Бог даст, сообщу хоть в главных чертах…»16. Этот роман о себе оказался многотомным и не
14 Кошелев В. А. «Лирическое хозяйство» в эпоху реформ // Фет А. Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство. С. 8—9.
15 Черемисинов Г. А. Фет-публицист о хозяйственном строе России // Проблемы изучения жизни и творчества А. А. Фета: Сб. науч. тр. Курск, 1992. С. 299. О деревенских очерках и хозяйственной практике А. А. Фета см. также: Череми- синова Л. И. А. А. Фет: земледельческая утопия и реальность // Рус. лит. 1989. № 4. С. 142—149; Смирнов С. В. «Из деревни» А. Фета и литературно-журнальная полемика начала 1860-х годов // А. А. Фет и русская литература: XV Фетов- ские чтения / Под ред. В. А. Кошелева, Г. Д. Аслановой. Курск, 2000. С. 98—112.
16 Цит. по: Григорович А. История 13 Драгунского Военного Ордена генерал- фельдмаршала графа Миниха полка. Т. 2. 1809—1860 гг. СПб., 1912. С. 149.
337
однородным в жанровом отношении. Причем, как правило, Фет не повторялся: события, о которых говорится в публицистике, не упоминаются больше нигде; частично перекликаются художественная проза и мемуары — и то потому, что действуют в них одни и те же невымышленные персонажи. Художественные произведения писались значительно раньше, чем мемуары, и события, о которых в них повествуется, лишь пунктирно отмечаются в воспоминаниях. Эти два вида прозы, несмотря на отличия их эстетической природы, взаимно дополняют друг друга.
Подводя на склоне дней итоги жизни, Фет весьма скромно оценил собственные возможности как прозаика. Рассказывая о своем знакомстве с И. С. Тургеневым и о первой встрече с ним в Спасском17, Фет вспомнил, как они вместе читали недавно написанную им комедию и реакцию Тургенева на нее: «Когда я кончил, Тургенев дружелюбно посмотрел мне в глаза и сказал: — Не пишите ничего драматического. В вас этой жилки совершенно нет». «Сколько раз после того, — продолжал далее Фет, — приходилось мне вспоминать это верное замечание Тургенева, и ныне, положа руку на сердце, я готов прибавить: ни драматической, ни эпической» (МВ. Ч. 1. С. 7). Как соотносится такая оценка собственных способностей с писательской практикой, чем объясняется столь критичное отношение к себе, наконец, что именно имел в виду Фет, говоря об отсутствии у себя «эпической» жилки? Осмысление всех этих вопросов требует проникновения в художественный мир поэта, постижения его прозаической манеры, погружения в историко-литературный контекст эпохи.
В своих рассказах и повестях Фет погружался в разные периоды жизни: в «Первом зайце» и «Дядюшке и двоюродном братце» отразились детство и студенческая юность, в рассказе «Кактус» запечатлен эпизод из истории взаимоотношений с Ап. Григорьевым, в трех прозаических сочинениях воспроизводится период армейской службы в Кирасирском Военного Ордена полку, дислоцировавшемся в Новороссийском крае («Каленик», «Семейство Гольц», «Не те»), последний рассказ — «Вне моды» — автобиографический портрет Фета последних лет жизни.
Потребность посмотреть на свое прошлое, осмыслить его и запечатлеть в словесном искусстве возникла у Фета после тридцати лет. Первый известный нам рассказ поэта «Каленик» (1854)18 написан, когда ему было 33—34 года. Второй — «Дядюшка и двоюродный братец» (1855) — создавался, по всей вероятности, почти одновременно с первым. Почему вдруг поэт, находившийся «на подъеме» творческих сил, обратился к прозе? «Лета к суровой прозе клонят», как го
17 Эта встреча состоялась 29 мая (10 июня) 1853 г. См.: Генералова Н. П. И. С. Тургенев: Россия и Европа. Из истории рус.-европ. лит. и обществ, отношений. СПб., 2003. С. 376.
18 Этот и все последующие рассказы Фета датируются по первым публикациям.
338
ворил Пушкин? Или это было желание проверить свои способности в разных родах литературы? Ведь попробовал же он в начале 50-х годов написать неизвестную нам комедию, испытав себя на поприще драматургии, почему было не попробовать свои силы в качестве прозаика?
В это время закончился очередной этап в жизни Фета, наступила пора подведения каких-то итогов. Переломным моментом стал перевод Фета из Кирасирского Военного Ордена полка, где он служил в течение восьми лет (последние пять лет — в должности полкового адъютанта), в лейб-гвардии Уланский Его Высочества Наследника Цесаревича полк19, располагавшийся в Новгородской губернии. Смена места службы влекла за собой утрату привычного образа жизни, старых знакомств и связей. Бывший начальник кирасирской дивизии генерал-лейтенант А. А. Эссен, помогавший Фету при устройстве в уланы, при встрече с ним в Петербурге сказал: «Но тебя лично с новым местом службы поздравить не могу. — Мне, ваше превосходительство, — не привыкать к службе в поселении: я прямо из одного в другое», — ответил Фет. И услышал такую характеристику места своего нового назначения: «Ну, брат, этого не говори; там все-таки кругом помещики, люди, общество, а тут никого, кругом леса, медведи и волки. Кроме штабных, человеческого голоса не услышишь» (МВ. Ч. 1. С. 30 — 31).
Непосредственным поводом к переходу в уланский полк явилось известие о новом назначении командира Кирасирского Орденского полка К. Ф. Бюлера, у которого Фет служил адъютантом и с которым его связывали тесные дружеские отношения. «Это нежданное обстоятельство, — пишет Фет в воспоминаниях, — как толчок разбудило меня. Хорошо было служить у начальника, у которого я был не только на положении домашнего человека, но, можно сказать, сына. Оставаться при других обстоятельствах в глухом поселении значило добровольно похоронить себя» (МВ. Ч. 1. С. 9). Насколько К. Ф. Бюлер был важен в жизни Фета, можно судить по тому, что без него не обошелся ни один армейский рассказ писателя. А неоконченное произведение «<Полковник Бергер>» Фет собирался целиком посвятить образу полкового командира. Сохранившееся начало автографа позволяет сделать такое предположение.
Рассказ «Каленик», по свидетельству Фета, был написан «от скуки одиночества» (МВ. Ч. 1. С. 37). По всей вероятности, работа над ним шла в 1853 г., после перевода в уланский полк. Ностальгия
19 Судя по Летописи, Фет, «прикомандированный к лейб-гвардии уланскому его высочества полку, сдает должность адъютанта Орденского полка» поручику А. С. Мусину-Пушкину 2 мая 1853 г.; 3 июля 1853 г. «Фет приезжает в Петербург и является в уланский полк, отбывающий лагерный сбор в Красном селе» (С. 155). А. Григорович, историограф и офицер 13 Драгунского полка, указывает, что «перевод А. Фета в Л.-Гв. Уланский полк поручиком состоялся 28-го января 1854 года» (см.: Григорович А. Указ. соч. С. 182).
339
по жизни, прошедшей в Орденскому полку, по товарищу детства И. П. Борисову, с которым было связано поступление на военную службу в этот полк (знаменательно, что рассказ был напечатан с посвящением Борисову), по славному денщику Каленику Вороненке, по армейскому быту, по доброму начальнику К. Ф. Бюлеру, с которым так приятно было предаваться любимому занятию — охоте, по друзьям-однополчанам и соседям-помещикам — вот чем наполнен рассказ «Каленик».
Повествование дробится на ряд фрагментов, в центре которых образ Каленика. Внешняя несвязность этих микро-сюжетов друг с другом, обусловленная «капризами» памяти, компенсируется ассоциативным сцеплением мыслей и впечатлений автора. Не линейная композиция с последовательным развертыванием действия, не «нанизывание» эпизодов характеризуют нарративный тип «Каленика». Его неоднородное, сложное повествование по форме напоминает мозаику, которая встроена в своеобразное обрамление. Рассказ о денщике с необычным именем Каленик (история его появление в эскадроне, портретное описание, необычность поведения) помещен внутри истории о встрече в степи зимского щеня и о случившейся затем грозе. (Это тот самый эпизод, который неожиданно возник в воображении повествователя при рассматривании французского иллюстрированного издания.) Перед нами, таким образом, своеобразное «воспоминание в воспоминании»: объединенные в мозаику отдельные картины прошлого обрамляются воспоминанием о зимском щене и застигшей путников грозе. Такая форма углубляет пространственновременную перспективу текста, актуализирует творческую позицию читателя, вынужденного выстраивать реальную последовательность событий прошлого.
«Мозаичность», прерывистость повествовательной линии усиливает структурообразующую роль рассказчика. Его речь связывает между собой различные сцены, подчиняя их выражению авторской мысли о таинственности и загадочности жизни, о непостижимости тайн природы, о красоте мира, об истинной мудрости и преимуществах иррационального познания. Весь рассказ представляет собой монолог повествователя, причем рассчитанный на произнесение вслух20.
Фрагменты, из которых складывается целостный облик Каленика, рисуют человека наивного, безыскусного, несколько чудакова
20 Повествователь и автор в рассказе Фета — одно и то же лицо. Это обусловлено своеобразием поэтики автобиографического произведения: «Типологическая особенность автобиографической прозы, — отмечает Н. А. Николина, — максимальная близость повествователя к автору. Образ повествователя в ней не просто одна из речевых масок автора, но и непосредственное самовыражение его как определенной языковой личности, обладающей конкретной биографией» (Николина Н. А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002. С. 112).
340
того, привлекающего естественностью и независимостью своего поведения, вместе с тем от природы одаренного, обладающего «неисчерпаемой мудростью». Этот самородок поражал окружавших обширностью своих познаний и точностью прогнозов. «Жаль, что на все расспросы относительно источника его сведений он, как истый мудрец, отвечал “не могу знать”, — комментирует повествователь, — а то, быть может, он открыл бы нам такие истины, до которых люди не дойдут и через 500 лет, а может быть, и никогда».
«Мудрость» и «образованность» в данном высказывании Фета разведены, подобно тому, как противоположны интуиция и разум. Эта оппозиция проходит через все повествование. Люди, обладающие «природным чутьем», противопоставлены в нем «благоразумным людям» (т. е. «обыкновенным»). Истина дается первым как откровение, синтетически, в то время как «благоразумные люди» постигают ее через анализ, посредством рациональной деятельности. Характерна в этом отношении эволюция образа Каленика. «Вероятно вследствие образования, — пишет Фет, — он уже считал для себя неприличным отвечать на вопросы о погоде, а я подозреваю, что он совершенно утратил свое второе зрение и вошел в чреду обыкновенных людей, о которых говорить более нечего». Как видим, «образование» разрушило природный талант Каленика, притупило интуицию и нивелировало его личность. Мысль о неоднозначной роли образования в жизни общества получила развитие в публицистических статьях поэта 70-х — 80-х годов. Но в них она приобрела иное звучание, рассматривалась вне зависимости от иррационального познания.
«Литературным предшественником» фетовского Каленика, по всей вероятности, был Калиныч, герой рассказа И. С. Тургенева «Хорь и Калиныч» (1846). Оба героя — «дети природы», хорошо разбираются в природных явлениях, обладают так называемым «вторым зрением», которое помогает им ориентироваться в мире и делает их незаменимыми помощниками своих хозяев. «Калиныч <...> каждый день ходил с барином на охоту, — пишет Тургенев, — носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог»21. Каленик, по словам рассказчика, «на охоте <...> был незаменим: не держа отроду ружья в руках, он с козел так зорко все видел, что был
