купца-посредника не имела экономически ничего общего с
капиталистическим способом производства. Купеческий капитал ниче-
го не производил, — поэтому нет и специфического для него способа
производства23. Купеческий капитал обслуживал разные способы про-
изводства до возникновения капиталистического производства. Более
того, именно различие способов производства или по крайней мере
уровней экономического развития тех народов, между которыми он
посредничал, служило для получения купеческой прибыли наиболее
благоприятной обстановкой.
Разумеется, прибыль купца-посредника представляла захваченную
им долю доходов каких-то общественных классов. Нельзя представить
себе, чтобы эта прибыль могла в основном составляться из части дохо-
да феодальнозависимых крестьян: последние, даже если говорить о
23 Ошибочность обратного представления на примере России хорошо показана в кн.
В. Н. Яковцевский. Купеческий капитал в феодально-крепостнической России. М. 1953.
129
зажиточной прослойке, мало покупали привозных товаров (разве что
соль), а свои продукты продавали обычно на местном рынке. Некото-
рые ремесленники нуждались в привозимом издалека сырье, и это мог-
ло, конечно, дать купцу-посреднику некоторую возможность присво-
ить долю их труда. Но главный путь состоял в присвоении купцом час-
ти дохода феодалов, т. е. части феодальной ренты. Купец легко мог
купить что-либо у феодала дешево, ниже стоимости, продать ему до-
рого, выше стоимости: ведь феодалу продукты ничего не стоят, он по-
лучил их бесплатно; для него продукты не имеют меновой стоимости,
и поэтому всякая вырученная за них цена — чистый выигрыш. Феодал
получил от купца деньги за проданные продукты и отдал эти деньги
купцу за приобретенные товары. С точки зрения потребительской
феодал ничего не проиграл, он в выигрыше: скажем, вместо излишнего
зерна он получил нужные ему ткани. Купец лишь получил назад те же
деньги, которые сначала выплатил феодалу. Но все же купец увозит с
собой долю феодальной ренты: он купил где-то привезенные ткани за
меньшую цену, чем та, за какую он отдал их феодалу; он продаст зер-
но дороже той цены, за какую купил у феодала. К тому же разница,
которая ему останется, будет выше его расходов на перевозку товаров,
их хранение и пр. Результат его деятельности выразится в денежной
разнице, которая составит его прибыль. Разумеется, дело не меняется,
если мы представим, что один купец только купил зерно у феодала, а
другой только продал ему ткани, — в конечном счете класс купцов все
равно присваивает часть ренты класса феодалов.
Очевидно, купцы-посредники могли присваивать долю феодальной
ренты только потому, что они имели какие-то монопольные преиму-
щества. Действительно, во-первых, они и только они осуществляли пе-
ремещение, транспортировку товаров. Чем длиннее дистанция, кото-
рую требовалось преодолеть, тем менее мог заняться этим делом сам
феодал или кто-либо из его подданных, занятых трудовыми или нетру-
довыми функциями. Купец-посредник обслуживал эту потребность
феодала за долю ренты точно так же, как, скажем, страж получал кро-
хи этой ренты за несение своей службы феодалу. Во-вторых, купцы и
только купцы знали, какие цены стоят в других местах и в каких мес-
тах стоят иные цены, чем здесь. В-третьих, купцы обладали запасом
денежной наличности, необходимым для начала любой торговой опе-
рации. Купцы умели складывать свои индивидуальные капиталы в об-
щий, чтобы достичь требуемой суммы, и ссужали друг другу деньги.
Все перечисленные преимущества показывают, что условием ус-
пешной деятельности купеческого капитала в феодальную эпоху явля-
лось господство натурального хозяйства. В частности, знание цен в
других местах могло быть преимуществом только в том случае, если
кругом царило незнание этих цен, — а это подразумевает, что боль-
130
шинство владельцев продуктов не связано с рынком, что производство
для продажи не носит всеобщего и постоянного характера. Но дело не
столько в субъективном знании или незнании, сколько в объективном
отсутствии единого рынка. Пусть, например, русский помещик в
XVII в. и знает, что в Голландии всегда стоят более высокие цены на
хлеб, чем в России, — если бы рыночные связи были развиты, если бы
не господствовало натуральное хозяйство, эта разница цен вызвала бы
не потребность в купце-посреднике, а отлив рабочей силы туда, где
цены выше, и широкий экспорт туда дешевого хлеба, в результате чего
цены сравнялись бы. Но это было невозможно в феодальную эпоху. Не
только каждое государство — каждое феодальное княжество, каждое
феодальное владение представляло «внешний рынок» по отношению к
другому, отделенному пошлинами, и т. д. Сама эта множественность
рынков, служившая условием деятельности посреднического купече-
ского капитала, отражала господство натурального хозяйства.
«…Торговый капитал живет за счет разницы между ценами произ-
водства различных стран…», — говорит Маркс24. Чем более неразвито
их внутреннее обращение, чем более внутренняя организация произ-
водства в них направлена еще на производство не меновой, а потреби-
тельной стоимости, тем легче купец, посредничающий между ними,
«сравнивает денежные цены и разницу кладет в карман»25. В этом слу-
чае, по словам Маркса, перед нами купеческий капитал в чистом виде,
и таков главный источник его образования26
.
В обществах, где действует купеческий капитал, еще не сложилась
категория общественно необходимого труда, т. е. среднего количества
труда, необходимого на данной ступени для производства какого-либо
вида продукта. В пестрой мозаике феодального мира всюду свои осо-
бенности, свое качественное своеобразие, и в этих несообщающихся
сосудах не устанавливается средний уровень: области с более низким
уровнем развития производства не испытывают прямой невыгоды сво-
его положения, и наоборот. Единственный, кто с высоты птичьего по-
лета сопоставляет эти различия и как бы обладает неким общим мас-
штабом, хотя в экономической действительности и нет еще никакого
реального «среднего», — это купец. Он пересекает страны и моря, он
сопоставляет то, что в действительности разделено. Единственное ус-
ловие, в котором он нуждается, чтобы действовать, — это наличие в
странах, куда он приезжает, хотя бы чуть теплящегося денежного об-
ращения, хотя бы зачаточного товарного производства. Впрочем, даже
если этого нет, «продукт становится здесь товаром благодаря торговле.
24 К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 343. 25 Там же, стр. 342.
26 См. там же, стр. 341.
131
В этом случае именно торговля приводит к тому, что продукты прини-
мают форму товаров, а не произведенные товары своим движением об-
разуют торговлю»27. Наконец, в других случаях средневековый купец
превращается в простого грабителя. Принцип неэквивалентности до-
водится в таких случаях до своего крайнего предела. Разбой и грабеж в
той или иной степени сопутствуют всей истории средневековой тор-
говли. Однако характерно, что даже при этой крайней «неэквивалент-
ности» захватывать старались преимущественно золото, серебро, дра-
гоценности, т. е. всеобщий эквивалент, — тот товар, в количестве ко-
торого могло быть выражено качественное различие уровней и путей
экономического развития разных стран.
Различие это было, разумеется, особенно велико не у соседних на-
родов, а у более или менее далеких. Дальность расстояния оказывается
в средневековой торговой практике как бы синонимом величины эко-
номического «перепада», а значит, и величины прибыли. Поскольку
специфика деятельности купца выступает прежде всего как путешест-
вие, постольку его прибыль выглядит всего лишь наградой или призом
за преодоленное далекое расстояние. За самые диковинные, «замор-
ские», дальние товары купец требовал и самых высоких прибылей. С
другой стороны, та же диковинность товара выступала свидетельством
глубокого качественного отличия между странами. Чем более различ-
ны культура и быт двух стран, чем более несхожи потребности, запро-
сы, вкусы, тем больше оснований у купца рассчитывать на прибыль.
Деньги купца переводят эти качественные различия на количествен-
ный язык, служат общим знаменателем, сравнивают несравнимое.
В средние века эту связь между отдаленными точками осуществлял
в действительности не один купец на всем протяжении торгового пу-
ти. Ведь стремлению к максимальной дальности маршрута противо-
стояла возраставшая вместе с длиной пути стоимость издержек путе-
шествия и транспортировки, задержка оборота капитала, а также сте-
пень риска при необходимости пересечения многих границ. Поэтому
купцу приходилось довольствоваться частью пути, проделываемого
товаром, и частью прибыли, которую потенциально нес с собой этот
товар. Это была, как правило, цепная торговля, где товар несколько раз
перепродавался, прежде чем достигал потребителя. Более или менее
стабильные торговые пути пересекали целые материки, проходили че-
рез многие страны, где были приняты разные денежные единицы.
Одному товару на этом пути противостоит несколько видов монет.
Все эти виды монет приравниваются друг другу по своему весу, т. е. по
количеству содержащегося в них благородного металла. Но, с другой
стороны, они приравниваются не непосредственно друг другу, а через
27 Там же, стр. 340.
132
цену товара; цена же товара каждый раз не одинакова при его покупке
и при его продаже. Следовательно, деньги приравниваются друг другу
лишь для того, чтобы выявить это неравенство, эту разность, которая
оседает в руках купцов.
Наконец, купец не один получал торговую прибыль от движения
данного товара и в том смысле, что он торговал в средние века, как
правило, не в одиночку, а в компании с другими купцами. Энгельс в
статье «Закон стоимости и норма прибыли» показал, что средневеко-
вые купцы были тоже общинниками, как и крестьяне и ремесленники.
Они соединялись в товарищества и делили между собою прибыль про-
порционально вложенным капиталам. Эти товарищества купцов на За-
паде часто назывались гильдиями.
При капитализме господствует эквивалентный обмен для получе-
ния неоплаченного (прибавочного) продукта, при феодализме господ-
ствует неэквивалентный обмен для получения всеобщего эквивалента.
Во всем феодальном хозяйстве в известном смысле царит принцип не-
эквивалентности. Как уже отмечалось, цена, по которой феодалы про-
давали купцам или горожанам сельскохозяйственные продукты, была в
немалой мере «случайной ценой», а не продажей по стоимости. Хозяй-
ственная жизнь средневековья до предела насыщена такими явления-
ми, которые могут быть названы антитезой эквивалентности: во-пер-
вых, односторонними отчуждениями материальных благ в виде всяче-
ского рода дарений; во-вторых, столь же односторонним присвоением
благ в виде прямого вооруженного грабежа. Рядом с этим междуна-
родная неэквивалентная торговля может рассматриваться как форма
движения материальных благ, все же родственная эквивалентности.
В самом деле, она хотя бы в тенденции содержит в себе эквива-
лентность. Неэквивалентный обмен для получения эквивалента — это
противоречие приводит к тому, что купеческий капитал «самим своим
движением… устанавливает эквивалентность»28. Маркс указывает, что
«торговля будет оказывать большее или меньшее влияние на те обще-
ства, между которыми она ведется; производство она все более и более
будет подчинять меновой стоимости»29; «развитие торговли и торгово-
го капитала повсюду развивает производство в направлении меновой
стоимости»30. Вместе с тем уменьшается возможность получения по-
среднической прибыли. Монополия посреднической торговли, а вме-
сте с тем и сама эта торговля приходит в упадок по мере экономиче-
ского развития тех народов, которые она эксплуатировала с двух сто-
рон и неразвитость которых была базисом ее существования. Купцу
28 К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 342. 29 Там же.
30 Там же, стр. 344.
133
приходится теперь прибегать, в частности, ко все более далеким путе-
шествиям, стараться обойти промежуточные международные границы
и цепную торговую связь, царящую на старых торговых путях, и ис-
кать непосредственной связи между отдаленнейшими пунктами зем-
ного шара на новых, морских путях. Но только успехи техники кораб-
лестроения и кораблевождения в XV в. дали ему в конце концов сред-
ство разрешить эту задачу, сделав относительно наиболее дешевыми
именно дальние путешествия. В этих условиях начинает все чаще
практиковаться индивидуальное коммерческое предпринимательство
взамен коллективного.
Однако в какое именно время и где купеческий капитал теряет свои
характерные средневековые черты — это зависит отнюдь не от его са-
моразвития. «…Все развитие купеческого капитала влияет на производ-
ство таким образом, что все более придает ему характер производства
ради меновой стоимости, все более превращает продукты в товары.
Однако… его развитие, взятое само по себе, недостаточно для того,
чтобы вызвать и объяснить переход одного способа производства в
другой»31. Какие