господствующего класса. Все низшие формы сопротивления, как было
установлено в предыдущей главе, являлись борьбой не за уничтоже-
ние, а за максимальное уменьшение феодальной эксплуатации. Абсо-
лютные или относительные размеры феодальных повинностей в тен-
денции могли быть сведены до такого уровня, когда они уже не проти-
воречили бы принадлежности к господствующему классу, ибо ведь и
внутри господствующего класса существовала иерархия вассальных
Структура землевладения юго-восточных районов Франции в IX–XI вв. (Канд. дисс.). М.,
1950; В. В. Дорошенко. Упадок свободного крестьянства в феодальной Саксонии (X–XIII
вв.). (Канд. дисс.). М., 1949; Л. Т. Мильская. Светская вотчина в Германии VIII–IX вв. и ее
роль в закрепощении крестьянства, М., 1957.
367
отношений, выражавшаяся в несении некоторых повинностей.
В известные исторические моменты крестьянской верхушке удава-
лось действительно протиснуться в ряды господствующего класса и
пополнить его кадры. Иногда это было незаметное просачивание, ино-
гда — своего рода широкий «призыв» новых кадров, когда история тре-
бовала серьезной реконструкции класса феодалов. Поместное дворян-
ство, служилые землевладельцы, мелкие рыцари, подчас в короткий
срок формировавшиеся и политически усиливавшиеся, — это обычно
выходцы из верхнего слоя крестьянства. Их возвышение было своего
рода «обновлением» феодального класса, но отнюдь не «революцией»
(как утверждал Н. А. Рожков), ибо они отнюдь не меняли феодальных
производственных отношений в чем-либо коренном и решающем. Од-
нако всякий раз это была серьезная встряска феодального общества,
несомненно отражавшая рост напора на феодалов снизу. Это была да-
же своего рода «победа» крестьян, только частная, корыстная победа
отдельных крестьян или верхушечных пластов крестьян, а не кресть-
янства как класса. Впрочем, и такие сдвиги были очень редки в истории
феодального общества. Как правило, тенденция подняться в ряды гос-
подствующего класса оставалась только тенденцией, не приводившей
к успеху даже для ничтожного меньшинства.
Зато исторически очень важны те полууспехи, к которым постоян-
но приводила эта тенденция: выходцам из крестьян удавалось под-
няться над своим классом, хотя и не удавалось попасть в число феода-
лов. Они и образовывали тот средний слой, то средостение между дву-
мя антагонистическими классами феодального общества, о котором
идет речь. Эта прослойка, не принадлежа ни к тому, ни к другому
классу, представляла собою и не что-либо принципиально отличное от
них, а скорее смешение черт того и другого: «мелкий вотчинник» был в
то же время «крупным крестьянином».
В общественно-политической жизни всего раннего средневековья
этот слой играл очень заметную и очень активную роль. Да и в позд-
нем средневековье он снова и снова появляется на политической сце-
не. Наряду с ним можно наблюдать другую неспокойную политиче-
скую силу, возникавшую обратным путем. Низы дворянского класса,
почему-либо лишавшиеся прежних экономических позиций, но и не
упавшие до уровня крестьянства, нередко тоже в политике брали на
себя роль «третьей силы». В особенности заметны эти промежуточные
общественные группы всюду, где медленно и слабо развивалась другая
прослойка феодального общества — зажиточные горожане. Вот с эти-
ми промежуточными группами очень и очень приходилось считаться
феодальному государству, нередко идя им на уступки. Они не были
общественной силой сами по себе. Но они стояли в опасной близости
к крестьянству. «Мелкие вотчинники» вышли из рядов крестьянства и
368
могли оказывать огромное влияние на крестьянскую массу. Следова-
тельно, феодальному государству надо было политически оторвать их
от крестьянства, — что оно, как правило, и осуществляло вполне ус-
пешно. Оно использовало их влияние на крестьянство даже как допол-
нительную политическую узду.
Труднее было королевской власти найти контакт с некоторыми
упорствующими элементами старой феодальной аристократии. Но и
их удавалось привлекать щедрыми подачками, положением при дворе
и т. д. Ведь даже и феодальная аристократия пыталась утилизировать в
своих интересах недовольство народных масс.
Крестьянство всегда, инстинктивно ощущая неясность своей пер-
спективы, искало какого-либо руководства, и боровшиеся фракции гос-
подствующего класса подчас делали его игрушкой в своих руках. К
средневековому крестьянству вполне можно отнести слова Ленина,
сказанные о рабах древности, — что они «восставали, устраивали бун-
ты, открывали гражданские войны, но никогда не могли создать созна-
тельного большинства, руководящих борьбой партий, не могли ясно
понять, к какой цели идут, и даже в наиболее революционные момен-
ты истории всегда оказывались пешками в руках господствующих
классов»45.
Крестьяне для победы нуждались в союзнике, а бескорыстного со-
юзника не было среди окружавших их средневековых сословий.
«…Крестьяне одни не в состоянии были произвести революцию, пока
им противостояла объединенная и сплоченная организованная сила
князей, дворянства и городов. Некоторые шансы на победу мог им дать
только союз с другими сословиями…»46 Но пока в экономическом ба-
зисе общества не было еще предпосылок для смены феодализма капи-
талистическим способом производства, союз крестьян с любым другим
сословием мог означать только превращение крестьянства в пешку в
руках этого сословия.
Поясним это на примере средневековой Франции. Буржуазная ис-
ториография твердит, что XV–XVII вв. — это период, заполненный в
истории Франции борьбой королевской власти и реакционной фео-
дальной аристократии, которая как страшный хищник снова и снова
бросалась на национальное единство Франции, готовая растерзать его.
Это очень украшает исторический образ королевской власти. Но на
самом деле феодальная аристократия как таковая в то время уже не
могла причинить Франции никакого вреда, — она могла брюзжать, но
для того чтобы растерзать Францию, у нее не было ни когтей, ни зу-
45 В. И. Ленин. О государстве. — Полн. собр. соч., т. 39, стр. 82. 46 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения,
т. 7, стр. 357.
369
бов; экономическая и историческая почва совершенно ушла из-под ее
ног. Но она пыталась возглавить и оседлать совсем другие силы. Ка-
кие? Чтобы понять это, достаточно вспомнить те публичные названия,
которые носили эти якобы узкофеодальные движения: «Прагерия»,
«Лига общественного блага». Слово «Прагерия» образовано от слова
«Прага» и отразило в себе широчайшую популярность во Франции не-
давнего чешского восстания, т. е. гуситских войн. Идея «общественно-
го блага», в противовес династическим и личным интересам короля и
знати, была тоже очень популярна во французском народе, особенно
среди горожан. Гугенотская аристократия и католическая Лига в XVI в.
в свою очередь если были чем-нибудь, то только благодаря широкому
движению масс под этими религиозными знаменами. Так называемое
восстание герцога Монморанси в Лангедоке в XVII в. затевалось в рас-
чете на широкий успех антиналоговых лозунгов в массах. Фронда, ко-
торую изображают только как последнее выступление феодально-
аристократической реакции против абсолютизма, была апогеем и фи-
налом широкого антиналогового движения народных масс.
Как видим, суть дела была вовсе не в феодалах. Суть дела была в ог-
ромном напоре снизу, но напоре слепом, без политического руково-
дства, который отдельные группы феодалов и пытались использовать в
своих интересах. Их интересы были бесконечно далеки от интересов
масс, поэтому вести за собой массы им было трудно и ничего прочно-
го, ничего исторически существенного из этих движений никогда не
выходило и выйти не могло. Обманутые, разочарованные массы отво-
рачивались от негодных претендентов на роль их вождей и руководи-
телей, но не могли найти лучших и иногда через некоторое время сно-
ва попадались в чьи-нибудь руки. Дело не в том, крупные ли это были
феодалы, сепаратисты по своим вожделениям, или дворяне-рыцари,
вроде партии Зиккингена в Германии, желавшие централизации, — в
любом случае эти группировки пытались временно утилизировать мас-
сы и, конечно, рано или поздно терпели неудачу, потому что были
бесконечно далеки от масс.
Королевская власть потому нередко так непостижимо щедро рас-
плачивалась с мятежными аристократами, что надо было не допустить
их до игры с огнем народной войны.
Но неизмеримо больше имела причин королевская власть покрови-
тельствовать гораздо более опасному противнику — буржуазии. Коро-
левская власть искала сближения с ней, допускала ее к привилегиям и
выгодам феодального строя в первую очередь для того, чтобы оторвать
этот экономически все более влиятельный общественный слой от воз-
можного союза с крестьянством. Образование такого союза было тем
опаснее, чем более созревала буржуазия, и феодальное государство
делало все, чтобы его предотвратить. Как ни сложна политика дворян-
370
ской монархии в отношении поднимающейся буржуазии, она развива-
лась на этой основе. Буржуазия не сама по себе была опасной полити-
ческой силой, а только как возможный лидер действительной силы,
сдерживаемой пока в узде.
Энгельсу принадлежат замечательные слова: «В политике только
две силы имеют решающее значение: организованная сила государства,
армия, и неорганизованная, стихийная сила народных масс»47.
Вот именно поэтому отношения феодального государства с бур-
жуазией, с феодальной аристократией, с духовенством следует рас-
сматривать как вопросы производные от основной политической зада-
чи этого государства. Все дело было в том, что эти слои и классы, осо-
бенно буржуазия, могли бы в той или иной мере добавить недостаю-
щую организованность стихийной силе народных масс.
В свете этих же слов Энгельса следует рассматривать и производ-
ный, но важный вопрос об относительной самостоятельности фео-
дального государства и его организованной силы, например, бюрокра-
тии, армии, от самого господствующего класса. Чем острее становятся
классовые противоречия в феодальном обществе, тем выше степень
этой относительной самостоятельности феодального государства и его
организованной силы от самого господствующего класса.
Эта относительная самостоятельность давала феодальной монархии
возможность широкого маневрирования. Феодальная монархия подчас
очень смело противопоставляла дворянству буржуазию, она заходила
дальше, чем хотели бы многие дворяне, в поощрении буржуазии и ее
стяжательства, а тем самым, косвенно, и развития капиталистического
уклада. С политической «вышки» ей было виднее, насколько блок с
буржуазией необходим для того, чтобы не было блока буржуазии с ее
основным противником — с эксплуатируемым народом. Поэтому по-
литическая маневренность абсолютной монархии подчас создает впе-
чатление, что она возвышалась над дворянством и буржуазией как тре-
тья сила. Но Энгельс говорит, что ее роль посредницы между этими
классами была «кажущейся». Она «уравновешивала» дворянство и
буржуазию лишь в том смысле, в каком бонапартизм в XIX в. «уравно-
вешивал» буржуазию и пролетариат48: как бонапартизм, при всей его
демагогии, оставался господством буржуазии, так абсолютизм оста-
вался господством дворянства.
О «равновесии сил» Энгельс говорит в том смысле, что буржуазия,
возглавив антифеодальную борьбу народных масс, представляла бы
47 Ф. Энгельс. Роль насилия в истории. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI,
ч. 1, стр. 475–476. 48 См. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. —
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 1, стр. 147.
371
силу не меньшую, чем политически господствовавший дворянский
класс. Но абсолютистское государство, способствуя своей покрови-
тельственной политикой экономическому росту и усилению части
буржуазии, вместе с тем отвращало ее от политической борьбы и отка-
лывало ее от народных масс. Тем самым абсолютистское государство
делало буржуазию политически бессильной и добивалось на более или
менее длительное время отсрочки антифеодальной революции.
Со стороны буржуазии сближение с дворянским государством все-
гда было проявлением, с одной стороны, деловой расчетливости, с дру-
гой, — политической трусости, боязни народной революционной сти-
хии. Господа буржуа, по словам Маркса, «знают, что во время револю-
ции простой народ делается дерзким и заходит слишком далеко. Гос-
пода буржуа поэтому стараются, поскольку возможно, преобразовать
абсолютную монархию в буржуазную без революции, мирным пу-
тем»49
.
Разумеется, дальнейшее развитие капиталистического уклада рано
или поздно разбивает эту иллюзию. Но долгое время феодальному го-
сударству удается изолировать «чернь» от буржуазии, которая объек-
тивно была тогда единственной силой, способной политически, орга-
низационно и идейно возглавить антифеодальную революцию. Поль-
зуясь своей относительной самостоятельностью, феодальная монар-
хия, в критические моменты, в зависимости от конкретных обстоя-
тельств, то открыто опирается на дворянство, то делает новые частич-
ные уступки буржуазии — иногда действительные, иногда в высшей
степени иллюзорные. Так, дворянское
