больше пережил,

Чем повелительней стесняю сердца пыл,

Тем для меня ясней, что не было от века Слов, озаряющих светлее человека:

Всеобщий наш Отец, который в небесах,

Да свято Имя мы Твое блюдем в сердцах,

Да прийдет царствие Твое: да будет воля Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.

Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,

Прости нам долг, — и мы прощаем должников,

И не введи ты нас бессильных в искушенье И от лукавого избави самомненья.

На прямой вопрос Толстого о том, как он относится к его вере в Бога, Фет 19 февраля 1879 г. отвечает, что молитва человека «среди океана — это его субъективное чувство и дело. Туда другому вход вос

514

прещен». «Я понимаю, дорогой граф, — пишет Фет, — что Вам подобный человек не разом отыскал в себе то религиозное чувство, которое Вы питаете. <...> Всякое открытие интуитивно. Это могло быть — и я понимаю, насколько Вам отрадно такое открытие». «Но, — прибавляет далее Фет, — я сильно убежден, что далее этого Вы пойти по природе не можете, то есть объяснить, разложить, анализировать это для других. К богословским несостоятельным доказательствам Вы прибегать не станете и утверждать, что немцы из ненависти к христианству выдумали санскрит; а перекинуть мостик из области разума в область интуитивную на этом бездонном поприще едва ли удастся и подобному Вашему уму» (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 52).

Отвечая Толстому, Фет задавал тот же вопрос и самому себе. В свойственной ему манере диалога он делился со своим собеседником самым сокровенным. Что касается слова «глупость», которое употребил Толстой, оно не показалось Фету ни случайным, ни глупым. Именно «глупость» Фет признает как противоположность разуму, но не вере. В этом смысле он даже «готов сказать другое: это гораздо благонадежнее, чем разум». Это, по Фету, «интуитивная сила», обладающая своей правдой. В применении слова «глупость» к вере Фет мог бы согласиться с Паскалем, писавшем: «Как же можно осуждать христиан за то, что они не способны обосновать свои верования, — они, верующие в то, что не поддается обоснованию? Излагая их, они во всеуслышанье заявляют, что это невнятица, stultitiam; и после этого вы жалуетесь, что христиане ничего не доказывают» (Размышления и афоризмы французских моралистов XVI — XVII веков / Сост., вступ. ст. и примеч. Н. Жирмунской. Л., 1987. С. 249. Пер. Э. Линецкой). По мнению комментаторов Паскаля, данная мысль согласуется с высказыванием апостола Павла: «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы стать мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом» (1 Кор. 3:18, 19).

И все же, сопоставляя себя с Толстым в решении поставленного вопроса, Фет считает, что они стоят «в двух различных областях»: «Вы нашли и говорите с Августином credo quia absurdum <верю, потому что невероятно — лат. усеч.>. Если бы он сказал вместо credo — suo <знаю — лат.>, было бы чепуха. Но credo так же логично, как всякая другая правда. Я же не нашел потому, что мне это не дано. Вы смотрите на меня с сожалением, а я на Вас с завистью и изумлением»

(Толстой. Переписка. Т. 2. С. 52—53). Толстой также попытался передать посредством рационально-логического пересказа молитву «Отче наш» (См. об этом: Генералова Н. П. О датировке стихотворения Фета «Чем доле я живу, чем больше пережил…». С. 168).

Стр. 328.11. Один соколиный охотник… — Притча о соколе, как верно понял Л. Н. Толстой, была обращена прямо к нему. Возможно, понял это и Страхов, но промолчал, не желая в очередной раз отвечать нападкам Фета на последние увлечения Толстого. К тому же он был на его стороне и, при всем уважении и любви к Фету, всячески

515

избегал споров о религиозно-нравственных исканиях Толстого. Толстой же обиженно писал Фету 27—28 июля 1879 г.: «Если я этот сокол и если, как выходит из последующего, залетание мое состоит в том, что я отрицаю реальную жизнь, то я должен оправдаться. Я не отрицаю ни реальной жизни, ни труда, необходимого для поддержания этой жизни, но мне кажется, что большая доля моей и вашей жизни наполнена удовлетворениями не естественных, а искусственно привитых нам воспитанием и самими нами придуманных и перешедших в привычку потребностей и что 9/10 труда, полагаемого на удовлетворение этих потребностей, — праздный труд. Мне бы очень хотелось быть твердо уверенным в том, что я даю людям больше того, что получаю от них. Но так как я чувствую себя очень склонным к тому, чтобы высоко ценить свой труд и низко ценить чужой, то я не надеюсь увериться в безобидности для других расчета со мной одним усилением своего труда и избранием тяжелейшего (я непременно уверю себя, что любимый мной труд есть и самый нужный и трудный); я желал бы как можно поменьше брать от других и как можно меньше трудиться для удовлетворения своих потребностей; и думаю, так легче не ошибиться» (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 72).

12. Толстому. — Этот афоризм подтверждает, что при написании притчи о соколе Фет сознательно метил в Толстого. Вызвав его на спор, Фет в письме от 31 июля 1879 г. вновь вернулся к обсуждению взглядов Толстого, развивая свою философию труда и соотношения материальных и духовных благ (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 76—77).

13. Атеизм дозволителен тому… — Понимание атеизма как сомнения, а не состояния, перекликается с тем местом из письма Фета к Страхову от 5 февраля 1880 г., где он уверенно отводит от себя обвинения в атеизме, содержавшиеся в письме его корреспондента; «Ни я, ни Шопенгауер не безбожники, не атеисты. Не заблуждайтесь, будто я это говорю, чтобы к Вам подольститься. Я настолько уважаю себя, что не побоялся бы крикнуть Вам: “Таков, Фелица, я развратен”, хотя чувства Бога и не-Бога ничего не имеют общего с этикой, характером, что мир есть собственно себя носящая воля (вседержитель). Это тот все озаряющий, разрешенный “х” — и тут граница человеческого разума. Что есть Бог, это я знаю непосредственно, т. е. чувствую, так как иного непосредст<венного> знания нет. Но как прицеплен Бог к этому миру (Вишну), Шопенгауер, как умница, не знает. А если я без молотка пойду ковать лошадь — дайте мне, пожалуйста, дураку — тумака» (РГБ).

<15>. Достоевский явно указывает… — Возможно, запись о Ф. М. Достоевском связана с чтением Фетом романа «Бесы». Сведения об этом сохранились в письме С. В. Энгельгардт к Фету от 11 сентября 1885 г.: «Мне очень понравилось ваше оригинальное и меткое выражение: «я пролез через терновый куст романа Достоевского “Бесы”» (Письма С. В. Энгельгардт к А. А. Фету. Часть III (1884—1891) / Публ. Н. П. Генераловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 119).