светлые лики миллионов ангелов, окружающих Божество. Но, взглянув раз на лики Пречистой и Божественного Младенца, вы не будете и не можете глядеть ни на что. Такого ясного, лучезарного чела, таких глаз не может быть у человека. Самая нежная, самая святая мать не может так глядеть на вас. Спаситель на руках Матери — совершенный младенец от одного до двух лет: в этом убеждают Его лик и детские члены; но никакой гений не может сиять тем лучезарным светом, каким светится каждая его черта, Точно так же светятся чело и глаза Богоматери; но свет их мягче, хотя не менее ощутителен для зрения. Над божественными ликами никакого ореола, а между тем небесная красота их светится и проникает своими дрожащими лучами до глубины души. Нет, тысячу раз нет! это не картина. Я просидел перед образом Мадонны di San Sisto* два часа и понял, почему по улицам народ толпою следовал за Рафаэлем. Из галереи я вынес неподдельный восторг и счастье, которого уже не утрачу в жизни. После этого, разумеется, мне не хотелось смотреть на другие картины и было жаль смутить чем бы то ни было торжественное настроение души; но в ротонде рафаэлевских ковров какая-то барыня заставила меня невольно улыбнуться наивностию своего восклицания. Она вела за руку мальчика лет шести и в ту минуту, когда я проходил шагах в двух мимо нее, громко сказала ему;

— Хорошенько смотри, сын мой: это тебе на всю жизнь.

В голосе слышалось выражение душевного убеждения матери, желающей пользы своему ребенку.

* св. Сикста (ит.).

34

Возвращаясь в гостиницу, я наткнулся, как нарочно, на смену саксонского караула. В Германии вокруг музыкантов всегда толпа. В отношении ловкости надобно отдать справедливость саксонским солдатам, и в особенности офицерам. Последние преимущественно из специальных школ, и у них чрезвычайно порядочный вид. Что касается до солдат, то по одиночке и как люди они красивы и ловки, а в массе — нет воинственной осанки. Впрочем, и немудрено, если взять в соображение краткость времени, проводимого ими в строю. Наравне с другими, музыканты пользуются правом кратковременной службы; но правительство лучшим из них предлагает хорошее жалованье, так что они находят расчет добровольно оставаться при полку и нередко седыми усами и бакенбардами отбивают от молодых однополчан. У саксонской пехоты, как у нашей кавалерии, инструменты все без исключения медные; а как с Саксонии начинается полоса Германии, где всякий простолюдин врожденный музыкант, то нельзя без удовольствия слушать их полковой музыки: так стройно и мягко это у них выходит. На афише я прочел имя госпожи Бюрде-Ней; начало в шесть часов. Пробило половину пятого, когда я встал из-за стола и от нечего делать пошел на террасу, возвышающуюся по левому берегу Эльбы. Вид с террасы очень хорош. Вправо и влево по обеим сторонам реки тянутся горы. То, что синеет вправо из-за ближайших гор, покрытых виноградником, саксонская Швейцария. Внизу у ног ваших течет Эльба. Не представляйте себе какой-нибудь великолепной реки. В Дрездене Эльба едва ли поспорит обилием воды с Москвой-ре- кою. Те же плоскодонные барки, только окрашенные по большей части охрой. Вот уже третья, медленно пробравшись под аркой каменного моста, еще медленнее подняла спущенную мачту и, расправив парус, тихо пошла вслед другим, против течения. Слава Богу, шесть часов, и я получу понятие о Дрезденском театре, которого здание, несмотря на странную архитектуру, снаружи довольно казисто. С террасы до театра недалеко. Зайдешь за собор — тут и есть. Зала, как оказалось, и мала, и плохо освещена, и еще хуже расписана. Оперу Моцарта «Похищение из Сераля» дают довольно редко, хотя она очень хороша. Тенор, похититель прекрасной султанши, пел с чувством, но без голоса; высокие ноты он доделывал руками. Зато султанша, г-жа Бюрде-Ней, составляет в этом отношении прямую противоположность. У нее сильный и чистый голос, но невыносимые гримасы при руладах и отсутствие даже тени чувства. Ее единственная задача — доказать вам, что в вашем горле не поместятся вся эта дробь и крючковатые возгласы и что если она этими пилюлями только что не подавилась, так единственную потому, что она

35

Бюрде-Ней. Дополняя портрет, вообразите пожилую, безобразную, растолстевшую, задыхающуюся от шнуровки женщину, одетую с поразительным безвкусием. Не будь опера сочинения Моцарта и представься малейшая возможность продраться к выходу из немецкого партера, я ушел бы домой.

Часто слышишь у нас жалобы на недостаток общественной жизни. Спорить против ее удобства и пользы напрасно; а тем не менее она приносить множество условий обременительных, к которым русский человек не привык. Поезд железной дороги, пароход, дилижанс, table d’hote* не будут вас дожидаться; надо самому позаботиться и всюду поспать и ничего не потерять. Последнюю задачу я разрешаю так дурно, что везде что-нибудь забуду: в одном месте платок, в другом книгу, в третьем сигары и т. д. Желая попасть обыденкой в Карлсбад, я принужден был встать в четыре часа утра и отправиться на железную дорогу в пять. Из Дрездена до Хемница по железной дороге пять часов езды, да из Хемница дилижанс, отходя в четыре часа после обеда, идет до Карлсбада часов семь. Следовательно, в двенадцать часов ночи я буду в Карлсбаде, отдохну, и следующий день у меня в полном распоряжении. В Хемнице с некоторых пор завелась такая фабричная деятельность и столько получается заказов из Пруссии и других частей Германии, что он со временем обещает заслужить имя саксонского Манчестера. Теперь в Германии уже не то, что было прежде. Бывало, посмотрят ваш паспорт на границе Таможенного союза, и вы во все время путешествия можете не доставать его из чемодана. Теперь другое дело: куда ни приезжайте, в каком трактире ни остановитесь, второе слово, которым вас встретит хозяин: «пожалуйте паспорт». В Хемнице со мной случилось то же самое.

— Сейчас, — отвечал я, преспокойно раскрывая дорожную сумку.

Паспорта в ней не оказалось. Я в карманы — и там нет. Выбрасываю до безделицы все вещи из чемодана — нет, нет и нет. Что тут делать? Где взять паспорт? Писать ли в Россию, или ехать назад в Дрезден просить консула о новом виде?

— Не забыли ли вы паспорта в Дрездене, в гостинице? — отозвался немец, заметивший, как мне досадна моя неудача. — Съездите на железную дорогу и спросите по телеграфу.

Я послушал доброго совета и, запросив в дрезденской гостинице о паспорте, возвратился к обеденному столу и велел с досады подать бутылку montebello. Не успел я отпить и половины, как явился посланный с телеграфической депешей и известием,

* общий стол, табльдот (франц.).

36

что паспорт мой приедет с вечерним поездом. Пришлось ночевать в Хемнице, но обрадованный возвратившимся паспортом, я не стал уже роптать в этот вечер на скуку.

В шесть часов утра дилижанс тронулся в Карлсбад. За Хемницем начинаются первые уступы Рудных гор. Чем далее движется медленный дилижанс, тем круче подымается шоссе и выше с обеих сторон отвесные скалы, у подошвы которых проезжаешь. Буковые леса заменяются сосновыми, с северными березами по опушкам; еще выше ельник и кустарник и наконец мшистые растения, окружающие тощий можжевельник. Зелень из сочной темно-зеленой постепенно переходит в желто-бурый цвет, и окрестные горы начинают плавать в голубом тумане. Русский, даже сочувствующий красотам природы, едва ли с чужих слов угадает и воссоздаст впечатления, возбуждаемые страной гористой: в европейской России, за исключением Крыма и Финляндии, нет гор. Не хочу этим сказать, чтобы картины наших безбрежных степей были лишены своей прелести. В природе нет ничего резкого. Кто ее любит, должен привыкнуть всматриваться в ее стыдливую, застенчивую красоту. Напрасно станет просить неподдельного восторга у горной природы человек, равнодушно проезжающий вечером по серой степной дороге, между назревающей пшеницы или трехаршинной ржи, и которому не легче, не свободней дышать, глядя на широкую темно-зеленую массу, по которой задорный перепел то побежит, раскачивая былинки, то вдруг, превратясь в осторожность и внимание, замрет, вытянув любопытную головку. Вот почему меня так бесят неуместные восторги тупых спутников, с одной стороны, и вот почему я вполне убежден, с другой, что русские художники со временем растолкуют всему свету красоту родного ландшафта, точно так же, как голландцы растолковали особенную прелесть своего.

На австрийской таможне слишком долго нас не задержали. Главный камень преткновения — табак. Или запаситесь иностранным табаком и заплатите огромную пошлину, или обреките себя на австрийские сигары, которых курить невозможно без головокружения и дурноты. Со мною был небольшой запас: надолго ли хватит? Опять в гору да в гору.

Не успел дилижанс перевалиться за саксонскую границу, нищие, как по мановению волшебного жезла, обступили его со всех сторон. Чем выше подымаешься, тем посевы скудней и зеленей, то есть менее созрели. На иных высотах пшеница только выколашивается, тогда как в Саксонии ее на днях будут жать. Сено хорошего качества изобильно, а рогатый скот тирольской породы крупен и красив. Самое название Рудных гор говорит о

37

разработке металлов. В прежнее время прииски были богаче; но до сих пор добывают много серебра, более же всего, и во многих местах Богемии, находят каменного угля. Вот причина, по которой все горы покрыты лесами, несмотря на множество фабрик, находящихся в стране и потребляющих огромное количество топлива. В полдень дилижанс встащился на самую возвышенную точку Рудных гор — Зонненвирбель (Sonnenwirbel). Мы с товарищем вышли из кареты и пошли пешком. Панорама, открывающаяся влево с дороги, вдоль широкого ущелья между двух горных отраслей, истинно великолепна. Горный туман, переходя в отдалении из светло-голубого цвета в волокнистомолочный, сливается наконец с небом и облаками; а группы лесов, массами врезывающиеся в это дымчатое море, принимают неуловимо причудливые очертания туч, так что не различишь, что такое перед глазами: леса в тумане или облака на небе? Слава Богу! дорога начинает спускаться. Еще три четверти часа, и мы будем в Карлсбаде, к которому так жадно стремятся больные со всего света. Самый город, расположенный по обеим сторонам речки, между двумя горными хребтами, как в котле, предстает глазам путешественника почти в ту минуту, когда дилижанс взъезжает на его мостовую.

Если не взглядывать вправо и влево, через черепичные крыши однообразных трех- и четырехэтажных домов, на темно- и светло-зеленые стены почти отвесно подымающихся сосновых, еловых и буковых лесов, испещренных живописными глыбами серых скал, а смотреть только перед собою, вдоль тесных улиц, первое впечатление не будет ни отрадно, ни поэтично. Немецкий городок — и только. Все дома, хотя и каменные, не более как гостиницы для приезжающих, и в целом Карлсбаде нет дома без вывески