другу; нельзя прибегать к каким-либо уловкам — надейтесь на свои весла и на проворство своих рук; тот, кто выдвинется из строя без причины, будет возвращен обратно, если только он не будет идти первым, а если кто-нибудь нарушит правила или как-либо иначе оскорбит патрициев, тот будет задержан и наказан. Итак, ждите сигнала!
Распорядитель, который сидел в хорошо оснащенной лодке, отплыл назад и разослал гонцов расчистить путь участникам состязания. Едва были сделаны эти приготовления, как с ближайшей крыши раздался сигнал, его повторили на колокольне, а потом загрохотал пушечный выстрел в Арсенале. Глубокий сдержанный гуд прокатился по толпе зрителей, сменившись тут же напряженным ожиданием.
Каждый гондольер немного отклонил нос своей лодки в сторону левого берега, точно так же, как жокей у стартового столба, сдерживая пыл своего скакуна или отвлекая его внимание, чуть затягивает на сторону его голову. Но после первого широкого и размашистого взмаха весла лодки выровнялись и дружно двинулись вперед.
В течение нескольких минут разницы в скорости не было заметно, и невозможно было определить, кто победит, а кто потерпит поражение. Все десять лодок, составлявших переднюю линию, скользили по воде с одинаковой резвостью, нос к носу, словно какое-то таинственное притяжение удерживало их одну подле другой, в то время как убогая, хоть и такая же легкая лодка рыбака упорно держалась на своем месте позади всех.
Вскоре лодки набрали скорость. Взмахи весел стали точнее и равномернее, и гребцы вкладывали в них все свое умение. Линия начала колебаться, и вот она уже изогнулась: блестящий нос одной из гондол выдвинулся вперед и сломал ее. Энрико из Фузины рванулся вперед и, воспользовавшись успехом, постепенно выбрался на середину капала, избежав таким образом изгибов берега и водоворотов. Этот маневр, который моряк назвал бы “лечь на курс”, имел и то преимущество, что, вспенивая воду позади себя, гондольер слегка затруднял ход другим лодкам, идущим за ним. Следом шел сильный и опытный Бартоломее с Лидо, как обычно называли его товарищи. Он шел вплотную к гондоле Энрико и меньше всего страдал от волн, поднимаемых гондолой соперника. Гондольер дона Камилло также скоро вырвался из общей группы и быстро двигался вперед, еще правее и немного сзади Бартоломео. За ним на середину канала и довольно близко от лидирующего гребца шли все остальные, то и дело меняясь местами, принуждая друг друга уступать дорогу и всячески увеличивая трудности борьбы. Много левее и так близко от дворцов, как только позволяло свободное движение весла, плыл гондольер в маске, чье продвижение, казалось, сдерживала какая-то неведомая сила? он отстал от безымянных своих соперников на несколько лодок, но, несмотря на это, спокойно работал веслом, с достаточной ловкостью управляя гондолой. Его таинственный вид пробудил расположение толпы, и теперь по каналу прокатился слух, что молодой кавалер неудачно выбрал лодку. Другие смотрели на дело серьезнее и осуждали его за риск подвергнуться унижению, ибо он участвовал в состязаниях с людьми, чей ежедневный труд укрепил их мышцы и чья постоянная практика давала им возможность лучше предвидеть все случайности гонки. Но, когда взоры всех устремлялись на одинокую лодку рыбака, идущую позади всех, восхищение толпы снова сменялось насмешками.
Антонио скинул с головы шапку, с которой обычно не расставался, и поредевшие, растрепанные волосы его развевались теперь над впалыми висками, оставляя лицо открытым. Не раз глаза рыбака обращались с упреком к людям, мимо которых проплывала его гондола, словно их безжалостные шутки причиняли ему острую боль, оскорбляя его чувства, хоть и притупленные бедностью и тяжелым трудом, но отнюдь не утраченные. Однако с приближением финиша, по мере того как гонщики следовали мимо величественных дворцов, один взрыв смеха сменялся другим, за колкостью следовала еще более жестокая колкость. И вовсе не владельцы этих роскошных дворцов, а их слуги, сами постоянно унижаемые господами, нагло дали волю давно сдерживаемой злости, обрушив потоки ругательств на голову первого же человека, который не в силах был сопротивляться им.
Антонио мужественно, если и не очень спокойно переносил эти насмешки и не отвечал на них до тех пор, пока снова не достиг того места, где расположились его товарищи с лагун. Тут весло дрогнуло в его руках и глаза запали от обиды. Насмешки и ругательства усилились, когда люди почувствовали его слабость, и уже наступило мгновение, когда старик, казалось, готов был отступить и выйти из состязания. Но, проведя рукой по лбу, словно стараясь снять пелену, вдруг застлавшую ему глаза, он продолжал усердно работать веслом и, к счастью, быстро миновал то место, где решимость его подвергалась особенно тяжкому испытанию. С этой минуты насмешки над рыбаком стали затихать, а когда вдалеке показался “Буцентавр”, они почти совсем прекратились — интерес к исходу гонки поглотил псе остальные чувства.
Энрико все еще был впереди, но знатоки искусства гондольеров уже заметили признаки усталости во взмахах его весла. Гребец с Лидо настигал его, калабриец тоже почти поравнялся с ними обоими. И в эту минуту гондольер в маске вдруг проявил силу и ловкость, каких никто не ожидал, ибо полагали, что он принадлежит к привилегированному классу. Тело его сильнее налегло на весло, и он отставил назад стройную и сильную ногу, на которой напряглись такие мускулы, что зрители невольно с восхищением зааплодировали. Результаты этого напряжения сил не замедлили сказаться. Гондола неизвестного скользнула мимо остальных, вышла на середину канала и каким-то необъяснимым образом оказалась четвертой в гонках. Едва смолкли крики толпы, вознаградившие его усилия, как совершенно неожиданный поворот событий привел зрителей в новый восторг.
Положившись только на своп силы и почти уже не слыша презрительного смеха, способного уничтожить и более сильных людей, Антонио приблизился к группе безымянных своих соперников. Среди этих гондольеров, не играющих роли в нашем повествовании, были и такие, кого хорошо знали на каналах, и Венеция гордилась их ловкостью и силой. То ли сами гондольеры затрудняли себе продвижение отчаянной борьбой, то ли его обособленность пришла ему на помощь, но, как бы то ни было, презираемый всеми рыбак, которого видели несколько левее и сзади всех остальных, вдруг поравнялся с ними и, судя по энергичным взмахам весла и быстроте хода, готов был их обогнать. Ожидания эти оправдались. Среди воцарившегося глубокого молчания зрителей Антонио обошел их всех и занял уже пятое место в борьбе.
С этого момента остальные гондольеры, сбившиеся в кучу, больше не интересовали публику. Взоры всех были прикованы к идущим впереди, где с каждым ударом весла разгоралась борьба и где ход соревнования принимал неожиданный и острый характер. Гондольер с Фузины, казалось, удвоил своп усилия, по лодка его не ускоряла хода. Гондола Бартоломео промчалась мимо пего, за ним устремились Джино и Маска. Толпа молчала, затаив дыхание от восторга. Но, когда и лодка Антонио вылетела вперед, по толпе пронесся гул одобрения, показывавший неожиданную смену ее непостоянного настроения. Энрико был вне себя от разочарования и позора. Он старался, он вкладывал все силы в каждый удар весла, и наконец, совершенно обезумев от отчаяния, он с рыданиями бросился на дно гондолы и стал рвать на себе волосы. Его примеру последовали и другие гондольеры, правда проявив при этом больше благоразумия, они просто отъехали в сторону, к лодкам, которые толпились вдоль берегов канала, и затерялись среди них.
После того как большинство гондольеров сдались без борьбы, всем стало ясно, какая яростная схватка предстоит тем, кто идет впереди. Но человек редко сочувствует неудачникам, особенно когда он охвачен азартом, и потерпевшие неудачу были тут же всеми забыты. Теперь имя Бартоломео, подхваченное тысячами уст, словно парило в воздухе, а его приверженцы с Пьяцетты и Лидо подбадривали его громкими криками, требуя, чтобы он победил во что бы то ни стало. Стойкий гребец старался оправдать их надежды: дворец за дворцом оставались позади, а ни одна лодка не могла его догнать. Как и его предшественник, Бартоломео удвоил свою энергию, но это его не спасло, и разочарованная Венеция увидела, как одну из самых блистательных ее гонок повел иноземец. Не успел Бартоломео оглянуться, как Джино и Маска, а за ними и презираемый толпой Антонио уже проскользнули вперед, оставив вдруг на последнем месте того, кто долгое время шел впереди всех. Однако Бартоломео не сдался и продолжал борьбу с присутствием духа, достойным похвалы.
Когда состязание приняло этот неожиданный и совершенно новый оборот, между ушедшими вперед гондолами и финишем оставалось еще значительное расстояние. Джино шел впереди и по всем признакам собирался сохранить это преимущество. Толпа, ошеломленная его успехом, забыла о том, что он калабриец, и подбадривала его криками, а многочисленные слуги герцога радостно выкрикивали его имя. Но и он не сумел удержаться впереди. Гондольер в маске вдруг впервые за все время повел лодку в полную силу. Весло как будто ожило и покорилось мощной руке того, чья сила, казалось, все возрастала по его воле, а движения тела стали стремительно быстрыми, как у гончей собаки. Послушная гондола легко повиновалась ему и вскоре под крики, пронесшиеся от Пьяцетты до Риальто, вырвалась вперед.
Если успех воодушевляет, придает силу и бодрость духа, то поражение неизменно вызывает ужасающий упадок моральных и физических сил. Слуга дона Камилло не был исключением из этого правила, и когда гондольер в маске обогнал его, то и лодка Антонио, словно приводимая в движение ударами того же весла, тоже промчалась мимо него. Расстояние между двумя передними гондолами все сокращалось, и наступила минута, когда все затаив дыхание ждали, что рыбак, несмотря на свой возраст и простую лодку, обойдет своего скрытого под маской соперника.
Но этого не случилось. Тот, кто был в маске, словно забыв об усталости, казалось, играючи проделывал свою тяжелую работу — так легок был взмах его весла, таким уверенным был удар и так сильны руки, управлявшие лодкой. Впрочем, Антонио оказался достойным ему противником. Если у него было и меньше грации в движениях, чем у опытного гондольера с каналов, то мускулы его трудились так же неустанно. И они не подвели старика, который боролся с неослабевающей силой, порожденной беспрерывным шестидесятилетним трудом, и, хотя его все еще атлетическое тело было предельно напряжено, никаких признаков усталости в нем тоже не было заметно.
Прошло несколько секунд, и обе ведущие гондолы удалились на расстояние нескольких лодок от остальных. Черный нос рыбацкой гондолы висел над кормой более нарядного суденышка противника, но сделать большего старик не мог. Порт открылся перед ними. С одинаковой, неизменной скоростью они проскользнули мимо собора, дворца, баржи и фелукки. Гондольер в маске оглянулся, словно желая
