С. 71).

В самом деле, город К…, где разворачивается драматическая история семейства Гольц, — это город Крылов, о котором Фет пишет в повести, что он «с самого учреждения военных кавалерийских поселений в Новороссийском крае был центром военного округа, а следовательно и штабом полка, и в нем одновременно были два ведомства: поселенное, к которому между прочим принадлежал сам Гольц, и действующее, то есть полковой командир и 1-й эскадрон поселенного полка». Имеют прототипическую основу образы полкового командира Карла Федоровича Б… — Бюлера, его адъютанта, а также начальника округа Федора Федоровича Гертнера (Федор Федорович Вернер).

Между тем «Семейство Гольц» не является простой зарисовкой с натуры: реальность главных персонажей документально не подтверждается. Фет в этом рассказе создает художественно преобразованную действительность, возможно, развивает какой-то вымышленный сюжет. Не случайно И. П. Борисов отмечал «литературность» этого произведения41 (см. ниже в преамбуле к рассказу).

Будучи образованным и тонким читателем, И. П. Борисов заметил следы творческого взаимодействия с прозой Л. Н. Толстого в «Семействе Гольц». «Льва Никол<аевича> Толстого, — писал он, — я прочел у тебя на стр <анице> 287 снизу, начиная с “Я люблю отца” и т. д. Это как будто его почерк, а не твой»42. В этом нет ничего удивительного, поскольку Фет и Толстой долгое время (почти четверть века) были ближайшими друзьями, «литературными советниками» и критиками43. Толстой был для Фета подлинным мастером и литератур-

40 Фет исполнял должность полкового адъютанта с 5 февраля 1849 по 2 мая 1853 г. (См. Летопись. С. 151, 155); К.Ф. Бюлер командовал Кирасирским Орденским полком с 21 апреля 1848 г. по 7 февраля 1853 г. (См.: Григорович А. Указ. соч. С. 214).

41 РО ИРЛИ. Ф. 337. Ед. хр. 20272. Л. 205.

42 Там же. Л. 206об.

43 О взаимоотношениях А. А. Фета и Л. Н. Толстого см.: Розанова С.А. Лев Толстой и Фет (История одной дружбы // Рус. лит. 1963. № 2. С. 86—107; Маймин Е А. А. А. Фет и Л. Н. Толстой // Там же. 1989. № 4. С. 131—142; Череми- синова Л. И. А. Фет и Л. Толстой. К истории отношений // Проблемы изучения жизни и творчества А.А. Фета: Сб. науч. тр. Курск, 1992. С. 146—166; Корчагина Л. П. Диалог «умов сердца» (переписка Фета с Толстым) // Там же. С. 166—

350

ным «кумиром». Перед мощью его таланта Фет склонялся до последних дней жизни, вопреки непримиримым идеологическим разногласиям, прервавшим их многолетнюю дружбу в 80-е годы. О нем поэт написал в предисловии к РГ: «…в деле критики литературного интереса едва ли можно отыскать более надежного судью, чем гр. Л. Н. Толстой» (РГ. С. 1). Поэтому ориентация на толстовскую прозу, явленная в художественных произведениях А. А. Фета, была объективно обусловленной.

Обратимся к указанному И. П. Борисовым фрагменту. Героиня рассказа, дочь кременчугского аптекаря Александра Александровича Зальмана, Луиза размышляет накануне решения выйти замуж за поселенного ветеринара Гольца: «Я люблю отца, — думала она, — и мешаю ему жить. Чувствую, что я всех люблю и желаю всем добра, а выходит, что все меня любят, а я только всем мешаю. Все это какая- то ложь. Отец, может быть, и прав, и мое беспричинное нерасположение к Гольцу, может быть, тоже ложь. Одно ясно и несомненно, если я недовольно люблю отца, если я, как он говорит, люблю только себя, то мне нельзя оставаться в этом доме. Кто знает, может быть, судьба действительно посылает Гольца спасти меня? Недаром он сказал: «Es muss biegen oder brechen!»44. Вот оно, я чувствую, сердце мое разрывается». После жгучей бессонницы, в продолжение которой все, что могло болеть, переболело в душе девушки, кризис совершился, и к утру она уснула. Проспав долее обыкновенного, она встала как бы другим существом. Она решилась и за кофеем объявила отцу о своем согласии выйти за Гольца …» (Соч. Т. 2. С. 90).

Фет обращается к толстовской проблематике, использует его категории («добро», «ложь», «любовь»), само описание процесса вызревания важного жизненного решения здесь действительно напоминают Л. Н. Толстого. Нельзя не заметить и особой стилистической манеры, в которой написан данный фрагмент. Вероятно, прежде всего ее имел в виду И. П. Борисов, когда указывал на «толстовский почерк» в рассказе Фета. Действительно, обилие повторов, прерывистость и нагромождение фраз, хотя и оправданы внутренним мироощущением героини, создают впечатление некоторой косноязычности, тяжеловесности. В этой связи уместно вспомнить замечания о толстовском слоге А. П. Чудакова: «Слово Толстого — самое непоэтичное слово русской прозы. Отбор лексического материала крайне далек от выбора по принципу поэтической семантики. Если говорить о магии толстовского слова, то это магия логики, это логически ориентированное слово»45. Аналогично мнение исследователя о толстовском синтаксисе: «Синтаксическое строение (как и слово) подчине

183; Волохова Н. В. Фет и Толстой: творчество как опыт самопознания // А. А. Фет и русская литература: XV Фетовские чтения. С. 235—242 и др.

44 Не добром, так силой (нем.).

45 Чудаков А. П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого. М., 1992. С. 135.

351

но движению мысли. Ближайшая синтаксическая параллель к прозе Толстого — научная речь. В построении фразы оставлено без внимания все, кроме потребностей уяснения мысли. И это обнажается. Период “лепится” на глазах читателя посредством добавления все новых и новых логических звеньев. Эффект рождения и утверждения правды о предмете доминирует над всем»46.

Несмотря на некоторую заостренность проблемы, поставленной Чудаковым, следует признать, что фетовское слово (речь идет только о его прозе) безусловно является логически ориентированным словом.

Л. Н. Толстой высоко оценил рассказ «Семейство Гольц». Сделав некоторые замечания, он подчеркнул достоинства произведения и тем самым ободрил поэта, подвигнул на дальнейший труд на прозаической ниве. (Письмо с отзывом Л. Н. Толстого см. в примечаниях к «Семейству Гольц».) Возможно, не без дружеской поддержки Толстого Фет вскоре создал очередное прозаическое сочинение — рассказ «Первый заяц», опубликованный в журнале для детей и юношества «Семейные вечера» в 1871 г., без малого через год после «Семейства Гольц». Причем рассказ был напечатан с посвящением «маленькому приятелю графу С. Л. Толстому». Он стал знаком семейной дружбы Фета с Толстыми.

«Первый заяц» — это охотничий рассказ, имеющий автобиографическую основу. Фет вспоминает о своем отрочестве, о начале охотничьей жизни, о первом охотничьем трофее. Он обстоятельно излагает подробности того памятного дня, обращая внимание на детали интерьера, одежду и прически всех домочадцев, подробно воссоздает атмосферу ожидания приезда любимого дядюшки, Петра Неофитовича Шеншина, с которым отец часто ездил охотиться. Растянутость повествования соответствует сюжету. Даже изображение внезапных сборов на охоту и добычи зайца не меняют плавного течения рассказа, преобладания в нем описательного элемента. Фет тщательно фиксирует все нюансы события, сыгравшего значительную роль в его жизни.

Интересна дальнейшая судьба фетовского «Первого зайца»: через несколько лет после появления в печати у него появился «двойник». Это рассказ Л. Н. Толстого «Как я в первый раз убил зайца», включенный с подзаголовком «Рассказ барина» в состав «Первой русской книги для чтения» (1875)47. Подвергнув существенной редактуре фетовский рассказ, Толстой адаптировал его к детскому восприятию: значительно сократил, убрал все описания, схематизировал сюжетную основу. Получилось другое произведение, однако таким образом «Первый заяц» обрел «вторую жизнь» — в детской литературе.

46 Там же. С. 136.

47 См. примечания к письму Л. Н. Толстого от 17 ноября 1870 г. // Толстой. Переписка. Т. 1. С. 406.

352

Завершает триаду повествований 70-х годов рассказ «Не те» (1874). В центре внимания автора — изображение царских смотров, проходивших 20—23 сентября 1852 г. в Елисаветграде (ныне г. Кировоград)™. Обращение Фета к этой теме через 20 лет после увольнения из кирасирского полка, возможно, сопряжено со следующим обстоятельством. Весной 1873 г. в Петербурге проходили учения 13 Драгунского Военного Ордена полка — того самого, в котором когда-то служил Фет10. Полк был вызван в столицу для прохождения общего Высочайшего смотра в присутствии императора германского Вильгельма I. Во время учений полк неоднократно удостаивался похвал императора Александра II и своего августейшего шефа, великого князя Михаила Николаевича. «24 апреля 1873 г., — отмечал А. Григорович, — состоялся отдельный смотр полка, причем при прохождении церемониальным маршем впереди полка были все три Шефа48 49 50. Государь Император изъявил полку свое удовольствие за отличное состояние, а Император Германский благодарил полк в самых лестных выражениях»51.

Это событие не могло не подействовать на Фета и не вызвать в памяти те высочайшие смотры, участником которых был он сам. О значении и смысле царских смотров он рассуждает в рассказе «Не те». Это своего рода «последняя песнь» об Орденском полку52, выучка, дисциплина и красота которого в течение многих лет приводили в восторг Николая I. По окончании смотра 1851 г. царь обратился к командиру полка со следующими словами: «Бюлер, возьми полк, как он есть, в шкаф и запечатай. Я лучше не хочу» (РГ. С. 510). А после завершения смотра 1852 г., последнего в жизни российского императора и в жизни кирасира-Фета, «государь вызвал к себе всех офицеров 2-ой кирасирской дивизии и сказал: “Благодарю вас, господа, вы показали себя истинными молодцами. Вы

48 См об этом смотре: Григорович А. Указ. соч. С. 172—178. Смотр проходил в присутствии Николая I и двух его сыновьев — великих князей Николая и Михаила (последний, в то время 19-летний юноша, в 1864 г. стал шефом полка).

49 25 марта 1864 г. Кирасирский Военного Ордена полк стал именоваться 13 Драгунским Военного Ордена полком. См. об этом «Хронику полка» в кн.: Григорович А. Памятка орденца. 1709—1909. СПб., 1909. С. 68.

50 20 февраля 1871 г. Высочайшим указом были утверждены три шефа Орденского полка: первым шефом стал император германский, король прусский Вильгельм I, вторым — великий князь Михаил Николаевич, а третьим — фельдмаршал граф Берг (См.: Григорович А. Памятка орденца. С. 56).

51 Там же. С. 57.

52 «Орденский полк, — писал бывший офицер полка И. П. Бернарди, — действительно выделялся из числа других. Нижние чины, в особенности унтер- офицеры, отличались высоким ростом, красивою наружностью и умением ездить. Лошади были необычайного роста <...>. Эти лошади, несмотря на свой рост, с большею легкостью исполняли крутые повороты, нежели теперешние лошади» (Цит. по: Григорович А. История 13 Драгунского Военного Ордена полка. С. 178).

353

славно мне служили и уверен, что вы так же славно будете служить моему сыну, моему внуку”». «Когда мы повернули лошадей, — рассказывал впоследствии И. П. Бернарди, — император добавил: “И прощайте”». Слова государя оправдались —■ это было его последнее посещение». В записках П. В. Кащенко и И. П. Бернарди упоминается, что по возвращении в Петербург государь изволил выразиться: «В эту поездку