Посреди залы диван со спинкой разделяет зрителей, осматривающих противоположные стены. Описывать картину Веронеза, находящуюся на левой стене, «Брак в Кане Галилейской», невозможно. Эта эпопея состоит по крайней мере изо ста лиц. Самое название говорит о сюжете картины, но ее эпическое величие и прелесть заключаются в наглядной возможности совершающегося чуда. Пестрая толпа пирующих гостей, невозмутимый мир и вместе человеческое участие на лике Спасителя, головы любопытных, не участвующих в пиршестве, но без которых подобные торжества никогда не обходятся, дышат библейской жизнью и правдой. Даже самые животные, без которых у Веронеза не обходится, собаки, ждущие подачки, и кошка, играющая с ручкой сосуда, в который вливают воду, претворенную в вино, — переносят
* «Инфанта Маргарита» (Веласкеса) (франц.). 74
зрителя в среду той ежедневной действительности, в которую не погнушался вступить Сын Божий, пришедший умереть за человека. На правой стене, против Веронеза, мурильево «Вознесение Божией. Матери». Спорят о том, где оригинал картины: здесь в Лувре, или в Зимнем дворце. Чувствую, что заслужу название профана, но я и не брал на себя роли знатока, а говорю о своих впечатлениях при взгляде на то или на другое. В настоящую минуту вижу прекрасную, молящуюся женщину, возносимую ангелами на небо, но не вижу Матери Божества, которая настолько же выше самой совершеннейшей женщины, насколько идеал выше существенности. До сих пор этот небесный, невыразимый идеал я только видел в дрезденской рафаэлевой Мадонне и с той поры перед каждой другой повторяю стихи пушкинского рыцаря:
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
Вы везде узнаете Рафаэля по безукоризненной чистоте его линии, по нежной грации, разлитой на всех фигурах; вот и в этой зале, тотчас налево у входа, небольшой образ Мадонны, сидящей с младенцем на руках, и около самых дверей (его же) большая картина «Михаил Архангел, поражающий Диавола». Мало сказать: прелестно, — единственно в своем роде. Самый поверженный ангел, при адском безобразии, все-таки создание рафаэлевской кисти, — то есть легко и грациозно очерчен. Перепончатые крылья дракона, которые силятся приподнять поверженного Сатану, не возбуждают отвращения. Одни глаза Диавола, как угли горящие бессильной злобой, страшны. На лице Архангела идеальная тишина, которую всюду разливал строгий гений Рафаэля. Лучшая, однако же, в Лувре картина Рафаэля, без сомнения, «Мадонна венков» (или La Jardini6re*, как ее называют французы»), находящаяся от Михаила Архангела в диагонально противоположном углу. Божия Матерь наклонилась к колыбели, из которой к Ней тянется Божественный Младенец. Ангелы сыплют цветы, и один держит венок над головою Спасителя, а престарелая Елисавета, приведшая младенца Иоанна на поклонение Мессии, морщинистыми руками складывает руки сына на молитву. Малютка Иоанн покорился внушению матери, и его лик уже засветился тою невыразимо-ясной тишиной, которая так умилительна на лице молящегося ребенка. О ликах Пречистой и Спасителя, равно как о престарелом лице Елиса-
Садовница (франц.).
75
веты, озаренном глубоким убеждением, не говорю. Довольно сказать: картина Рафаэля. Но перед всеми этими картинами вы наслаждаетесь еще сознательно, а перед дрезденской Мадонной ум переходит в зрение и отказывается служить. Дело в том, что в художественном мире есть два рода идеалов. Одни — идеалы явлений будничных, так сказать возможных, другие — явлений невозможных, которых отчизна непостижимая бездна человеческого духа. Первые можно назвать типами, на которых отразились все стороны предмета, хорошие и худые; во вторых нет дурных сторон, в них все — совершенство. Агамемнон, Гамлет, Лир, Дон-Кихот, Тартюф, Фауст, Онегин, Хлестаков — идеалы в первом смысле, — и блажен художник, способный выразить их во всей полноте. Другой идеал достижим для немногих избранников. Того не подсмотрит, не изучит никакой гениальный взор, чего нет в природе и чего, между тем, так безумно жаждет душа. Никто никогда не видал ни Елены, ни Венеры Милосской, ни Офелии, ни Дездемоны, ни Гретхен, ни дрезденской Мадонны, ни… ни еще десяти-двадцати таких явлений рядом с сотнями, если не тысячами, первых. Я говорю об этом, только желая объяснить, в каком смысле не безотчетно восторгаюсь тем или другим известным произведением искусства. Тем не менее, для меня понятна молитвенная чистота перуджиновой Божией Матери с младенцем на руках и двумя ангелами по сторонам. Рисование еще не стало на степень живописи, тело не вступило в свои права, самые лики святых на первой взгляд однообразны, но всматриваясь, невозможно не угадать Пречистой Девы, по какой-то непостижимой тайне, мало-помалу перед вами расцветающей блаженной красоты. — За этой залой следует ряд зал, отделенных небольшими сводами и колоннадами друг от друга и представляющих как бы одну огромную галерею. Здесь старинные итальянская и немецкая, нидерландская и фламандская школы имеют бесчисленных представителей. Целые стены увешаны одними огромными картинами Рубенса, писанными по заказу Марии Медицис и представляющими эту государыню в различные моменты блестящей жизни. — Ландшафтная живопись не менее богата чудными образцами. Стада Поля Потера ненаглядны. От его коров, козлов и баранов веет не только бессознательным, непосредственным счастьем покушать сочную траву или понежиться в лучах заходящего солнца, тихо пережевывая то, что так пришлось по вкусу, — от них, кажется, пахнет душистым коровником и травой, измятой тяжелыми копытами. Истинный художник, он дает вам свои артистические глаза, открывающие прелесть, которой бы вы не заметили. Вот торжество искусства над дагерротипом. Дагерротип — зерка
76
ло природы, картина — зеркало той же природы, отраженной в магической, осмысленной призме человеческого духа. Но истинная жемчужина галереи — небольшая картина Мурильо «Мальчик», казнящий перед распахнутой грудью, на внутренней складке рубашки, насекомое, получившее у Гоголя прозвание зверя. На улице, спиной к колонне и лицом к зрителю, сидит мальчик, вытянув ноги перед собою по земле так, что видишь его босые подошвы. Коротко остриженная голова местами покрыта струпьями. Ему на вид лет двенадцать-тринадцать, и подобные струпья нередко в этом возрасте бывают у непризренных детей юга. С первого взгляда он не поразит красотою. Его несколько наклоненное, занятое операцией лицо далеко от красоты идеальной. Про его обнаженные члены можно сказать, что они пропечены вертикальными лучами солнца; они светятся, как бронза. Но вглядитесь пристальней, — он только потому не поражает вас с первого взгляда, что еще не сложился. В его чертах намеки на ту, более прочную, можно сказать, задумчивую красоту, которой Жорж Санд облекает девочку Консуэлло, слывшую у большинства дурнушкой. Как хороши его затвердевшие, пылью покрытые подошвы! Какая сила в худоватых, окрепнувших членах! Какая легкость и живость во всем очерке. Эти ноги поспорят с серной в неутомимости и быстроте. Художник подсмотрел и высказал все тайны энергической природы. Перед вами не только известный момент, но и вся биография мальчика. В лице его нет ни злобы, ни удивления, при виде казнимого зверя. Он к ним привык и уничтожает их по инстинкту. Лицо его говорит только: «А, а!! вот ты где!». Но вы чувствуете, что занятие временно. При первом удобном случае мальчик вспрыгнет, как кошка, и только его и видели. Если б тупое жеманство могло перестать быть тупым и жеманным, то это случилось бы здесь, перед картиной Мурильо, возбуждающей своим грязным сюжетом самые чистые, духовные наслаждения. Я сказал грязным, выражаясь языком жеманства, не понимающего, что искусство есть высшая, нелицемерная правда, беспристрастнейший суд, перед лицом которого нет предметов грязных или низких. Оно осуждает только преднамеренность, влагающую в воспроизводимый предмет свою грязь, свои цинические наросты. Искусство в этом отношении настолько выше всякой земной мудрости, насколько любовь выше знания. Мудрость судит факты, искусство всецельно угадывает родственную красоту. — Но пора уходить. Слышите! ливрейные лакеи по всем залам закричали: «Messieurs et mesdames! on va fermer!»* Стало быть, пробило 4 часа.
* «Дамы и господа! Пора закрывать!» (франц.).
77
Письмо третье
I
Инвалидный дом; гробница Наполеона. — Марсово поле. — Елисейские поля днем. — Дворец всемирной выставки. — Гипподром. —Булонский лес и Ргё Catelan. —
Бал Мабиля и концерт Мюзара. — Биржа.
Пойдемте снова на Rivoli и чрез Тюльерийский сад проберемся на Площадь Согласия. Оттуда, перешед на левый берег Сены, по мосту того же имени (pont de la Concorde*), повернув вниз по набережной, мимо Министерства иностранных дел, пойдем по широкой аллее (Esplanade des In valides) к самому Инвалидному дому (Hotel des In valides). На лавках против главного фасада огромною, высокой стеной обнесенного здания, состоящего из множества связей со внутренними дворами, сидят на солнышке безногие и безрукие ветераны в треуголках и синих мундирах. Кругом ограды аллеи, в тени которых на каждом шагу встречаются те же гуляющие горемыки. Кто желает прежде всего осмотреть церковь Инвалидов, должен обойти ограду и войти в церковь с южной стороны, в ворота, обращенные на площадь Вобана. О наружности церкви только и можно сказать, что это одна из тысячных подражаний храму св. Петра. Но зато внутренность замечательна по своей строгой простоте. Кажется, великая тень повеяла на французов эпической простотой и они хотя на этот раз обошлись без тряпок и позолот, без которых им жизнь не в жизнь. Вступая на порог ротонды, вы видите на диаметрально противоположной стороне высокий траурный алтарь. Все просто и величественно. Над колоссальным цоколем из черного мрамора возвышается купол, поддерживаемый колоннадой из широко-волнистого мрамора, которого белые и черные струи, переливаясь и возносясь вокруг колонн, служат прекрасной эмблемой скорби. Посредине ротонды парапет из белого мрамора. — Подходите, — и глазам представляется цилиндрическое углубление саженей в пять в диаметре и сажени в три глубины. Это место приготовлено для принятия праха Наполеона I. Всю стену углубленной ротонды обошла небольшая галерея, карниз которой поддерживают кариатиды из белого мрамора. Посреди мозаикового пола большая разноцветная звезда, озаряющая имена главных побед императора и посреди ее на высоком мраморном подножии самая гробница. Вот и все. Ни на крыше, ни на гробнице из темно-красного финского гранита
* мост Согласия (франц.).
78
(подарок императора Николая I), нет ни завитушек, ни мнимых украшений. Просто и величественно. Но и тут суетящийся, хлопотливый, все начинающий и ничего не оканчивающий Париж остался верен самому себе.
Гробница открыта и пуста, а под крышей еще машины и веревки, которыми ее надвинут на гробницу. Тело Наполеона не тут, а в особой часовне храма, влево от приготовленного места. Сквозь железную решетку видна, посреди часовни, убранной темно-вишневым бархатом, гробница, увешанная венками и по обеим ее сторонам пуки забранных знамен. Долго смотреть через решетку не дадут. Неумолимый sergent de ville запоет: «De- pechez vous, m-rs et m-mes! Nous avons beaucoup de monde»*.
Если хотите видеть внутреннее устройство Дома Инвалидов, возьмите первого из них попавшегося в проводники. Он вам
