настолько велика,

что и столкнувшись, наконец, с суровой действительностью, познав

силу монархии как враждебную себе силу, крестьяне воображали, что

восстают за короля, окруженного врагами, что король — за восставших

или, наконец, что король подменен, а их вождь и есть истинный ко-

роль (самозванцы).

Не подлежит никакому сомнению, что в некоторые исторические

моменты королевская или царская власть действительно пользовалась

симпатией крестьянства и привлекала к себе его революционные на-

дежды. Нередко государи умели отлично пользоваться этим и даже са-

ми разжигать эти чувства. Людовик IX французский как бы через голо-

ву знати и всего феодального класса общался с крестьянами и вел себя

нарочито «по-простонародному». Подчас крупные государственные

преобразования, на пути которых стояли интересы феодалов старого

типа, феодальные государи осуществляли именно опираясь на кресть-

51 См. Е. В. Гутнова. Возникновение английского парламента. (Из истории английского

общества и государства XIII в.). М., 1960; она же. Обзор доклада Э. Кэм, А. Маронжу,

Г. Штекля «Новые работы и современные точки зрения на происхождение и развитие

представительных собраний». — «Средние века», вып. VIII, 1956.

377

янскую веру в этих государей как в защитников народа, иногда даже в

почти революционной общественной атмосфере. Не так ли было дело

на Руси при «Грозном» Иване IV? Но в конце концов все это оборачи-

валось, конечно, не к уничтожению, а к укреплению феодализма, не к

освобождению, а к угнетению народа.

Таким образом, мы обнаруживаем новую и методологически ис-

ключительно важную сторону вопроса о феодальном государстве.

Оказывается, само сопротивление крестьянства феодальной экс-

плуатации в известной мере, в известном смысле вознесло централь-

ную власть. Впрочем, подобный парадокс мы отметили и раньше: на

совсем другом историческом этапе крестьянское сопротивление в

форме уходов тоже в известной мере подталкивало тех феодальных

сеньоров, у которых крестьяне искали убежище, к децентрализации

власти, хотя децентрализация была вскоре обращена против крестьян.

Эти наблюдения подтверждают, что глубочайшей движущей силой

любых политических изменений в истории были опять-таки массы,

«низы» общества, эксплуатируемые производители материальных благ.

Они неустанно «беспокоили» историю и заставляли ее пошевеливать-

ся. Им принадлежал первый толчок всяких исторических изменений,

даже изменений в тех надстройках, которые служили для их обузда-

ния. Государство было силой, направленной господствующим классом

против крестьян. Однако всякое изменение формы государства шло в

конечном счете снизу, не только в том смысле, что с усилением напора

снизу господствующему классу требовалось более сильное государст-

во, но и в том смысле, что это изменение было своего рода «победой»

крестьян, только оборачивавшейся всякий раз против них.

Нараставшее усиление центральной власти было даже серией таких

крестьянских «побед»: ведь усиление центральной власти было посте-

пенным разрушением предшествовавшей системы феодального поли-

тического господства, а разрушения ее никто, разумеется, не мог со-

вершить (по крайней мере в качестве главной силы), кроме тех, против

кого эта система господства была направлена.

В силу слепоты, стихийности крестьянской борьбы, ее однобокие

успехи не только не могли всерьез улучшить положения крестьян, но,

напротив, утилизировались господствующим классом для усиления

гнета, для укрепления своих позиций.

В этой связи надо упомянуть еще об одной форме феодального го-

сударства, которая почти не затрагивалась выше, как мало распростра-

ненная: о городах-республиках, характерных для средневековой Ита-

лии.

В основе возникновения этой формы феодального государства тоже

лежал своего рода «прорыв» феодального гнета. В города направлялось

массовое переселение крестьян. Не только в Италии, но и в других

378

странах Европы подлинный, хотя и мимолетный, успех народной борь-

бы за ограждение этих «очагов свободы» от феодальной администра-

ции состоял в учреждении особого самоуправления или, как говорили

во многих случаях, «коммуны». «Коммуна» собственно и значит «об-

щина». Недаром французский дворянский хронист говорит, что в со-

временной ему политической жизни «коммуна» — «слово новое и не-

навистное». Во Франции и других странах городские вольности были, с

одной стороны, косвенно и незаметно отняты у народа городским пат-

рициатом внутри самих городских стен, с другой, — открыто, креп-

нувшим феодальным государством, понемногу отменявшим все город-

ские «свободы». Иначе протекал этот процесс в Италии, где не могла

сложиться централизованная феодальная монархия. Приток крестьян-

ства в города, которые тут сохранились еще от античности, совершал-

ся особенно интенсивно. И вот феодалы стали сами покидать свои де-

ревни и переселяться в города! Сначала это выглядело почти как при-

знание ими своего поражения: как подчинение «республике», провоз-

глашение которой было, как ясно из самого слова, отрицанием царив-

шей повсюду монархии, следовательно, отрицанием феодального го-

сударства. Но прошло время, и оказалось, что они смогли превратить

саму республику в новую форму феодального государства, завоевать ее

изнутри. Город-республика превратился понемногу в дворянский по-

литический центр, господствовавший над сельскохозяйственной обла-

стью (контадо), а переселение крестьян в города мало-помалу смени-

лось обратным процессом — медленным отливом населения из города

в деревню, где оно попадало в условия еще много худшие, чем те, от

которых его предки спасались в города.

Таковы некоторые примеры, показывающие, что новая форма фео-

дального государства своим возникновением и укреплением всегда бы-

ла в какой-то мере обязана силам сопротивления крестьянства фео-

дальной эксплуатации.

Итак, мы существенно продвинулись в решении поставленной про-

блемы. Насилие меньшинства над подавляющим большинством, оказы-

вается, было в феодальном обществе возможным потому, что сама си-

ла большинства была расколота. Не только субъективные иллюзии, но

и объективная необходимость заставляла крестьян часть потенциала

своего сопротивления обращать на поддержку феодального государст-

ва, хотя оно и было по своему глубочайшему существу органом наси-

лия против них.

Однако проблема еще не решена. Ни защита от внешних врагов, ни

защита от других феодальных властей не могли привлечь на сторону

государства большую часть этого потенциала. В противном случае мы

допустили бы, что средневековая монархия или республика в самом

деле длительно была крестьянским или по крайней мере надклассовым

379

государством. Нет, большая часть потенциала крестьянского сопро-

тивления оставалась в противоположном лагере.

Для полного решения проблемы надлежит теперь показать, что эта

остальная часть крестьянского сопротивления была расколота и час-

тично парализована совсем иного рода надстройкой — религией.

3. Средневековое христианство как надстройка,

сковывавшая борьбу народных масс

Как ни сложно и многогранно здание феодального государства, как

ни сложны его отношения с народом, в конечном счете это — отноше-

ния двух материальных сил, отношения насилия. В конце концов ре-

шающим является вопрос — кто сильнее: защищающее феодализм го-

сударство с его армией и всем аппаратом принуждения или народные

массы, напирающие снизу на феодальную систему эксплуатации и ста-

рающиеся ее сбросить. С одной стороны, — насилие, с другой сторо-

ны, — контрнасилие. Соотношение этих материальных сил осложнено

другого рода борьбой: войнами между государствами или в пределах

феодального государства — между его разными «этажами», между цен-

тральной властью и местными властями. Но и эта борьба носит в ко-

нечном счете материальный характер, характер взаимного применения

насилия друг против друга.

И все-таки рассмотрение феодального государства, даже с учетом

осложняющих моментов, приводит к выводу, что соотношение этих

материальных сил, этого насилия и контрнасилия, ни в коем случае

невозможно было бы выразить в виде какого-нибудь математического

равенства: потенциальная сила народного напора на феодализм снизу

неизбежно больше, чем сила феодального государства (если брать во-

прос в длительной исторической перспективе). Значит, не учтя допол-

нительно сложнейшие идеологические факторы, в частности нечто та-

кое на первый взгляд «нематериальное», как религия, мы не сможем

объяснить, как феодализм все же держался много столетий, не рушась

под напором эксплуатируемой крестьянской массы.

Не противоречиво ли, однако, допустить, что этот «нематериаль-

ный» идеологический фактор участвовал в балансе чисто материаль-

ных сил, изменял его, уравнивал? Нет, не противоречиво. Дело в том,

что и идея «становится материальной силой, как только она овладевает

массами»52. Религия в средние века была именно такой «материальной

52 К. Маркс. К критике гегелевской философии права. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочи-

нения, т. 1, стр. 422. Ср. В. И. Ленин. Удержат ли большевики государственную власть? —

Полн. собр. соч., т. 34, стр. 332.

380

силой».

Суть дела очень ясно раскрывается следующими словами Ленина:

«Все и всякие угнетающие классы нуждаются для охраны своего гос-

подства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции

попа. Палач должен подавлять протест и возмущение угнетенных. Поп

должен утешать угнетенных, рисовать им перспективы (это особенно

удобно делать без ручательства за «осуществимость» таких перспек-

тив…) смягчения бедствий и жертв при сохранении классового господ-

ства, а тем самым примирять их с этим господством, отваживать их от

революционных действий, подрывать их революционное настроение,

разрушать их революционную решимость»53. Таким образом, функции

«палача», т. е. государства, недостаточно, если она не дополняется

функцией «попа», т. е. церкви, религии, воздействующей парализую-

щим образом на насилие, идущее снизу, на революционный напор

масс.

Надо разобраться в механизме этого воздействия в условиях фео-

дального общества. Нам придется дальше строго ограничить свою за-

дачу разбором только христианства, оставив в стороне все другие ре-

лигии феодальной эпохи — религии средневекового Востока: ислам,

буддизм, конфуцианство и др. Хотя в конечном счете их общественная

функция была та же, что и у средневекового христианства, идеологи-

ческий механизм, каким она выполнялась, был другим. Европейское

средневековое христианство поэтому следует трактовать только как

один из возможных примеров, но пример, несомненно, классический

для феодального общества.

Здание средневековой христианской религии не менее сложно и

громоздко, чем здание средневекового государства. Нелегко обнару-

жить его основную сущность среди множества деталей. Но и тут мар-

ксизм-ленинизм указывает надежный путь.

Религия, как и всякая надстройка, порождается базисом, но это во-

все не значит, что она только зеркально отражает базис, что она пас-

сивна. Средневековое христианство не только отражало феодальный

строй, но оно потеряло бы свое качество надстройки, не было бы над-

стройкой, если бы не служило величайшей активной общественной

силой. В центре внимания историка и должен стоять вопрос, как оно

воздействовало на общественную жизнь.

«Бог, — писал Ленин, — есть (исторически и житейски) прежде все-

го комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и

внешней природой и классовым гнетом, — идей, закрепляющих эту

придавленность, усыпляющих классовую борьбу»54

.

53 В. И. Ленин. Крах II Интернационала. — Полн. собр. соч., т. 26 стр. 237. 54 В. И. Ленин. А. М. Горькому. — Сочинения, т. 35, стр. 93.

381

Если рассмотреть христианское вероучение под этим углом: зрения,

как комплекс идей, направленных в конечном счете к определенным

общественным результатам, закрепляющих придавленность людей экс-

плуатацией и усыпляющих их классовую борьбу, то сущность его

можно свести к двум основным идеям, направляющим поведение лю-

дей: во-первых, к учению о том, что они должны делать (о добродете-

ли), во-вторых, о том, чего они не должны делать (о грехе). Богослов-

ская сторона христианства лишь обосновывает и цементирует эту его

практическую сторону.

Учение о том, что люди должны делать, как должны жить, при всем

многообразии отдельных предписаний религии, можно свести к одно-

му пункту: «живи не для себя». А для кого же? Блаженный Августин,

как и вся христианская литература, отвечает: «для бога». Человек дол-

жен был воспитывать в себе отречение от собственных интересов не

потому, что это хорошо для других, а потому, что это хорошо само по

себе. Благо другого — это, так сказать, лишь косвенный результат. В

лучшем случае, благо другого — это лишь средство для того, чтобы

достигнуть «жизни не для себя».

Ясно, что это учение, будучи воспринято, должно было служить

колоссальной помехой на пути укрепления крестьянского хозяйства и

стремления крестьян к повышению уровня своей жизни. Более того,

оно прямо требовало: «отдавай», — а далее уже нетрудно было пока-

зать, что раз отдавать в конечном счете надо богу, то и естественнее

всего