С. 52— 57). Это не противоречит тому, что писал Фет Толстому 15—20 февраля 1876 г.: «…какой великолепный замысел сюжета! Герой —Левин — это Лев Ник<олаевич> человек (не поэт), тут и В. Перфиль<ев>, и рас- судит<ельный> Сухотин, и все и вся, но возведенное в перл создания».

Более подробный разбор романа находится в письме от 26 марта. А 12 апреля 1877 г. Фет обратился к Толстому по поводу критических откликов на роман: «…все эти дураки ничего не поняли из ваших глубоких и тяжеловесных слов, то это только доказывает их повальную и безнадежную тупость. Там где в основу миросозерцания не положена гранитная скала необходимости, там один бедлам» (Толстой. Переписка. Т. 1. С. 470). Несогласие с критиками и стремление выразить свое мнение привели Фета к написанию статьи. Фет направил свою статью Толстому под псевдонимом Бологов (для псевдонима Фет использовал фамилию своего письмоводителя) 23 августа 1877 г., пояснив: «…Бологов писал ее более для Вас» (Там же. С. 480). Это позволяет датировать статью временем между июлем и 23 августа 1877 г.

Автор «Анны Карениной» разгадал мистификацию и высоко оценил намерение критика в письме к Фету от 2—3 сентября 1877 г.: «Статью Бологова проглотил и только сокрушался, что он не отдельное новое лицо — был бы новый друг. Послал статью Страхову» (Толстой. Переписка. Т. 1. С. 481). Развитие эти мысли получили в письме от 1— 2 сентября: «Можно не узнать произведение ума, к которому равнодушен; но произведение ума любимого, выдающего себя за чужое, так же смешно и странно видеть, как если бы я приехал к вам судиться и, глядя на вас во все глаза, уверял бы, что я адвокат Петров. <...> Мне очень радостно было читать анализ своих мыслей, при котором все мои мысли, взгляды, сочувствия, затаенные стремления поняты верно и поставлены все на настоящее место» (Там же. С. 480). Ср. в письме к Н. Н. Страхову от 2 сентября 1877 г.: «…с первых страниц я узнал Фета. Статья, по-моему, очень хороша, за исключением переизбытка и неожиданности сравнений. Он желает ее напечатать, и мне бы хотелось, потому что сказано все, что я бы хотел сказать». Однако опубликовать статью Фету (как и утраченную статью о «Войне и мире») не удалось. Рукопись ее утрачена, видимо, вместе с редакционным архивом РВ.

494

Ниже мы приводим заметку М. Н. Каткова полностью, исключив лишь обширные выдержки из текста Толстого, которыми безымянный автор (конечно, сам редактор) иллюстрирует свое изложение:

Что случилось по смерти Анны Карениной

Анна Каренина Роман гр. Л Н. Толстого. Часть восьмая и последняя Москва 1877.

Объявляя, что эпилог «Анны Карениной» не появится на страницах «Русского вестника», мы заметили, что роман с трагической смертью героини собственно окончился. Насколько мы были правы, теперь может судить всякий, имея перед глазами конец произведения, отдельно изданный автором и названный им восьмой и последней частью романа Автор поясняет, что «последняя часть Анны Карениной выходит отдельным изданием, а не в Русском вестнике, потому что редакция этого журнала не пожелала печатать эту часть без некоторых исключений, на которые автор не согласился». Читателям, без сомнения, мало интереса знать подробности и повод возникшего несогласия между автором и редакцией, и мы не намерены вести беседу ни о тех исключениях, которые нам казались желательными, ни об исключениях и прибавлениях, тем нс менее сделанных автором. Но читателям, следившим за движением романа, небезынтересно узнать, что последовало за смертью героини и во что разрешилось это так давно занимавшее их произведение.

Свеча вспыхнула и потухла. Страшный поезд прогремел, обещанное на первой странице отмщение свершилось. Анна погибла, сложив голову под колесницу Джагернаута нашего века. Какие последствия имело потрясающее самоубийство в его новомодной форме? Как отнеслись к нему в том мире живых лиц, среди которого с такой поразительной наглядностью представления умел держать нас автор в продолжение своего рассказаЧто почтенный Алексей Александрович, как принял он весть о страшном конце жены? Что пережил в душе своей предмет роковой страсти героини, Вронской? Какое впечатление произведено в Аркадии Левиных и в семействе доброй Дол- ли^ Что сталось вообще с лицами романа и какую можно предполагать пред ними перспективу? К сожалению, обо всех этих интересных вещах читатель не много узнает из последней части романа, можно сказать, не узнает почти ничего Конечно, не сказать вовсе ничего о Вронском и о впечатлении Анниной смерти было невозможно. Тень Вронского проходит пред читателем, читатель слышит также мельком, что Алексей Александрович был на похоронах жены. Но вот и все Не многим менее узнал бы читатель, если бы просто было сказано, что нравственно разбитый Вронской уезжает в Сербию, а об Алексее Александровиче и вовсе не было бы ничего сказано. До последней части романа можно было заметить, что автор с любовью ху

495

дожника относился к каждому из изображаемых им лиц, с удивительным тщанием останавливался на каждой черте, способной придать рельефность образу Теперь, в последней части, он совсем разлюбил свою Анну и слышать о ней не хочет Она даже не названа ни разу по имени Весь интерес автора нс только к героине, но и к сюжету и к плану всего рассказа, в его главном замысле, как бы исчез Даже Вронскому автор придал сильную зубную боль, чтобы тот не только говорить, но и думать не мог много об Анне В семействе Левиных собралось немало народу, тут и Сергей Иванович, и Катава- сов, и старый князь, и Долли с детьми, говорят о многом, но для всей этой компании как бы не бывало страшного эпизода, так поразившего даже читателей, знакомых с Анной только из рассказов, а не из личного знакомства, как эти господа Точно апрельская книжка «Русского вестника» не дошла еще в деревню Левиных.

Сергей Иванович Кознышев едет в деревню к брату Левину Книга ученого славянофила не имела успеха, но он теперь забыл о ней думать, поглощенный славянским вопросом, которого он был и прежде одним из деятельных возбудителей Он работал весну и часть лета, едва успевая отвечать на все обращаемые к нему письма и требования В июле собрался поехать отдохнуть у брата в деревне С ним вместе едет спорщик-естествоиспытатель Катавасов, давно сбиравшийся к Левиным <...>

Поезд тронулся На первых станциях овации продолжались, Катавасов с любопытством естествоиспытателя расспрашивал Сергея Ивановича о добровольцах и по совету его сам отправился к ним во второй класс Впечатление было далеко не в их пользу В городе, куда прибыл поезд, добровольцы были встречены опять криками и пением, дамы подносили букеты, явились сборщики и сборщицы с кружками, но «все это было гораздо слабее и меньше, чем в Москве» <...>

Здесь мы и автор окончательно прощаемся с Вронским Рассказ, правда, еще длится, но самая память о бедной Анне исчезает

Автор заинтересовался славянским вопросом, и созданные им лица правят тризну по героине романа рассуждениями на эту тему

Старый оригинал князь, отец Китти и Долли, спрашивает, обращаясь к Сергею Ивановичу «Куда едут все эти добровольцы, с кем они воюют-*» — «С турками», — не без основания отвечает Сергей Иванович «Да кто же объявил войну туркам, Иван Иванович Рогозов и графиня Лидия Ивановна с мадам Шталь-*» — допрашивает князь «Никто не объявлял войны», — с той же основательностью замечает Сергей Иванович Левин, хотя после обращения и давший себе зарок не спорить, не выдержав, вступает в прения <...>

Теория Левина произвела, по-видимому, сильное впечатление на автора, так как он посвящает развитию ее еще страницу, хотя сам Левин досадовал, что втянулся в спор, и думал «Нет, мне нельзя спорить с ними, на них непроницаемая броня, а я голый» <...>

Сербский вопрос и добровольцы только раздражали Левина, но философские сомнения терзали его в такой мере, что он, счастливый

496

семьянин, здоровый человек, был несколько раз близок к самоубийству, прятал шнурок, чтобы не повеситься, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться Счастливое обращение произошло вдруг под озарением разговора с подавальщиком Федором <...>.

Обращение подало Левину повод ко многим страницам размышлений о конечных причинах и целях, размышлений, не всегда, впрочем, ясных, а по части астрономии и не совсем точных <...>

Мечтатель забыл, что удивительные заключения о расстояниях, весе, движениях и возмущениях небесных тел астрономы вывели, именно принимая в расчет, по его выражению, «все сложные разнообразные движения Земли»

Милая Китти, вся поглощенная ребенком и домашними заботами, нс давала большой цены философским страданиям мужа и, конечно, лучше самого автора знала, что добрейший Костя просто дурит. Даже в то время, когда тот прятал шнурок и не брал ружья, Китти всегда «с улыбкой думала о неверии мужа и говорила сама себе, что он смешной» Автор вводит нас в круг ее наивных, но в настоящем случае весьма здравых мыслей <...>

Добрая Китти не знает, что «неверующий Костя» уверовал Так она и не узнала этого до конца Он не решится сказать ей свою тайну даже на последней странице вскоре после общей семейной радости по случаю, что Митя начал признавать своих <...>

Так рассуждает уверовавший Костя, и этим кончается эпилог, или «восьмая и последняя» часть романа В чем состоит внезапное озарение, случившееся с Левиным, это остается неизвестным для читателей, как осталось неизвестным для жены Левина, как осталось неизвестным для самого Левина Хуже всего то, что он и впредь грозит остаться таким же несносным спорщиком, каким был в своем неверии. А дар молитвы, который он обрел в себе’1 Но это не новость- Костя и прежде, до разговора с подавальщиком Федром, когда приходилось туго, молился очень усердно А между тем для читателей нет никаких обеспечений, что вера его будет сериознее, чем было его безверие. Во всяком случае, просветление Кости явилось случайно, не обусловлено ходом целого и не имеет ни внутренней, ни внешней связи с судьбою главной героини

Вот и все содержание заключительных глав, не попавших в «Русский вестник»

Не лучше ли оборвать музыку диссонансом, чем оканчивать приделанными мотивами, не имеющими связи с темой-1

Роман остался без конца и при «восьмой и последней» части. Идея целого нс выработалась Для чего, всякий может спросить, так широко, так ярко, с такими подробностями выведена перед читателями судьба злополучной героини, именем которой роман назван1 Судьба эта остается мастерски рассказанным случаем очень обыкновенного свойства и послужила только нитыо, на которую нанизаны прекрасные характеристики и эпизоды Но если произведение не доработалось, если естественного разрешения не явилось, то лучше, кажется, было прервать

497

ромам ма смерти героини, чем закончить его толками о добровольцах, которые