготенья,

Обезбожен, служит мир.

Чтоб плодом назавтра разрешиться,

Рыть могилу нынче суждено;

Сам собой в ущерб и в ширь крутится

Месяц всё на то ж веретено;

Прваздно в мир искусства скрылись боги,

Бесполезны для вселенной той,

Что, у них не требуя подмоги,

Связь нашла в себе самой.

Да, они укрылись в область сказки,

Унося туда же за собой

Всё величье, всю красу, все краски,

А у нас остался звук пустой.

И взамен веков и поколений

Им вершины Пинда лишь на часть;

Чтоб бессмертным жить средь песнопений,

Надо в жизни этой пасть.

(февраль 1878)

Из Кернера

Москва

Как высоки церквей златые главы,

Как царственно дворцы твои сияют!

Со всех сторон глаза мои встречают

И гордый блеск, и памятники славы.

Но час твой бил, о город величавый!

Твои граждане руку подымают,

Трещит огонь, и факелы пылают,

И ты стоишь в горячей ризе лавы!

О, пусть тебя поносит исступленье:

Ломитесь башни, рушьтеся палаты!

То русский феникс, пламенем объятый,

Горит векам… Но близко искупленье;

Уже под клик и общие восторги

Копье побед поднял святый Георгий.

1843

Из Уланда

Бертран де Борн

На утесе том дымится

Аутафорт, сложен во прах,

И пред ставкой королевской

Властелин его в цепях.

«Ты ли, что мечом и песней

Поднял бунт на всех концах,

Что к отцу в непослушанье

У детей вселил в сердцах?

Тот ли здесь, что выхвалялся,

Не стыдяся никого,

Что ему и половины,

Хватит духа своего?

Если мало половины,

Призови его всего

Замок твой отстроить снова,

Снять оковы с самого».

«Мой король и повелитель,

Пред тобой Бертран де Борн,

Что возжег единой песнью

Перигорд и Вентадорн,

Что у мощного владыки

Был в глазу колючий терн,

Тот, из-за кого гнев отчий

Короля пылал как горн.

Дочь твоя сидела в зале

С ней был герцог обручен,

И гонец мой спел ей песню,

Мною песне обучен,

Спел, как сердце в ней гордилось,

Что певец в нее влюблен,

И убор невесты пышный

Весь слезами стал смочен.

В бой твой лучший сын воспрянул,

Кинув долю без забот,

Как моих воинских песен

Гром донес к нему народ.

На коня он сел поспешно,

Сам я знамя нес вперед.

Тут стрелою он пронзенный

У Монфортских пал ворот!

На руках моих он, бедный,

Окровавленный лежал,

Не от боли, — от проклятья

Он отцовского дрожал.

Вдаль к тебе он тщетно руку

На прощанье простирал,

Но твоей не повстречавши,

Он мою еще пожал.

Тут, как Аутафорт мой, горе

Надломило силача:

Ни вполне, ни вполовину,

Ни струны и ни меча.

Лишь расслабленного духом

Ты сразил меня сплеча;

Для одной лишь песни скорби

Он поднялся сгоряча».

И король челом поникнул:

«Сына мне ты возмутил,

Сердце дочери пленил ты —

И мое ты победил.

Дай же руку, друг сыновний,

За него тебя простил!

Прочь оковы! — Твоего же

Духа вздох я ощутил».

1882

Из Рюккерта

«Если ты меня разлюбишь…»

Если ты меня разлюбишь,

Не могу я разлюбить;

Хоть другого ты полюбишь,

Буду всё тебя любить;

Не в моей лишь будет власти,

За взаимность вашей страсти,

И его мне полюбить.

(1856?)

«Пусть бы люди про меня забыли…»

Пусть бы люди про меня забыли,

Как про них забыл я совершенно,

Чтоб с тобой мы так же мирно жили,

Как желаю я им жить блаженно.

Пусть бы им мы так же были нужны,

Как нам ими нужно заниматься,

Хоть, как мы, они бы жили дружно,

Иль дрались, коль есть охота драться.

(1865?)

«Как мне решить, о друг прелестный…»

Как мне решить, о друг прелестный,

Кто властью больше: я иль ты?

Свободных песен круг небесный

Не больше царства красоты.

Два рая: ты — в моем царица,

А мне — в твоем царить дано.

Один другому лишь граница,

И оба вместе лишь одно.

Там, где любовь твоя невластна,

Восходит песни блеск моей;

Куда душа ни взглянет страстно,

Разверсто небо перед ней.

(1865?)

«У моей возлюбленной есть украшенье…»

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем она блаженна в каждое мгновенье,

Всем другим на зависть, мне на загляденье.

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем связали страсть моя и вдохновенье

С золотом и самоцветные каменья.

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем она должна, ее такое мненье,

И восторг встречать и даже огорченье.

У моей возлюбленной есть украшенье,

В нем она предстать желает в погребенье

Так же, как была в нем в обрученье.

(1865?)

«И улыбки, и угрозы…»

И улыбки, и угрозы

Мне твои — всё образ розы;

Улыбнешься ли сквозь слезы,

Ранний цвет я вижу розы,

А пойдут твои угрозы,

Вспомню розы я занозы;

И улыбки, и угрозы

Мне твои — всё образ розы.

(1865?)

«Не хочу морозной я…»

Не хочу морозной я

Вечности,

А хочу бесслезной я

Младости,

С огненным желанием,

Полной упованием

Радости.

Не лавровой веткою

Я пленен,

Миртовой беседкою

Окружен;

Пусть бы ненавистную

Ветку кипарисную

Ждал мой сон.

(1865?)

Из Мерике

«Будь, Феокрит, о прелестнейший, мной упомянут с хвалою…»

Будь, Феокрит, о прелестнейший, мной упомянут с хвалою.

Нежен ты прежде всего, но и торжествен вполне.

Ежели граций ты шлешь в золотые чертоги богатых,

Босы они, без даров, снова приходят к тебе.

Праздно сидят они снова в убогом доме поэта,

Грустно склоняя чело к сгибу остывших колен.

Или мне деву яви, когда в исступлении страсти,

Юноши видя обман, ищет Гекату она.

Или воспой молодого Геракла, которому служит

Люлькою кованый щит, где он и змей задушил.

Звучен триумф твой! Сама тебя Каллиопа венчает;

Пастырь же скромный, затем снова берешь ты свирель.

(1864)

«Как красив на утренней заре…»

Как красив на утренней заре

Птичий след по снегу на горе!

Но красивей милая рука

Мне чертит письмо издалека.

В небеса высок у цапли взлет:

Ни стрела, ни пуля не доймет;

Во сто раз и выше, и быстрей

Мысль летит к избраннице своей.

(9 августа 1888)

Покинутая девушка

Чуть петухи кричать

Станут зарею,

У очага стоять

Мне над золою.

Брызжут с огней моих

Искры, — невольно

Я загляжусь на них…

Станет так больно…

Вот срель мечты моей

Помысл явился,

Что эту ночь, злодей,

Ты мне приснился, —

Слезы текут ручьем…

Вот показался

День за минувшим днем…

Хоть бы кончался!

(13 августа 1888)

Из Гейне

«Из слез моих много родится…»

Из слез моих много родится

Роскошных и пестрых цветов,

И вздохи мои обратятся

В полуночный хор соловьев.

Дитя, если ты меня любишь,

Цветы все тебе подарю,

И песнь соловьиная встретит

Под милым окошком зарю.

1841

«Лилею, розой, голубкой, денницей…»

Лилею, розой, голубкой, денницей

Когда-то и я восторгался сторицей.

Теперь я забыл их, пленяся одною

Младою, родною, живою душою.

Она, всей любви и желаний царица,

Мне роза, лилея, голубка, денница.

(1857?)

«Ланитой к ланите моей прикоснись…»

Ланитой к ланите моей прикоснись, —

Тогда наши слезы сольются,

И сердцем теснее мне к сердцу прижмись, —

Огнем они общим зажгутся.

И если в тот пламень прольются рекой

Те общие слезы мученья, —

Я, крепко тебя охвативши рукой,

Умру от тоски наслажденья.

1842

«Дитя, мои песни далеко…»

Дитя, мои песни далеко

На крыльях тебя унесут,

К долинам Гангесова тока:

Я знаю там лучший приют.

Там, светом луны обливаясь,

В саду всё зардевшись цветет,

И лотоса цвет, преклоняясь,

Сестрицу заветную ждет.

Смясь, незабудкины глазки

На дальние звезды глядят,

И розы душистые сказки

Друг другу в ушко говорят.

Припрянув, внимания полны,

Там смирно газели стоят,

А там, в отдалении, волны

Священного тока шумят.

И там мы под пальмою младою,

Любви и покоя полны,

Склонившись, уснем — и с тобою

Увидим блаженные сны.

1842

«Как из пены вод рожденная…»

Как из пены вод рожденная,

Друг мой прелести полна:

Ведь, другому обрученная,

Ты пред ним сиять должна.

Сердце, ты, многострадальное,

На измену не ропщи,

И безумие печальное

Ты оправдывать ищи.

1857

«Я не ропщу, пусть сердце и в огне…»

Я не ропщу, пусть сердце и в огне;

Навек погибшая, роптать — не мне;

Как ни сияй в алмазах для очей,

А ни луча во мгле души твоей.

Я это знал. Ведь ты же снилась мне;

Я видел ночь души твоей на дне,

И видел змей в груди твоей больной,

И видел, как несчастна ты, друг мой.

1857

«Да, ты несчастна — и мой гнев угас…»

Да, ты несчастна — и мой гнев угас.

Мой друг, обоим нам судьба — страдать.

Пока больное сердце бьется в нас,

Мой друг, обоим нам судьба — страдать.

Пусть явный вызов на устах твоих,

И взор горит, насмешки не тая,

Пусть гордо грудь трепещет в этот миг, —

Ты всё несчастна, как несчастен я.

Улыбка горем озарится вдруг,

Огонь очей слеза зальет опять,

В груди надменной — язва тайных мук,

Мой друг, обоим нам судьба — страдать.

1857

«На севере дуб одинокий…»

На севере дуб одинокий

Стоит на пригорке крутом;

Он дремлет, сурово покрытый

И снежным, и льдяным ковром.

Во сне ему видится пальма,

В далекой восточной стране,

В безмолвной, глубокой печали,

Одна, на горячей скале.

1841

«Слышу ли песенки звуки…»

Слышу ли песенки звуки,

Той, что певала она, —

Снова томительной муки

Грудь, как бывало, полна.

Так и потянет невольно

В горы да к темным лесам, —

Всё, что и горько, и больно,

Может быть, выплачу там.

1857

«Мой друг, мы с тобою сидели…»

Мой друг, мы с тобою сидели

Доверчиво в легком челне.

Тиха была ночь, и хотели

Мы морю отдаться вполне.

И остров видений прекрасный

Дрожал, озаренный луной.

Звучал там напев сладкогласный,

Туман колыхался ночной.

Там слышались нежные звуки,

Туман колыхался как хор, —

А мы, преисполнены муки,

Неслись на безбрежный простор.

1857

«Твои пылают щечки…»

Твои пылают щечки

Румянцем вешних роз,

А в крошечном сердечке

По-прежнему мороз.

Изменится всё это,

Увидишь ты сама:

На сердце будет лето

И на щеках зима.

1847

«Я плакал во сне; мне приснилось…»

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что друг мой во гробе лежит, —

И я проснулся — и долго

Катилися слезы с ланит.

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что ты расстаешься со мной, —

И я проснулся — и долго

Катилися слезы рекой.

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что ты меня любишь опять, —

И я проснулся — и долго

Не в силах я слез был унять.

1847

«Когда на дороге, случайно…»

Когда на дороге, случайно,

Мне встретилась милой родня, —

И мать, и отец, и сестрица

Любезно узнали меня.

Спросили меня о здоровье,

Прибавивши сами потом,

Что мало во мне перемены, —

Одно, что я бледен лицом.

О тетках, золовках и разных

Докучных расспрашивал я,

О маленькой также собачке

С приветливым лаем ея.

Спросил, между прочим, о милой:

Как с мужем она прожила?

И мне отвечали лбезно,

Что только на днях родила.

И я их любезно поздравил

И нежно шептал им в ответ,

Прося передать подравленье

И тысячу раз мой привет.

Сестрица примолвила громко:

«С собачкой случилась беда:

Как стала большою, взбесилась, —

Утоплена в Рейне тогда.»

В малютке есть с милою сходство:

Улыбку ее узнаю, —

И те же глаза, что сгубили

И юность, и душу мою.

1857

«С порога рыбачьей избушки…»

С порога рыбачьей избушки

Мы видели море вдали;

Вечерний туман отделялся

Приметно от волн и земли.

Один за другим зажигались

Огни на большом маяке,

И лишний один разглядели

Еще мы корабль вдалеке.

Шла речь о крушеньях и бурях,

О том, что матросу беда, —

Что он между небом и бездной,

Надеждой и страхом всегда.

Про Север и Юг толковали,

Какие по тем берегам

Особые есть населенья,

Какие обычаи там.

В цветах берега у Гангеса,

Леса-исполины растут,

И стройные, кроткие люди

Там лотос, склоняяся, чтут.

В Лапландии грязные люди,

Курносый, невзрачный народ:

К огню подберется, да, рыбу

Готовя, пищит и орет.

Дослушали девочки жадно,

Никто ни полслова потом;

Корабль в отдалении скрылся,

Давно потемнедо кругом.

1857

«Красавица-рыбачка…»

Красавица-рыбачка,

Причаль свою ладью,

Пойди исядь со мною,

Дай руку мне свою.

Доверчиво головкой

На грудь склонись ко мне;

Ведь ты ж себя вверяешь

Беспечно глубине.

С приливом и отливом,

Что море, грудь моя,

И много чудных перлов

Во глубине ея.

1841

«Нисходят во гроб поколенья…»

Нисходят во гроб поколенья,

Идут и проходят года,

И только одна в моем сердце

Любовь не пройдет никогда.

Хоть раз бы еще на колени

Упасть мне и встретить твой взор,

И только сказать, умирая:

«Madame, je vous adore!»

1857

«Они любили друг друга…»

Они любили друг друга,

Но каждый упорно молчал;

Смотрели врагами, но каждый

В томленьи любви