за независимость могла завершиться присое-
динением данной народности или нации к какому-то уже существую-
щему государству с его прежде сложившимся государственным уст-
ройствам (например, воссоединение левобережной Украины с Россией
в XVII в.).
Все это многообразие ясно показывает, что силы, боровшиеся про-
тив иноземного гнета, за государственную независимость, и силы,
пришедшие к власти в ходе борьбы или на базе достигнутой независи-
мости, — это отнюдь не одно и то же. Следовательно, сущность вопро-
са о государственной власти и ее устройстве отнюдь не состоит в том,
что она обеспечивает эту «отрицательную» задачу — не в защите неза-
висимости данного народа, данной нации или группы наций. Поэтому
6
См. там же.
323
историку непростительно и нелепо определять свое отношение, ска-
жем, к русской монархии XV–XVI вв. тем, что она боролась против та-
тарского ига и возникла на его развалинах, — ведь в других конкретно-
исторических условиях сходную роль выполняла и республика. Оче-
видно, такой историк или не способен подняться от данного частного
исторического случая до какого-либо обобщения, или же руководству-
ется монархическим обобщением — недоказуемым представлением,
что монархия является наиболее «сильным» государством, наиболее
способным обеспечить независимость, порядок и т. п.
Таким же образом нельзя смешивать вопрос о политическом объе-
динении страны с вопросом о централизации государственной власти,
тем более — с вопросом об установлении неограниченной монархии. К
сожалению, все эти три разных вопроса во многих исторических сочи-
нениях нарочито отождествлялись под широким термином «централи-
зованное государство». Это давало возможность всякую борьбу за ог-
раничение монархической власти, произвола, деспотизма изображать
как борьбу против прогресса: как якобы борьбу против объединения
страны, за феодальную раздробленность. Термин «централизованное
государство» в таком широком понимании антинаучен и бессмыслен.
Объединение страны, т. е. преодоление феодальной раздробленно-
сти, — понятие, отнюдь не совпадающее с понятием централизации
власти: скажем, Утрехтская уния 1579 г. представляет образец полити-
ческого объединения земель в форме равноправной федерации, при
минимальных правах центральных органов. Такая форма политическо-
го объединения всегда была лозунгом наиболее прогрессивных обще-
ственных сил и наиболее антифеодальной платформой объединитель-
ных движений. В свою очередь понятие централизации власти ни в ко-
ем случае не совпадает с понятием неограниченной монархической
власти, т. е. самодержавия, абсолютизма. Если господствующий фео-
дальный класс ограничивал короля или царя своими представительны-
ми органами, — это вовсе не значит, что они боролись против «центра-
лизации», ибо эти представительные органы тоже были центральными.
Борьбу феодальных клик за влияние при королевском или царском
дворе нет причин изображать как феодальный сепаратизм: это была
борьба за овладение центральной властью, а вовсе не за власть на мес-
тах.
Запугивание читателей феодально-сепаратистской угрозой монар-
хиям родилось под пером тех историков, которые идеализировали мо-
нархию, видя в ней силу антифеодальную, «национальную», «народ-
ную» или же буржуазную. В действительности, как сказано, вопрос о
преодолении феодальной раздробленности, т. е. политическом объе-
динении страны, и вопрос о монархическом устройстве государствен-
ной власти в объединенной стране — два разных вопроса. Бывало, ко-
324
нечно, что объединение совершалось и завершалось под эгидой коро-
лей или царей. Но, скажем, Венецианская республика не менее успеш-
но управляла своими владениями, не опасаясь их сепаратизма, чем лю-
бая монархия.
Народные массы боролись против местных феодальных властей,
сокрушая тем самым политическую раздробленность, Но эта «отрица-
тельная», разрушительная историческая деятельность масс отнюдь не
означает, что они боролись за самодержавие. Так точно в ходе буржу-
азно-демократической революции антифеодальная разрушительная ак-
тивность масс не означает, что все эти массы проникнуты стремлением
передать плоды победы в руки одной буржуазии. В истории часто пло-
ды победы присваивались не теми, кто ее в действительности одержал.
Анализ проблемы феодального государства затрудняется тем, что
слово «государство» употребляют в разных смыслах: иногда им поль-
зуются в смысле суммы внешних границ данной страны или в смысле
совокупного населения. Ниже мы будем говорить о государстве в
смысле государственной власти.
Сущность феодального государства как аппарата принуждения надо
искать прежде всего в его главной, внутренней политической функ-
ции. Марксизм показал, что государство возникло для того, чтобы
держать в узде эксплуатируемое большинство в интересах эксплуата-
торского меньшинства, что оно имеет в рабовладельческом, феодаль-
ном и капиталистическом обществе главной функцией — подавлять
сопротивление трудящихся масс эксплуатации; рядом с этим внешне-
политическая функция (экспансия и оборона) отступает на второе ме-
сто. «Главной целью этой организации, — говорил Энгельс по поводу
государства, — всегда было обеспечивать при помощи вооруженной
силы экономическое угнетение трудящегося большинства особо при-
вилегированным меньшинством»7
.
Какой же класс составлял при феодализме эксплуатируемое трудя-
щееся большинство? Крестьянство. Ясно, что согласно марксистской
теории обуздание крестьянства и было функцией феодального госу-
дарства, его подлинной сущностью.
Энгельс прямо писал об этом в «Происхождении семьи, частной
собственности и государства»: как античное государство было прежде
всего органом рабовладельцев для подавления и обуздания рабов, так
«феодальное государство — органом дворянства для подчинения и
обуздания крепостных крестьян». Уже из соразмерности политических
прав граждан с их имущественным положением видно, что «государст-
во — это организация имущего класса для защиты его от неимущего
7 Ф. Энгельс. К смерти Карла Маркса. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр.
359.
325
класса… Так было и в средневековом феодальном государстве, где по-
литическое положение определялось размерами землевладения»8
.
Ленин в лекции «О государстве» подробнее развил эту мысль. Как и
в античном рабовладельческом обществе, говорит он, в средние века
мы видим разные политические формы — различные виды монархии и
республики, но под разными формами скрывается одно содержание:
господство принадлежало помещикам-крепостникам, эксплуатируе-
мые же крестьяне были абсолютно лишены каких бы то ни было поли-
тических прав. «Для удержания своего господства, для сохранения
своей власти помещик должен был иметь аппарат, который бы объеди-
нил в подчинении ему громадное количество людей, подчинил их из-
вестным законам, правилам, — и все эти законы сводились в основном
к одному — удержать власть помещика над крепостным крестьянином.
Это и было крепостническое государство…»9
Такова сущность феодального государства.
Но применить эти общие теоретические положения к объяснению
конкретной истории развития средневековых государств не просто. Во
всяком случае авторы вузовского учебника по истории рабовладельче-
ского и феодального государства и права предпочли даже вовсе не ци-
тировать приведенные выше основополагающие высказывания Энгель-
са и Ленина по этому вопросу: эти мысли невозможно увязать с тек-
стом учебника10. Некоторые историки феодального государства, рас-
ходясь с Лениным, забывают о едином содержании, которое скрывает-
ся за приковывающими без остатка все их внимание различиями между
феодальной раздробленностью и феодальной монархией, между мо-
нархией сословно-представительной и абсолютной и т. д. Для каждой
стадии и формы они ищут какое-то в корне иное социальное содержа-
ние. Авторы ряда учебников и работ по феодальной эпохе, если и ци-
тируют эти высказывания классиков, если и признают на словах функ-
цию подавления и обуздания крестьянства сущностью феодального
государства, оставляют далее эту «сущность» в стороне, не прибегают
к ней для объяснения даже самых существенных сторон и изменений
феодального государства (например, централизации), объясняя их ка-
кими-либо другими, не главными функциями государства. Но что же
это за «сущность», раз ею нельзя объяснить ничего существенного в
истории феодального государства!
Можно признавать главную роль экономики в жизни общества,
8 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 1, стр. 147–148. 9
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 77. 10 «История государства и права», т. 1 (Всесоюзный институт юридических наук). М.,
1949. Значительный шаг вперед, хотя еще и не дающий полного удовлетворения, пред-
ставляет глава о феодальном государстве и праве (гл. 5) в учебном пособии «Теория го-
сударства и права» (Институт права АН СССР). М., 1955.
326
можно признавать классовую борьбу — и все-таки не быть марксистом-
ленинцем. Оселком, на котором проверяется подлинное овладение ис-
ториком марксистско-ленинским методом, является вопрос о государ-
стве.
Нетрудно ответить на вопрос, почему это так.
Маркс в известном письме к Вейдемейеру от 5 марта 1852 г. писал:
«Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я от-
крыл существование классов в современном обществе, ни та, что я от-
крыл их борьбу между собой. Буржуазные историки задолго до меня
изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные
экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал но-
вого, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование
классов связано лишь с определенными историческими фазами раз-
вития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к
диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь
переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»11.
Ленин, комментируя это письмо в основном своем труде о государ-
стве, «Государство и революция», так развил мысль Маркса: «В этих
словах Марксу удалось выразить с поразительной рельефностью, во-
первых, главное и коренное отличие его учения от учения передовых и
наиболее глубоких мыслителей буржуазии, а во-вторых, суть его уче-
ния о государстве.
Главное в учении Маркса есть классовая борьба. Так говорят и пи-
шут очень часто. Но это неверно. И из этой неверности сплошь да ря-
дом получается оппортунистическое искажение марксизма, подделка
его в духе приемлемости для буржуазии. Ибо учение о классовой борь-
бе не Марксом, а буржуазией до Маркса создано и для буржуазии, во-
обще говоря, приемлемо. Кто признает только борьбу классов, тот
еще не марксист, тот может оказаться еще не выходящим из рамок
буржуазного мышления и буржуазной политики. Ограничивать мар-
ксизм учением о борьбе классов — значит урезывать марксизм, иска-
жать его, сводить его к тому, что приемлемо для буржуазии. Марксист
лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до призна-
ния диктатуры пролетариата. В этом самое глубокое отличие мар-
ксиста от дюжинного мелкого (да и крупного) буржуа. На этом оселке
надо испытывать действительное понимание и признание марксиз-
ма»12.
Скажут: как же испытывать на этом оселке понимание и признание
марксизма в изучении феодального общества, когда вопрос о диктату-
ре пролетариата не стоял в средние века и не мог стоять? Нет, ответим
11 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 63. 12 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 34.
327
мы, именно в зависимости от понимания историком учения о диктату-
ре пролетариата меняется и его представление о классовой борьбе во
всем историческом прошлом. Марксист, стоящий на точке зрения при-
знания диктатуры пролетариата, видит всю предшествующую историю
классовой борьбы в совершенно ином свете, чем всякий иной историк;
он видит ее не такой, какой она приемлема для сознания буржуазии.
Связующим звеном между признанием диктатуры пролетариата и мар-
ксистско-ленинским пониманием классовой борьбы в прошлом являет-
ся как раз учение о государстве. Кто признает, что диктатура пролета-
риата есть диктатура трудящегося большинства общества над эксплуа-
таторским меньшинством, тот тем самым признает, что все предшест-
вовавшие государства были, наоборот, диктатурой эксплуататорского
меньшинства над трудящимся большинством13. А кто признает это, тот
видит главный водораздел классовой борьбы в прошлом не в борьбе
между буржуазией и дворянством, а в борьбе между эксплуататорами и
эксплуатируемыми и т. д.
Учение о диктатуре пролетариата заставляет ясно понять, что во все
времена государство было и является машиной в руках господствую-
щего класса для подавления сопротивления классового противника.
Разница же между диктатурой пролетариата и существовавшими до
нее государствами состоит в том, что все существовавшие до сих пор
классовые государства являлись диктатурой эксплуатирующего мень-
шинства над эксплуатируемым большинством, между тем как диктату-
ра пролетариата является диктатурой эксплуатируемого большинства
над эксплуатирующим меньшинством. Кто усвоил учение о диктатуре
пролетариата, тот не испугается и мысли, что феодальное государство
было прежде всего органом насилия, материального принуждения.
