в языке нашего автора, об ухищренном германском элементе поэзии, от которых г. Фет не отрешился еще окончательно, и так далее»27. Высокая оценка, данная Дружининым, таким образом, делалась не без оговорок.
24 См.: Фет А. Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство. С. 126—131.
25 Шестаков С. Оды Горация в переводе г. Фета // РВ. 1856. Февр. Кн. 1. С. 562.
26 Шестаков С. Еще несколько слов о русском переводе Горациевых од // РВ. 1856. Т. 6. Дек. Кн. 2.
27 Дружинин А. В. Прекрасное и вечное / Вступ. ст. и сост. Н. Н. Скатова; Коммент. В. А. Котельникова. М., 1988. С. 146, 148, 156.
423
Статья Боткина была написана по настойчивой просьбе одного из соредакторов «Современника» И. И. Панаева и опубликована в этом журнале (1857. № 1. Отд. III. С. 1—42). Боткин оценивал поэзию Фета даже выше, чем Дружинин. И тем не менее, в его статье мы встречаем похожие оговорки: «В г. Фете вообще мало критического такта, он слишком снисходителен к своим произведениям; как импровизатор, он большею частиго предоставляет их собственной судьбе»; «…мыясновидимвсенедостаткиеготаланта, —скажемболее, — даже всю ограниченность сферы его…»; «Внутренний мир г. Фета — сколько мы можем судить по стихотворениям его — не отличается ни многосторонностию, ни глубокомыслием содержания <...>. Вообще личная, внутренняя жизнь очень мало дает ему поэтических мотивов. От этого на поэзии его не лежит та яркая, характерная черта личности…»28.
Статья Дружинина ближайшими литературными соратниками была оценена доброжелательно. Что касается статьи Боткина, то она вызвала восторг среди литераторов, что, конечно, не было тайной для Фета. Причина заключалась в том, что Боткин точно сформулировал эстетические критерии поэзии29. Тем не менее получалось, что Фет как поэт этим наиболее точным и современным критериям поэзии не вполне удовлетворяет.
Само собой разумеется, совершенно не устраивала поэзия Фета радикальных критиков, которые начали писать пародию за пародией на стихи «Непогода. Осень. Куришь…», «Шепот, робкое дыханье… » и др. В сложившейся ситуации Фету оставалось только благодарить Дружинина и Боткина за поддержку и попытаться самому высказать свое эстетическое credo.
Когда в 1859 г. возник журнал «Русское слово» и старые друзья студенческих лет А. А. Григорьев и Я. П. Полонский взялись за редактирование его, Фету могло показаться, что он нашел себе литературных единомышленников и место для литературно-критической деятельности. Так в февральском номере «Русского слова» за 1859 г. появилась статья Фета «О стихотворениях Ф. Тютчева».
Статья о Тютчеве была очевидным образом направлена не только против «дальних» противников, и прежде всего Н. Г. Чернышевского, но отчасти и против «ближних» союзников. Фет писал, почти цитируя Дружинина и Боткина: «Как часто слышится фраза: “такой- то поэт богат или беден содержанием, мыслями”. Фраза переходит из уст в уста, но многие ли дали себе труд понять, что такое поэтическое содержание, мысль? Что поэт может быть в то же время и мыслитель, увидим дальше; тем не менее, справедливо и то, что можно быть величайшим художником-поэтом, не будучи мыслителем в смысле
28 Боткин В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма /Сост., подг. текста, вступ. ст. и примеч. Б. Ф. Егорова. М., 1984. С. 218, 219.
29 Л. Н. Толстой, например, назвал статью Боткина «поэтическим катехизисом поэзии» (Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: В 90 т. Т. 60. М., 1949. С. 153).
424
житейском или философском». Фет утверждает, таким образом, мысль, что подлинное поэтическое творчество не может быть бедно содержанием и мыслью, что величайший художник-поэт непременно является мыслителем, только не в смысле житейском или философском.
Статья Фета о Тютчеве имела на самом деле некоторые точки соприкосновения с тем, что писал Григорьев в эти и предшествующие годы30. В отличие от так называемых представителей «чистого искусства» Фет и Григорьев должны были бы вести свою философско-эстетическую родословную не от Гегеля, как было свойственно людям, начавшим свои жизненные и умственные поиски в философско-литературных кружках 1830-х гг., а от философии другого знаменитого немецкого мыслителя — Ф. В. Шеллинга31.
Установившееся представление о Фете как о поэте «чистого искусства»32, не поколебленное новейшими публикациями33, относит
30 Ср. статью А. А. Григорьева «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» (1858): Григорьев Ап. Соч.: В 2 т. Т. 2 / Сост., подг. текста и коммент. Б. Ф. Егорова. М., 1990. С. 10—18.
31 См: Журавлева А. И. «Органическая критика» Аполлона Григорьева // Григорьев А. А. Эстетика и критика. М., 1980; Черемисинова Л.И. Афанасий Фет и «органическая» теория искусства // Проблемы изучения жизни и творчества А. А. Фета. Курск, 1990. С. 32—40. Истолкование общественно-философской позиции Фета как органической было предпринято и по отношению к другим сферам деятельности Фета: Черемисинов Г. А. А. А. Фет-публицист о хозяйственном строе России // Проблемы изучения жизни и творчества А. А. Фета. С. 280— 281. При этом исследователь опирался на следующие высказывания Фета: «Свободный человек, понимая несвоевременность известного явления в данный момент, не станет ратовать против него в прошедшем и поймет его заслуги в прошлом <...>, но не забудет в то же время, что идеал всякого живого организма в будущем, а не в прошедшем» (Фет А. Заметки о вольнонаемной труде // РВ. 1862. № 5. С. 220); «Несмотря на бесконечное разнообразие своих проявлений, жизнь всюду верна себе, и не зная ничего второстепенного, повсюду переполнена вопросами первой важности… Правда, во всяком организме есть явления более наглядные и крупные, пульсы более очевидные, но это нисколько не умаляет значения самых отдаленных и малозаметных точек организма»; «В организмах целых государств труд наблюдения значительно уменьшается тем, что один и тот же орган является и корнем и плодом, и причиной и следствием. Если законодательство, с одной стороны, причина и корень данных жизненных явлений в государстве, и в то же время плод и следствие тех же явлений, то и промышленная деятельность, с другой стороны, представляет такое же слияние корня с плодом» (ФетА. Из деревни // РВ. 1864. № 4. С. 572, 576); «Указав на органическое, или, лучше, стихийное значение современных явлений, мы ни на минуту не признавали их нравственной красоты и ограничились вопросом другого порядка быть или не быть» (ФетА. Из деревни // Заря. 1871. № 6. С. 29) и др.
32 Боткин В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма. С. 202—204.
33 См., например: Гаврилова Л. И., Рыжков П. А. А. А. Фет и «поэзия мысли» // А. А. Фет и русская литература: XV Фетовские чтения. С. 52—60.
425
ся, разумеется, не только к его деятельности как лирика. И это представление естественно влечет за собой мнение о том, что все, написанное Фетом, отличается антиисторизмом: думал он только о вечном, а не о современном, о том же и писал, о любви и о природе34.
Мнение это и несправедливо и неверно. Напомним только тот фрагмент из статьи о стихотворениях Тютчева, где Фет обращается к Григорьеву с такими словами: «Что касается до меня, то, отсылая неверующих к авторитетам таких поэтов-мыслителей, каковы Шиллер, Гете и Пушкин, ясно и тонко понимавших значение и сущность своего дела, прибавлю от себя, что вопросы: о правах гражданства поэзии между прочими человеческими деятельностями, о ее нравственном значении, о современности в данную эпоху и т. п. считаю кошмарами, от которых давно и навсегда отделался. Знаю, что если бы, обращаясь к тебе и пародируя возражение Лепида (в «Антонии и Клеопатре» Шекспира), я сказал:
Не время
Теперь писать стихотворенья, —
ты бы с некоторой терпкостью Энобарба ответил:
Всегда на то, что происходит в нем».
Посвященная творчеству Тютчева статья 1859 г. получила значение литературного манифеста Фета. Ему было крайне необходимо выразить то понимание поэзии, которое он не находил в современной общественно-литературной жизни: ни у представителей рационалистической, позитивистской эстетики, ни у сторонников «чистого искусства». И высказал он это понимание поэзии со всей страстностью манифеста. Это выразилось, например, в знаменитом пассаже о том, что «тот не лирик», «кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху».
В статье о Тютчеве, сказав о том, кто такой лирик, Фет тут же, ограничил это высказывание: «Но рядом с подобной дерзостью в душе поэта должно неугасимо гореть чувство меры». В дальнейшей литературной судьбе Фета этот манифест сыграл решающую роль: современники забыли, что и у самого Фета седьмой этаж — это метафора или гипербола. Никто не понял или не хотел понять, что Фет вкладывал в понятие «лирической дерзости».
Следующий этап критической деятельности Фета объединяет статьи, созданные в 1860—1870-е гг. Во-первых, это статья о романе
34 См., например: Недоброво Н. В. Времеборец (Фет) // Проблемы изучения жизни и творчества А. А. Фета. С. 9—19; Чередниченко В. И. История изучения пространства и времени в поэзии А. А. Фета // Там же. С. 47—55.
426
Чернышевского «Что делать?», написанная в достаточно традиционной манере для «реальной критики», которая создавала интерпретации новых нашумевших сочинений.
Фет позволил себе пародировать критическую манеру «нигилистов» и изменить собственной манере потому, что в «Что делать?» он видел отсутствие искусства35. По поводу цели произведения Чернышевского в статье говорилось следующее: «Сущность не в романе, не в творчестве, а в истине, в пропаганде». То, что Фет не мог бы сделать с подлинно художественным произведением — пересказывать его, он считает вполне допустимым по отношению к «Что делать?».
Следует сказать, что такое понимание соотношения содержания и формы для литературной критики середины XIX в. было новаторским. Только в 1870-е гг. Л. Н. Толстой скажет нечто аналогичное по поводу «Анны Карениной»: «Если бы я хотел сказать словами все то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман тот самый, который я написал, сначала»36. И это совпадение Фета с Толстым совершенно не случайно: оно показывает истинное, глубинное сходство этих писателей.
Правда, в суждениях Фета о соотношении искусства и действительности в этой статье появляются некоторые непривычные оттенки.
«Основанием искусства, — пишет Фет, — служат те вечные колебания духа, которые в данный исключительный момент способны достигать неизмеримой высоты. На этих-то высотах и для этих-то высот творит вечное искусство. Что же тут общего с действительною будничною жизнью? Ничего. Это понятно самому бесхитростному уму». И далее: «Мы толкуем о пользе искусства — эта польза огромна и исключительна <...> вызывать дух <человека> на подобные высокие колебания значит очищать его и укреплять духовной гимнастикой. Это возвышение, очищение и укрепление духа есть исключительное призвание искусства. Другого у него нет. Поэзия (и вообще искусство) никогда не выдавала своих созданий за плотскую — реальную жизнь <...> Искусство, действительно, не заботится о реальной жизни прямо и непосредственно, оно влияет
