недрах

децентрализованной германской империи: Швабский союз34. Однако,

несмотря на разгром крестьянства, уже в конце XVI в., и особенно ко

времени Тридцатилетней войны, крестьянские восстания в Германии

возобновились с большой, хотя и не прежней, силой35. Централизация

же стала еще невозможнее, чем прежде, как ни мечтали Валленштейн

и другие о превращении Германии в абсолютную монархию вроде

34 М. М. Смирин. Очерки истории политической борьбы в Германии перед реформаци-

ей. М., 1952. 35 Н. Н. Самохина. Феодальная реакция в Австрии во второй половине XVI века и кре-

стьянское восстание 1595–1597 гг. — «Средние века» вып. V, 1954.

357

французской или испанской. Выход теперь был найден князьями в

привлечении мощных европейских держав, в частности, Франции и

Швеции. Изнанкой Тридцатилетней войны был чудовищный разгром

немецкого крестьянства, после которого оно долго не могло поднять

голову. Дело шло и к разделу Германии между Францией и Швецией,

но международная обстановка в последний момент спасла ее от этого

финала36.

В некоторой мере отсутствие общегерманского абсолютизма было

возмещено карликовым, но необычайно жестоким княжеским абсолю-

тизмом. Однако главное состоит в том, что невозможность политиче-

ской централизации стихийно и неумолимо влекла Германию к устра-

нению всего того, что необходимо повышало в истории развития фео-

дализма силу крестьянского сопротивления: рыночных связей, денеж-

ной ренты, крестьянской собственности, личной свободы крестьянина.

Дважды разгромленное немецкое крестьянство не могло противиться

этому регрессу, «второму изданию» крепостничества, которое в свою

очередь делало его все менее боеспособным, а господствующий

класс — способным обходиться без централизованного абсолютизма.

Наконец, в истории Англии XVIII в. мы находим пример, который

показывает, что был и еще один мыслимый способ обойтись без абсо-

лютизма: это — исчезновение самого крестьянства. В самом деле, тен-

денция к абсолютизму в политической жизни Англии XVII–XVIII вв.

возрождалась снова и снова, поскольку революция XVII в. не освобо-

дила английское крестьянство от феодальной зависимости; поскольку

оно продолжало бороться. Чтобы устранить со своего пути абсолю-

тизм, английская буржуазия должна были или поддержать борьбу кре-

стьян против класса землевладельцев, или сохранить союз с классом

землевладельцев, что возможно было лишь при условии исчезновения

с исторической арены класса крестьян. Когда «парламентские огора-

живания» покончили с существованием крестьянства как класса, сами

собой исчезли «якобиты» и вообще всякие помыслы об абсолютизме.

Подведем итоги сказанному. Феодальное государство, на какой бы

ступени развития ни брать его, есть прежде всего орган насилия, по-

давляющий силой сопротивление эксплуатации со стороны эксплуа-

тируемого большинства общества, следовательно, преимущественно со

стороны крестьян, так как именно крестьянство являлось основным

эксплуатируемым классом феодального общества, да и численно пре-

восходило во много раз все остальное население.

Зарубежные историки любят упрекать в «механистичности» всяко-

го, стоящего на материалистической точке зрения в вопросе о государ-

36 Б. Ф. Поршнев. Английская республика, французская Фронда и Вестфальский мир. —

«Средние века», вып. III, 1951.

358

стве. Ленин смело пользовался словом «машина», говоря о государстве.

Во всяком классовом антагонистическом обществе вопрос о государст-

ве, согласно учению классиков марксизма-ленинизма, при всей слож-

ности и многогранности этого вопроса, в самой основе всегда есть во-

прос о соотношении организованного насилия господствующего клас-

са и неорганизованного насилия эксплуатируемых масс. Это обычно

скрыто под поверхностью сложной государственной политической

жизни, но с полной наглядностью обнаруживается в моменты револю-

ций.

Кому это кажется «механистичным», тот борется против основ мар-

ксизма, — такое понимание государства неотделимо от учения о дик-

татуре пролетариата.

Итак, феодальное государство было прежде всего и более всего ор-

ганом насилия в руках феодального, дворянского класса для подавле-

ния сопротивления крестьянства.

До прямого применения оружия дело доходило сравнительно не

часто, так как главное было в наличии материального перевеса на сто-

роне государства: народу всегда так или иначе давали наглядное поня-

тие о силе оружия, с которым он может столкнуться. Развитие фео-

дального государства шло по линии накопления все большего резерва,

который мог быть привлечен в самом крайнем случае. Поэтому раз

вспыхнувшее восстание могло подчас довольно долго развиваться по

восходящей линии. Лишь по мере его успехов мобилизовывались эти

потенциальные резервы, и рано или поздно его все же усмиряли. Впро-

чем, в известном смысле и само крестьянское восстание внутренне

слабело вместе со своим развитием: чем дальше заходило дело от не-

посредственной защиты крестьянского хозяйства, тем пагубнее стано-

вилось отсутствие политической и идеологической перспективы. Тем

неизбежнее оно оказывалось жертвой оружия противника.

Феодальное государство подавляло также зачатки, ростки, признаки

сопротивления. Бюрократия, полиция, репрессии обрушивались на от-

дельных «неблагонадежных» и «смутьянов» задолго до начала какого-

либо массового восстания.

Но мы знаем также, что восстания были хотя и высшей, но не един-

ственной формой борьбы крестьянства против феодальной эксплуата-

ции и что соответственно феодальное государство было не только ор-

ганом подавления восстаний. И на поздних стадиях своего развития

оно продолжало подавлять или ограничивать также другие, низшие

формы крестьянского сопротивления — частичное сопротивление,

уходы. Феодальное государство было и судебной, и административно-

бюрократической, и военно-полицейской, и фискальной машиной од-

новременно.

Итак, развитие разных форм крестьянского сопротивления фео-

359

дальной эксплуатации вызывало в ответ развитие разных сторон, функ-

ций, свойств феодального государства. Несомненно, что на этой мето-

дологической основе можно дать детальный научный анализ эволюции

любого конкретного средневекового государства.

Мы знаем, что своего рода итогом, общим историческим плодом

всех форм и путей крестьянской антифеодальной борьбы являлось

складывание исторических элементов нации. Нация — явление по сво-

ей природе антифеодальное. Господствующему классу феодального

общества, напротив, свойственны антинациональные черты: с одной

стороны, местный сепаратизм, автономизм, с другой, — космополи-

тизм. Соответственно и феодальному государству присущи две основ-

ные исходные тенденции: одна, отвечающая местной ограниченно-

сти, — государство-поместье, или небольшое княжество, другая — тен-

денция к всехристианской, всеевропейской «империи», «универсаль-

ной монархии». Эволюция феодального государства — это постепен-

ное крушение обеих исходных тенденций ввиду формирования эле-

ментов нации в недрах народа. Карликовые государства принуждены

были «ассоциироваться» в более крупные. Претенденты на «универ-

сальную» (всеобщую) власть наталкивались на отпор: или «империи»

противопоставлялась «республика» (античная антитеза), или в разных

частях Европы оказывались одновременно «универсальные монархи»,

поневоле превращавшиеся в конце концов, из-за невозможности осу-

ществить «универсальность», в просто «монархов» данной страны. Ге-

нетически каждое из средневековых европейских королевств — это не-

состоявшаяся «всехристианская», «римская» универсальная держава,

принужденная ограничиться более скромными пределами, как каза-

лось, только из-за противодействия внешних соперников. Феодальный

класс оставался верен себе, «универсалистская» тенденция возрожда-

лась снова и снова с неменьшим историческим упорством, чем тенден-

ция сепаратистская, — только рост народной борьбы преодолевал обе

эти феодальные тенденции и неумолимо, стихийно, через все перипе-

тии политической истории заставлял феодальное государство приспо-

сабливаться к своему противнику и в общем развиваться в националь-

ную монархию, в национальное государство.

«Универсалистские», «римские», так же, как и сепаратистские, тен-

денции удержались дольше всего и наложили наиболее глубокий от-

печаток на политическую историю в тех странах, где народная борьба

была ослаблена относительно большими возможностями крестьянских

переселений в соседние области, следовательно, где позже совершился

переход от низших форм крестьянской борьбы к восстаниям. Это от-

носится к габсбургской германской Священной Римской империи, от-

части к габсбургской Испании, к Польше и т. д.

Следовательно, феодальная государственная власть принимала бо-

360

лее прогрессивные формы, если крестьянская борьба против феода-

лизма стояла на более высокой ступени.

А сколько иллюзий и у современников, и у историков вызывала ко-

ролевская власть! На самом деле носителем прогресса, в том числе

стремления к объединению, был ее главный противник — трудящийся

эксплуатируемый народ. Королевская власть была прогрессивна, но

лишь в той мере, в какой логика борьбы заставляла ее, отбрасывая и

чужие и свои собственные старомодные феодальные претензии, идти

вперед, чтобы не отстать от развития своего противника. Она была

прогрессивна, но в том смысле, в каком светит луна, отражая свет

солнца. Н. Г. Чернышевский в цитированной выше статье с удивитель-

ной ясностью объяснил всю нелепость принятого мнения о француз-

ских королях как «собирателях» и «объединителях» Франции. Фран-

цузские дворянские короли на протяжении веков, говорит он, «одина-

ково вели всевозможные войны, не разбирая того, полезны эти войны

для национального единства, или нет. Походы на Бургундию, на Бре-

тань проистекали из того же самого принципа, как и походы Карла

VIII в Италию или Людовика XIV в Германию; разница была не в мыс-

ли, а только в том, что одни походы кончались удачно, другие — нет…

Но все-таки надобно же благодарить кого-нибудь за то, что Франция

собралась в одно целое из раздробленных герцогств, графств и ви-

контств. Чтобы узнать, кого должно благодарить за это, надобно толь-

ко задать себе вопрос, почему Шампань осталась во владении фран-

цузских королей, а Италия, несколько раз завоеванная французами,

все-таки постоянно отрывалась от французского государства. Ответ

ясен: Шампань была населена французами, которые стремились соста-

вить одно целое с остальными французами, а в Италии жили итальян-

цы, которым не было охоты присоединиться к французам. Теперь, ка-

жется, нетрудно сообразить, какой силе обязаны французы тем об-

стоятельством, что соединились в одно государство»37.

В самом деле, не требуется как будто особого усилия ума, чтобы

разграничить в своем сознании такие понятия, как Франция и фран-

цузский король, Россия и русский царь, объединение страны и монар-

хия, сплочение народа и государственная власть.

Конечно, в истории средневековья почти не было другого полити-

ческого пути для объединения страны, кроме как через монархию.

Аристократические или купеческие республики — редкое исключение,

а демократического централизма в ту эпоху вовсе не могло быть. С ис-

торической неизбежностью процесс преодоления средневековой раз-

дробленности и создания крупных, сплоченных и независимых госу-

дарств должен был в подавляющем большинстве случаев осуществить-

37 Н. Г. Чернышевский. Указ, соч., стр. 654–655.

361

ся руками дворянской централизованной монархии при всех ее анти-

демократических чертах, при всем ее гнете.

Прогресс в истории осуществлялся через антагонизм. Это иногда

забывают и тогда начинают рассуждать примерно таким образом: раз

феодализм был прогрессивной эпохой сравнительно с рабовладением,

значит надо считать феодалов, дворянство прогрессивным историче-

ским явлением; значит в учебниках и книгах по истории надо освещать

дворян положительно, без «чрезмерного» подчеркивания их эксплуа-

таторских аппетитов, их антагонизма крестьянским массам и т. д. Эта

ошибка недопустима для марксиста. Феодализм — не только феодалы.

Объединение и централизация — не только монархия, не только коро-

левская власть. В феодализме как формации прогрессивны были не са-

ми по себе феодалы, а прежде всего плоды, которые дала человеческой

истории антирабовладельческая революция. Прогрессивное в объеди-

нении и централизации — прежде всего не короли, не монархия, а ро-

ждение нации, расшатывание феодальной раздробленности первыми

порывами той бури, которая в своем дальнейшем развитии станет ан-

тифеодальной революцией. Но народные массы могли тогда выпол-

нять лишь негативную стихийную, глубинную работу истории. Своей

слепой борьбой они создавали историческое движение, которое осу-

ществлялось, однако, только через антагонизм.

Королевская власть лишь постольку становилась «национальной»,

поскольку рождалась нация, возникал какой-то общенациональный

центр наибольших экономических связей и наиострейших классовых

столкновений (Москва, Париж, Лондон и т. д.). Монархия лишь в той

мере объединяла страну, в какой старая, децентрализованная полити-

ческая надстройка была расшатана снизу, не могла больше выполнять

свою функцию аппарата подавления масс, и большинство феодального

класса, в поисках новой политической опоры, обращало взоры к коро-

левской власти. Но именно королевская или царская власть превраща-

ла этот прогресс из возможности в действительность. Она окончатель-

но обращала в развалины старую, децентрализованную систему фео-

дальной власти. При всем гнете, при всем насилии, которые были ей

присущи по ее природе, она осуществляла то единство страны, кото-

рое никаким другим образом осуществиться не могло. Централизация

страны, централизация жизни народа могла в феодальную эпоху осу-

ществиться только через централизацию аппарата власти, направлен-

ного против