мае с новоявленным помещиком встречается Тургенев (его Спасское-Лутовиново — в 60 верстах от Степановки).

Из-за границы Тургенев, заранее осуждавший эту «покупку», просил Фета («новопроявившегося владельца») прислать ему описание нового имения «с охотницкой точки зрения», будучи вполне уверен, что поэт («жрец чистого искусства») приобрел его исключительно для таких поэтических занятий, как охота — Тургенев и раньше с удовольствием охотился вместе с Фетом. Он даже дает (в письме из Парижа от 5 (17) ноября 1860 года) ностальгическое описание этой охоты: «Ваши письма меня не только радуют — они меня оживляют: от них веет русской осенью, вспаханной уже холодноватой землей, только что посаженными кустами, овином, дымком, хлебом; мне чудится стук сапогов старосты в передней, честный запах его сермяги — мне беспрестанно представляетесь Вы: вижу Вас, как Вы вскакиваете и бородой вперед бегаете туда и сюда, выступая Вашим коротким кавалерийским шагом… Пари держу, что у Вас на голове все тот же засаленный уланский блин! А взлет вальдшнепа в почти уже голой осиновой рощице… <...> Тубо!.. Тубо!.. А сам без нужды бежишь и едва дух переводишь… Тубо!.. Ну, теперь близко… фррр… ек! ек! бац! бац! и подлец бекас, заменивший степенного дупеля, валится, сукин сын, мгновенно, белея брюшком…»

Увидел, однако, Тургенев совсем иное. Фет приезжал сначала к нему в Спасское — встречать. «Он теперь сделался агрономом — хозяином до отчаянности, отпустил бороду до чресл — с какими-то волосяными вихрами за и под ушами — о литературе слышать не хочет

479

и журналы ругает с энтузиазмом» (письмо к Я. П. Полонскому от 21 мая (2 июня) 1861 года).

Степановна Тургеневу тоже активно не понравилась: «Я видел Фета и даже был у него. Он приобрел себе за фабулозную сумму в 70 верстах отсюда 200 десятин голой, безлесной, безводной земли с небольшим домом, который виднеется кругом на 5 верст и возле которого он вырыл пруд, который ушел, и посадил березки, которые не принялись… Не знаю, как он выдержит эту жизнь (точно в пирог себя запек) и, главное, как его жена не сойдет с ума от тоски. Малый он, по-прежнему, превосходный, милый, забавный — и, по-своему, весьма умный» (из письма к П. В. Анненкову от 7 (19) июня 1861 года). «Теперь он возвратился восвояси, т. е. в тот маленький клочок земли, которую он купил посреди голой степи, где вместо природы существует одно пространство (чудный выбор для певца природы!), но где хлеб родится хорошо и где у него довольно уютный дом, над которым он возится как исступленный. Он вообще стал рьяным хозяином, Музу прогнал взашею — а впрочем такой же любезный и забавный, как всегда» (из письма к Полонскому от 14 (26) июля 1861 года)10 11 12.

Затея с воссозданием поместного хозяйства в 1861 году — «в самую минуту хаотического брожения двух разнородных элементов земледельческого труда: крепостного и вольнонаемного», когда отсутствие правовой основы земельных отношений порождало всеобщую неразбериху и растерянность, казалась Тургеневу почти «самоубийственной». Фет к тому же не имел ни соответствующих знаний, ни опыта и мог рассчитывать только на «практический смысл», житейскую сметку и громадное трудолюбие. Он весь погружается в хозяйство: заводит конную молотилку; лелеет, по выражению Тургенева, «дерзостную мысль о воздвижении каменных конюшен»; выкапывает громадный усадебный пруд (Тургенев иронизирует: «…впрочем с тех пор, как Фет убил утку на своем пруде — все возможно»); ставит мельницу (Тургенев добавляет: «на 8 000 000 000 000 поставах, которая будет молоть — не вздор, как Чернышевский — а тончайшую крупитчатую муку»). В конце концов Тургенев, ощутив в «жреце чистого искусства» замечательную деятельную жилку, станет обращаться к Фету за решением всяких практических проблем…11

Первоначальный скептицизм автора «Записок охотника» явно не оправдался. Фет неутомимо сооружал новое поместье — и возникавшие трудности придавали ему новые силы. «…Степановка все хорошеет, — пишет Тургеневу тот же Борисов. — Марья Петровна делается отличною хозяйкой, все у них идет хорошо и ладно. Он неутомимо сооружает себе поместье Степановку — это его мысли, и это-то поддает все новые и новые силы. По его письмам можно слышать, что там за шум и говор рабочий, и стройка, и молотьба, и копанье, а все еще ему мало»1г.

10 Тургенев. Письма. Т. 4. С. 125,154, 240, 255, 271.

11 Там же. С. 305, 315; Т. 5. С. 164, 169, 172—174 и др.

12 Письмо И. П. Борисова к Тургеневу от 12 октября 1861 // Тургеневский сб. Вып. 3. С. 352.

480

При этом стройка, рытье пруда, уборка урожая, молотьба — все это идет на новой, никем не опробованной еще основе вольнонаемного труда. Уже через пару лет в Степановке любят отдыхать друзья и родственники. «К низенькому домику,— пишет Тургеневу В. П. Боткин 9 (21) июля 1864 года, — теперь пристроен двухэтажный флигель, и здесь помещаюсь я; надо мной образовалась другая большая комната, которая получила название библиотеки; все свои книги перевез я сюда, — и действительно, вышла весьма порядочная библиотека»13.

Вместе со Степановкой как будто переменился и ее хозяин. «Вы еще не видали его, когда он спешит в Степановку после Москвы. Тут только и слышу от него: “Ты сам знаешь, можно ли мне куда отъехать?” и… и… и… тысячами сыпятся разные хозяйские заботы. Матки должны жеребиться, навоз не вывозят, — лес, доски, камни, а корм, корм!) А тут еще статью Каткову кончить и уже, наверное, ломать и строить, и пруд копать. Я его ужасно люблю в эти минуты хаоса. Тут же и рассказы, что там и как, и почти все рассказы без начала, и конец им — широкий взмах рукой в воздухе. Голос — хриплый-сип- лый, кашель, переходящий в непрерывный эх-хе-хе-хе, эти ХБ все. На это время я, как бы ни был сам болен, чувствую себя совершенно здоровым»14. А Фет, кстати, болен: еще в армии у него открылись ревматизм и астма…

Вокруг него простирается «правильное» поместное хозяйство во главе с ним самим, «благополучнейшим фермером»: мельницы, молотилки, овины, конюшни (Фет, между прочим, устроил здесь еще и конный завод!). В 1870-е годы Фет, поддразнивая Тургенева, посылал ему за границу обширные описания своего нового хозяйства; тому оставалось только завидовать и вздыхать: «…Вы так наглядно представляете жизнь русского country gentleman в новом вкусе — с парком, машинами, олеандрами, европейской мебелью, чистой прислугой в ливрее, усовершенствованными конюшнями — и даже ослами (не аллегорическими, а настоящими) <...>»15. Сам Тургенев явно не мог похвастаться подобным: его родовое Спасское находилось в это время, когда вообще разорялись русские «дворянские гнезда», в самом жалком положении.

И представляешь самого Фета — таким, как представлял его из своей заграницы Тургенев: «Я не могу себе иначе представить Вас теперь, как стоящим по колени в воде в какой-нибудь траншее, облеченным в халат, с загорелым носом, и отдающим сиплым голосом приказы работникам»16. Одно слово — хозяин, какого сам Фет описал в своих очерках «Из деревни»: «Я вижу его напрягающим последние умственные и физические силы, чтобы на заколебавшейся почве устоять, во имя просвещения, которое он желает сделать достоянием

13 Переписка И. С. Тургенева: В 2 т. М., 1986. Т. 1. С. 389.

14 Письмо И. П. Борисова Тургеневу от 8 февраля 1865 // Тургеневский, сб. Вып. 5. С. 484.

15 Тургенев. Письма. Т. 12. Кн. 1. С. 404.

13 Письмо Фету от 19 марта 1862 г. // Там же. Т. 4. С.363.

481

своих детей, и, наконец, во имя любви к делу. Вижу его устанавливающим и улаживающим новые машины и орудия, почти без всяких на то средств; вижу его по целым дням перебегающим от барометра к спешным полевым работам, с лопатой в руках в саду, и даже на скирде сена непосредственно наблюдающим за прочною и добросовестною кладкой его, а в минуты отдыха за книгой или журналом».

19 октября 1862 года Фет писал из Степановки Льву Толстому: «Что касается до меня, то я себя охотно причисляю к мономанам. Я люблю ту землю, черную рассыпчатую землю, которую я теперь рою и в которой я буду лежать. <...> Сегодня засадил целую аллею итальянских тополей аршин по 5 ростом и рад, как ребенок»17.

В. Н. Турбин в цитированной выше статье сделал очень важное наблюдение: «Полагаю, что при всей возвышенности чувств и богооткровенных помыслов Фет — Шеншин был еще и честным дельцом: наживал палаты каменные трудами праведными. Да даже не праведными, а просто умело налаженными».

Это его, не вполне «поэтическое», усилие не ужилось с одной существенной стороной русской ментальности, отраженной в классической российской словесности: веками она искала идеал праведника — и не заметила просто честного человека. «Богатство, даже просто достаток извечно вызывали у нас настороженное недоверие. Русская литература полнится историями о состояниях, нажитых ценой преступлений: зловещих убийств, отравлений, в лучшем случае — омерзительного ростовщичества». И потому она, эта русская литература, не смогла увидеть в «сельскохозяйственных» новациях Фета самого естественного: элементарного выражения любви к земле, на которой он родился: «И трепетная пейзажная лирика, и агротехника — в несомненном единстве. Их единство всегда понимал народ, создавая тончайшие лирические произведения — свадебные песни, похоронные плачи, — и тут же занимаясь повседневными сельскохозяйственными делишками, хлебопашествуя, огородничая и торгуя. У талантливого поэта и у рачительного земледельца-хозяина есть общее, и оно не может не бросаться, не бить в глаза: это — чувство любви к земле. Обладания ею. Заботы о ней, и духовной (стихи), и прагматической (накормить, удобрить землю навозом)»18.

***

Очерки Фета кажутся настроенными на «возвышенное» начало; они открываются крылатой фразой: «Авторитет умер, да здравствует авторитет!» — от ходячего французского выражения: « Le roi est mort, vive le roi!». Но следом идет едкое замечание насчет другого значения этой фразы: ведь если «авторитет» умер, «следовательно, всяк — авторитет»; начинают раздаваться многочисленные голоса с разных сторон, знаменующие идеологический раскол общества. Этому обще

17 Фет А. А. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 218.

18 Турбин В. Н. И храм, и базар… С. 199—201.

482

ственному возбуждению Фет отнюдь не сочувствует, напротив: «Фраза, это — ассигнация, давно потерявшая номинальную цену и обращающаяся за деньги только между людьми неопытными. Подобные фразы в нашей литературе сыплются градом со всех сторон. Читает их публика или не читает? Кто ее знает! Но рано или поздно придется фальшивую бумажку вынимать из обращения, и кто-нибудь за нее да поплатится ».

«Очерковая» установка позволяет избежать «фразы» и вместе с тем демонстрирует особенные сложности, возникшие у Фета не только при написании этих заметок, но и в самом деле организации свободного крестьянского труда, нового