одному
Шумно, и жутко, и грустно, и весело, —
Я ничего не пойму.
Ветер. Кругом всё гудет и колышется,
Листья кружатся у ног.
Чу, там вдали неожиданно слышится
Тонко взывающий рог.
Сладостен зов мне глашатая медного!
Мертвые что мне листы!
Кажется, издали странника бедного
Нежно приветствуешь ты.
«Не могу я слышать этой птички…»
Не могу я слышать этой птички,
Чтобы тотчас сердцем не вспорхнуть;
Не могу, наперекор привычке,
Как войдешь, – хоть молча не вздохнуть.
Ты не вспыхнешь, ты не побледнеешь,
Взоры полны тихого огня;
Больно видеть мне, как ты умеешь
Я тебя невольно беспокою,
«Когда смущенный умолкаю…»
Когда смущенный умолкаю,
Твоей суровостью томим,
Я всё в душе не доверяю
Холодным колкостям твоим.
Я знаю, иногда в апреле
Зима нежданно набежит
И дуновение метели
Колючим снегом закружит.
Но миг один – и солнцем вешним
Согреет юные поля,
И счастьем светлым и нездешним
Дохнет воскресшая земля.
«Она ему – образ мгновенный…»
Она ему – образ мгновенный,
Чарующий ликом своим,
Он – помысл ее сокровенный;
Да кто это знает, да кто это выскажет им?
И, словно велением рока,
Их юные крылья несут…
Так теплится счастье далеко,
Так холоден ближний, родимый приют!
Пред ним – сновидение рая,
Всевластный над ней серафим;
Сгорает их жизнь молодая…
Да кто это знает, да кто это выскажет им?
Послания, посвящения и стихотворения на случай
Графине С. А. Толстой
Когда так нежно расточала
Кругом приветы взоров ты,
Ты мимолетно разгоняла
Мои печальные мечты.
И вот, исполнен обаянья
Я понял, светлое созданье,
Всю чистоту твоей души.
Я просветлеть готов опять
Закат любви благословлять.
Хоть меркнет жизнь моя бесследно,
Так светят звезды всепобедно
На темном небе и в воде.
Стихотворения, не вошедшие в основное собрание
Безумная
Ах, не плачь и не тужи,
Мать родная! Покажи,
Где его могила!
Иль не знаешь ты того,
Как я нежила его,
Как его любила?
Ох, родная, страшно мне:
Он мерещится во сне
С яркими очами!
Всё кивает головой
И зовет меня с собой
Грозными речами.
Нет, родная, бог уж с ним!
Не пойду я вслед за ним:
Он меня задушит.
Пусть он спит в земле сырой;
В гробе не нарушит.
Ох, родная, покажи,
Где он, где он? – Задуши
Ты меня, мой милый!
Сладко я умру с тобой;
Ты поделишься со мной
Тесною могилой.
Не задушишь ты меня:
Обовьюсь вокруг тебя
Жадными руками;
Я прижмусь к твоим устам
И полжизни передам
Мертвецу устами.
Что ж ты смотришь на меня?
Мне смешно и без тебя:
Тяжко мне среди людей!
Слышишь… Свищет соловей,
И сова хохочет.
То из раны кровь польет,
То застынет снова;
Жадно кровию напьюсь,
Сладко-сладко захлебнусь
Кровию милова.
В чистом поле он убит
И в сырой земле лежит
С раною кровавой.
Кровь и слезы – слезы – кровь,
Где ж ты, где моя любовь
С головой кудрявой?
Вскинусь птицей, полечу,
Черны кудри размечу
По челу кольцами.
Улыбнись же, полно спать!
Это я пришла играть
Черными кудрями!
Простите мне невольное признанье!
Я был бы нем, когда бы мог молчать,
Но в этот миг я должен передать
Вам весь мой страх, надежду и желанье.
Я не умел скрываться. – Да, вам можно
Заметить было, как я вас любил!
Уже давно я тайне изменил
И высказал вам всё неосторожно.
Как я следил за милою стопой!
Как платья милого мне радостен был шорох!
Как каждый мне предмет был безотчетно
дорог,
Которого касались вы рукой!
Однажды вы мне сами в том признались,
Что видели меня в тот самый миг,
Как я устами к зеркалу приник,
В котором вы недавно улыбались.
И я мечтал, что к вам закралась в грудь
Моей души безумная тревога;
Скажите мне, – не смейтесь так жестоко:
Могла ли в вас наружность обмануть?
Но если я безжалостно обманут, —
Один ваш взгляд, один полунамек —
И нет меня, и я уже далек,
И вздохи вас печалить перестанут.
Вдали от вас измучуся, изною,
Ночь будет днем моим – ей буду жить,
С луной тоскующей о прошлом говорить;
Но вы любуйтеся веселою луною
И ваших девственных и ваших светлых дней
Участием в страдальце не темните;
Тогда – одно желанье: разрешите,
Лицо луны – или мое бледней?
Не силен жар ланит твоих младых
Расшевелить певца уснувшей воли;
Не мне просить у прелестей твоих
Очаровательной неволи.
Не привлекай и глазки не взводи:
Я сердце жен изведал слишком рано;
Не разожжешь в измученной груди
Давно потухшего волкана.
Смотри, там ждет влюбленный круг мужчин,
А я стою желаний общих чуждый;
Но, женщины, у вас каприз один:
Вам нужны те, которым вы ненужны!
Вам надоел по розам мягкий путь
И тяжелы влюбленные беседы;
Вам радостно разжечь стальную грудь
И льстят одни тяжелые победы.
Но ты во мне не распалишь страстей
Ни плечками, ни шейкою атласной,
Ни благовонием рассыпанных кудрей,
Ни этой грудью сладострастной.
Зачем даришь ты этот мне букет?
Он будет мне причиною печали.
И я когда-то цвел, как этот цвет, —
Но и меня, как этот цвет, сорвали.
Ужель страдать меня заставишь ты?
Брось эту мысль: уж я страдал довольно —
От ваших козней, вашей простоты
И вашей ласки своевольной.
Другим отрадно быть в плену твоем,
Я ж сердце жен изведал слишком рано;
Ни хитростью, ни истинным огнем
Не распалишь потухшего волкана.
Вакхическая песня
Побольше влаги светлой мне,
Ищи спокойствия на дне
И горе запивай!
Вино богами нам дано
В замену летских струй:
Разгонит горести оно,
Как смерти поцелуй,
И новый мир откроет нам,
Янтарных струй светлей,
И я за этот мир отдам
Всю нить грядущих дней.
Лишь кубок, чокнув, закипит, —
Воспламенится кровь,
В душе отвага закипит,
Свобода оживет,
И сын толпы не уследит
Орлиный мой полет!
«Солнце потухло, плавает запах…»
Пушкин
Юных берез
В воздухе сладком; лодка катится
Вниз по реке;
В ясной воде.
Там, за рекою, звездною цепью
Блещут огни,
Тени мелькают, вторится эхом
Песнь рыбака;
Здесь, над горою, к другу склонившись
Легкой главой,
Милая Мери с нежной улыбкой
Шепчет: «Люблю».
Мери, ты любишь! Скоро умолкнет
Ночи певец,
Лист потемнеет, – будешь ли так же,
Мери, любить?..
Лирические стихотворения
1842–1892
«Щечки рдеют алым жаром…»
Щечки рдеют алым жаром,
Соболь инеем покрыт,
И дыханье легким паром
Из ноздрей твоих летит.
Поседел в шестнадцать лет…
Не пора ли нам с катанья?—
До рассвета про любовь?..
А мороз свои узоры
На стекле напишет вновь.
«Сосна так темна, хоть и месяц…»
Глядит между длинных ветвей.
То клонит ко сну, то очнешься,
То ветра немое лобзанье,
То блеск замороженной дали
И вихря полночного вой.
И сладко дремать мне – и грустно,
Что сном я надежду гублю.
Зачем я так сильно люблю?
Вечерний сад
Не бойся вечернего сада,
На дом оглянися назад, —
Смотри-ка: все окна фасада
Зарею вечерней горят.
Мне жаль и фонтана ночного,
Мне жаль и жуков заревых,
Мне жаль соловья заревого
И ночи цветов распускных.
Поверь мне: туман не коснется
Головки-малютки твоей,
Поверь, – ни одна не сомнется
Из этих упругих кудрей.
Поверь, что природа так гибко
Твоим покорится очам,
Поверь мне, что эта улыбка
Царица и дням и ночам.
Сопутники вечера – что ж вы?
Ответствуйте милой моей! —
Поверь мне, что узкой подошвы
Роса не коснется твоей.
«Безмолвные поля оделись темнотою…»
Безмолвные поля оделись темнотою.
Заря вечерняя сгорела, воздух чист,
В лесу ни ветерка, ни звука над водою,
Лишь по верхам осин лепечет легкий лист,
Да изредка певец природы благодатной
За скромной самкою, вспорхнув, перелетит
И под черемухой, на ветке ароматной,
Весенней песнию окрестность огласит.
И снова тихо всё. Уж комары устали
Жужжа влетать ко мне в открытое окно:
Всё сном упоено…
«Как много, Боже мой, за то б я отдал дней…»
Как много, Боже мой, за то б я отдал дней,
Чтоб вечер северный прожить тихонько с нею
И всё пересказать ей языком очей,
Хоть на вечер один назвав ее своею,
Чтоб на главе моей лилейная рука,
Небрежно потонув, власы приподнимала,
Чтоб от меня была забота далека,
Чтоб счастью одному душа моя внимала,
Чтобы в очах ее слезинка родилась —
Та, над которой я так передумал много, —
Чтобы душа моя на всё отозвалась —
На всё, что было ей даровано от Бога!
«Ночь тиха. По тверди зыбкой…»
Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат;
Очи матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних.
Вот пропели петухи,
И за ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.
Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик…
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник.
И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари востока
Злато, смирну и ливан.
Но Он на крик не отвечал,
И на песке, главу склоняя,
Перстом задумчиво писал.
Во прахе, тяжело дыша,
Она, жена-прелюбодейка,
Золотовласая еврейка
Пред ним, грешна и хороша.
Ее плеча обнажены,
Глаза прекрасные закрыты,
Персты прозрачные омыты
Слезами горькими жены.
И понял Он, как ей сродно,
Как увлекательно паденье:
Так юной пальме наслажденье
«Ночь. Не слышно городского шума…»
Ночь. Не слышно городского шума.
В небесах звезда – и от нее,
Тайно в сердце грустное мое.
И светла, прозрачна дума эта,
Будто милых взоров меткий взгляд;
Глубь души полна родного света,
И давнишней гостье опыт рад.
Тихо всё, покойно, как и прежде;
Но рукой незримой снят покров
Темной грусти. Вере и надежде
Грудь раскрыла, может быть, любовь?
Что ж такое? Близкая утрата?
Или радость? – Нет, не объяснишь, —
Но оно так пламенно, так свято,
Что за жизнь Творца благодаришь.
Цыганке
Молода и черноока,
С бледной смуглостью ланит,
Прорицательница рока,
Улыбаяся, стоит.
Щеголяет хор суровый
Выраженьем страстных лиц;
Только деве чернобровой
И склонение ресниц.
Перестань, не пой, довольно!
С каждым звуком яд любви
Льется в душу своевольно
И горит мятежно-больно
В разволнованной крови.
Замолчи: не станет мочи
Мне прогрезить до утра
Про полуденные очи
Под навесом темной ночи
И восточного шатра.
В альбом
Я вас рассматривал украдкой,
Хотел постигнуть – но, увы!
Непостижимою загадкой
Передо мной мелькали вы.
Но вы, быть может, слишком правы,
Не обнажая предо мной,—
Больны ль вы просто, иль лукавы,
Иль избалованы судьбой.
К чему? Когда на блеск пурпурный
Зари вечерней я смотрю,
К чему мне знать, что дождик бурный
Зальет вечернюю зарю?
Тот блеск – цена ли он лишенья —
Он нежно свят – чем он ни будь,
Он дохновение творенья
На человеческую грудь.
«Я говорил при расставаньи…»
Я говорил при расставаньи:
«В далеком и чужом краю
Я сохраню в воспоминаньи
Святую молодость твою».
Я отгадал душой небрежной
Мою судьбу – и предо мной
Твой образ юный, образ нежный,
С своей младенческой красой.
И не забыть мне лип старинных
В саду приветливом твоем,
Твоих ресниц, и взоров длинных,
И глаз, играющих огнем.
Художнику
Не слушай их, когда с улыбкой злою
Всю жизнь твою поставят на позор,
И над твоей венчанной головою
Толпа взмахнет бесславия топор;
Когда ни сны, ни чистые виденья,
Ни фимиам мольбы твоей святой,
Ни ряд годов наук, трудов и бденья
Не выкупят тебя у черни злой…
Им весело, когда мольбой презренной
Они чело младое заклеймят…
Но ты прости, художник вдохновенный,
Ты им прости: не ведят, что творят.
Прости
(Офелии)
Прости, – я помню то мгновенье,
Когда влюбленною душой
Благодарил я провиденье
За встречу первую с тобой.
Как птичка вешнею зарею,
Как ангел отроческих снов,
Ты уносила за собою
Мою безумную любовь.
Мой друг, душою благодарной,
Я ложью не хочу коварной
Младому сердцу говорить.
Давно ты видела, я верю,
Как раздвояется наш путь!
Забыть тяжелую потерю
Я постараюсь где-нибудь.
Еще пышней, еще прекрасней
Одна – коль силы есть – цвети!
И тем грустнее, чем бесстрастней
Мое последнее прости.
Последнее слово
Я громом их в отчаяньи застигну,
Я молнией их пальмы сокрушу,
И месть на месть и кровь на кровь
воздвигну,
И злобою гортань их иссушу.
Я стены их сотру до основанья,
Я камни их в пустыне размечу,
Я прокляну их смрадное дыханье,
И телеса их я предам мечу.
Я члены их орлятам раскидаю,
Я кости их
