в Москву29.
Середину 50-х годов XIX в., вслед за Б. Ф. Егоровым, по праву можно назвать «мемуарной эпохой», так как она была отмечена всеобщим интересом к созданию и чтению воспоминаний, документов, собраний писем; «литература дала тогда читателям основные части “Былого и дум” Герцена и “Семейную хронику” С. Т. Аксакова, а также обилие автобиографических повестей о детстве и юности»30. Первые прозаические опыты А. А. Фета — «Каленик» и «Дядюшка и двоюродный братец» — органично влились в автобиографическую струю русской литературы.
60-е годы были особенными в жизни «переворотившейся» России и в жизни А. Фета. «…Ему суждено было пережить эпоху, — писал Д. Дарений, —особенно опасную для чистоты эстетических идей, когда первостепенные нужды самой жизни заставляли себе служить даже наиболее от нее удалившихся. Кругом шла страдная, чернорабочая общественная пора; ломались вековые устои, по новому плану перестраивалось государственное здание, ставились дотоле неслыханные национальные и личные проблемы. Весь ум и совесть страны были призваны к дружному напряжению. Публицисты и мыслители, художники и поэты — все одинаково подчинили свои дарования запросам общенародного дела»31.
Известно, что в пореформенные годы Фет в прямом смысле «подчинил свое дарование запросам общенародного дела», и вряд ли в литературной среде найдется пример аналогичной самоотдачи. Стихи писать он не прекратил, но не они были главным делом его жизни в это десятилетие. Фет оказался одним из первых преобразователей русской деревни, создателем фермерского хозяйства на своем хуторе Степановка. Его деятельность во всех подробностях отразилась в двух очерковых циклах: «Заметки о вольнонаемном труде»32 и «Из деревни»33.
Непосредственное участие в реформировании русской жизни и работа над публицистическими статьями целиком поглотили Фета. Новых прозаических произведений в это время не выходило. Однако
29 Подробнее об этом см.: Черемисинова Л. И. А. А. Фет и Л. Н. Толстой: творческий диалог (Из комментариев к прозе Фета) // Афанасий Фет и русская литература: XIX Фетовские чтения / Под ред. Н. 3. Коковиной, М. В. Строганова. Курск, 2005. С. 95—106.
30 Егоров Б.Ф. Художественная проза Ап. Григорьева // Григорьев А. Воспоминания. Л., 1980. С. 355.
31 Дарений Д. «Радость земли»: Исследование лирики Фета. М., 1916. С. 12.
32 Фет А. А. Заметки о вольнонаемном труде // РВ. 1862. Т. 38. № 3 (март). С. 358—379; № 5 (май). С. 219—273.
33 Фет А А Из деревни // РВ. 1863. Т. 43. № 1. С. 438—470; Т. 44. № 3. С. 299—350; 1864. Т. 50. № 4. С. 575—626; Лит. библиотека. 1868. № 2. С. 90— 124; Заря. 1871. № 6. С. 3—86.
346
в середине 60-х годов, как об этом свидетельствует письмо И. П. Борисова от 22 января 1865 г.34, Фет продолжал работать над сюжетами из армейского прошлого, над так называемыми «крыловскими» рассказами. О каких именно рассказах идет речь в письме, вряд ли можно сказать достоверно, поскольку произведения эти не называются. У Фета есть несколько повествований на «крыловскую» тему, с местом действия в городе Крылове35 (Новогеоргиевске) Херсонской губернии. Два из них остались незаконченными — «<Корнет Оль- хов>» и «<Барон Бергер>», два завершены и опубликованы в начале 70-х годов — «Семейство Гольц» и «Не те».
Именно время службы в Новороссийском крае отразилось в художественной прозе Фета. Данному периоду посвящена также большая часть воспоминаний «Ранние годы моей жизни». Видимо, эти восемь армейских лет были серьезной школой жизни для Фета, оставили после себя желание возвращаться к ним, преобразовывая в эстетическую реальность, запечатлевая в памяти потомков колоритное новороссийское прошлое. «Время военной службы было второю яркою эпохою в жизни Афанасия Афанасьевича, — писал Н. Н. Страхов в биографическом очерке о Фете. — Много трудов и волнений, много радостей, строгая дисциплина службы, множество разнообразных лиц, успехи в любви, в дружбе, в литературе — всем была богата эта жизнь. И можно прямо сказать, что на Афанасии Афанасьевиче до конца были ясно видны два отпечатка: старого помещичьего быта, с его тонкою общительностью и изяществом жизни, и военной службы николаевских времен, с ее строгим пониманием власти и обязанности» (ПССт.1912. С. 5—6).
Два неоконченных Фетом прозаических фрагмента интересны своим исповедальным характером. В центре первого — двадцатидвухлетний корнет П. П. Ольхов (Ольхин). Этот образ явно автобиографический, в нем запечатлен Фет вскоре после получения первого офицерского чина. Служба героя в уланском полку в г. Крылове, производство в корнеты, университетское прошлое, сложные отношения с отцом, который обладал «бычливым нравом», страсть к охоте, наличие собаки по кличке Трезор — эти и многие другие факты напоми
34 См. об этом письме и о «крыловских» рассказах Фета в примечаниях к разделу «Неоконченное» наст. тома.
35 «Небольшой город Крылов, — писал Фет, — получил официально имя Но- вогеоргиевска со времени поступления в него полкового штаба Военного Ордена полка. Широкая, особенно в весенний разлив, река Тясьмин, впадающая в Днепр и дозволяющая грузить большие барки, давала возможность местным купцам, промышлявшим большею частью убоем скота для саловарен, производить значительный торг салом, костями и шкурами. Зажиточные купцы, большей частью раскольники, держали свои калитки на запоре и ни в какое общение с военными не входили. Грунт улиц был песчаный, но довольно твердый; зато во всем городе не было признака мостовой, как во всех малороссийских городах того времени» (РГ. С. 270).
347
нают реалии из биографии Фета. Любопытен «внутренний» портрет корнета Ольхова (Ольхина), изображенный здесь, особенно — его рассуждения о раздвоенности своей личности, о «ежеминутном расщеплении» ее, которого требовала от него жизнь: «То это был ленивый, созерцательный, мечтательный байбак, то кипящий жаждою деятельности, рьяный, торопливый П. П. …». Сочетание «созерцательного байбака» и «деятельного» человека в натуре героя напоминают склонность к созерцательности и в то же время к практической деятельности в натуре самого Фета.
Второй прозаический фрагмент рисует образы барона Николая Карловича Бергера (его прототипом явился полковник К. Ф. Бюлер) и поручика Сергея Сергеевича Мусинского (автобиографический образ). События и люди, о которых повествуется здесь, не вымышлены, они соответствуют фактам из позднее написанных воспоминаний (РГ. С. 435—438, 454, 462)36. Фет рассказывает об обстановке в полку после своего назначения на должность адъютанта, представляет личность командира Бюлера. В данном фрагменте описывается диалог между С. С. Мусинским и Н. К. Бергером, происходивший на квартире командира, за чашкой чая. Предметом разговора полковника и его адъютанта явились как служебные дела, так и далекие от службы интересы (например, обсуждение новинок французской литературы).
Историограф Кирасирского Орденского полка А. Григорович, опираясь на воспоминания офицеров этого полка А. С. Мусина-Пушкина и И. П. Бернарди, писал, что К. Ф. Бюлер был человеком хлебосольным, любил приглашать офицеров к себе домой, и находившиеся при штабе почти ежедневно у него обедали; в их числе был исполнявший должность полкового адъютанта Фет. «Во время обедов было всегда очень весело — Бюлер был разговорчив, знал множество остроумных анекдотов и, рассказывая их, оставался совершенно серьезным. <...> Бюлер, рассказывая офицерам какое-либо невероятное происшествие, обыкновенно ссылался на Фета, как на свидетеля, и Афанасий Афанасьевич, в свою очередь, продолжал рассказ не менее интересно и забавно»37. В то же время Бюлер, по мнению его подчиненных, «был серьезный и дельный командир, в строю он требовал точнейшего исполнения обязанностей службы, вне же службы являл себя товарищем, но обладал таким тактом, что никто из офицеров не забывался и не допускал лишнего слова в его присутствии»38. С приходом Бюлера многое в полку изменилось, «времена Энгельгардта, жившего месяцами в Одессе, и слабохарактерного Кнорринга канули в вечность. Бюлер частенько наведывался в эскадроны, присутствовал на занятиях и обращал большое внимание на работу младших офицеров; самовольные их отлучки из эскадронов и малейшие
36 См. об этом в примечаниях к разделу «Неоконченное» наст. тома.
37 Григорович А. Указ. соч. С. 144.
33 Там же. С. 144.
348
упущения по службе вызывали приглашение провинившихся на квартиру к командиру для объяснений, а затем начали отмечаться выговорами в приказе. Строгий тон полковых приказов, по мнению молодежи, возник якобы не без влияния нового полкового адъютанта. Происходили недоразумения из-за очереди нарядов на дежурство, но по выяснении очередь велась совершенно правильно и причину возникновения пререканий нетрудно было видеть в инициативе лиц, считавших себя старшими Фета кандидатами на адъютантскую должность»39.
Все эти сведения помогают понять и содержание незавершенного рассказа «<Полковник Бергер>», и личность главного героя. С одной стороны, они подтверждают достоверность событий, представленных в автобиографической прозе А. А. Фета, с другой — позволяют увидеть одну важную особенность Фета-прозаика. Следуя правде жизни, он останавливался перед ее «непочатостью» (если воспользоваться термином Ап. Григорьева), незавершенностью. Писатель оказывался в положении летописца, который терялся в обилии подробностей. Возможно, по этой причине названные рассказы остались незаконченными. Поэт как будто «завяз» в одном случае — в саморефлексии героя, в другом — в диалоге. Двинуть фабулу вперед не получилось.
Оба прозаических фрагмента, хотя и остались в отрывках, представляют несомненную ценность и как факт творческой деятельности А. А. Фета, и как важный биографический документ, позволяющий приоткрыть малоизвестные страницы жизни писателя. Характерная неспешность повествования, преобладание в нем статических элементов над динамическими, почти полное отсутствие событийной линии — таковы свойства прозаической манеры Фета, проявившиеся и в этих неоконченных сочинениях.
«Крыловская» тема получила развитие в двух произведениях начала 70-х годов: «Семейство Гольц» (1870) и «Не те» (1874). «Семейство Гольц» знакомит с судьбой ветеринара Гольца (герой не имеет имени), спившегося, опустившегося человека, который истерзал свою семью, довел до самоубийства жену, оставил троих детей сиротами. Сюжет рассказа (с таким жанровым определением, данным в подзаголовке, он был опубликован), прямо скажем, не «фетовский», если вспомнить его эстетические взгляды, его оценки произведений писа- телей-современников. Предметом изображения в искусстве, согласно воззрениям Фета, является красота. Будничная жизнь воспринималась поэтом как антагонист искусства. «Все верно, правдиво, — писал он Л. Н. Толстому о “Поликушке” 11 апреля 1863 г., — но тем хуже… Я даже не против сюжета. А против отсутствия идеальной чистоты» (Соч. Т. 2. С. 221). Тем не менее именно «проза» жизни стала предметом эстетического осмысления Фета в повести «Семейство Гольц».
39 Там же. С. 162.
349
Это единственное произведение, события которого не отразились в воспоминаниях Фота, что не мешает, однако, найти в нем автобиографические реалии. «Действие происходит в Новороссии, в кирасирском Орденском полку, — писал Б. Садовской, — где сам Фет был в то время адъютантом, следовательно, во второй половине 40-х годов40. Несомненно, что Гольц и его семейство существовали в действительности, как и Каленик, и Фет мало что изменил в них; доктору же Иринарху Ивановичу Богоявленскому приданы черты известного переводчика Диккенса, литератора и педагога 40-х — 50-х годов Ири- нарха Ивановича Введенского» (Садовской.
