не всегда только устрашала, а подчас и
в этом мире наказывала весьма реальными средствами, начиная от
штрафов и кончая казнями. Сущностью религии было, как видим, то
же, что было и сущностью государства: подавление угрозы восста-
ний — угрозой наказаний.
Но между ними была и глубокая разница. Государство располагало
действительной огромной силой для осуществления своих угроз. Ав-
торитет лишь подкреплял эту материальную силу. Напротив, церковь
располагала неизмеримо меньшими материальными возможностями и в
основном действовала идейным внушением. Но почему же ей верили?
Почему логика экономических интересов и классовой борьбы не опро-
кинула фантастическое здание религии, вставшее на пути? Иначе го-
воря, как могла религия настолько овладеть сознанием масс, что сама
стала материальной общественной силой?
Этот вопрос требует разбора, если мы хотим дойти до конца по-
ставленной задачи.
Ленин писал: «Мы должны бороться с религией. Это — азбука всего
материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть мате-
риализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он гово-
рит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистиче-
ски объяснить источник веры и религии у масс»55. Это ленинское тре-
бование как раз и толкает к выяснению причин, побуждавших массы
верить христианскому учению, поддаваться его идейному воздейст-
вию.
В конце концов воздействовать на поведение людей можно было
лишь одним из двух способов: наказанием или поощрением. Авторитет
феодального государства, поскольку оно не действовало наказанием,
вырастал не из чего иного, как из поощрения коренного стремления
крестьянства — защищать свое хозяйство от экспроприации, но только
стремления, строго ограниченного определенными условиями и рам-
ками. Не пользовалось ли и идеологическое обуздание таким же прие-
мом?
Незачем убеждать кого-либо в том, что тот уже сам считает пра-
вильным, но и невозможно убедить его в том, что он, хоть отчасти,
уже не считает правильным. Обычно убежденный соглашается, что
ему помогли лучше понять его собственные мысли, его собственные
интересы. Нельзя убедить человека в том, что противоречит его инте-
ресам, если только не скрепить, не спаять рядом логических звеньев
то, чего от него ждут, с его интересами. Тем более, если речь идет не о
55 В. И. Ленин. Об отношении рабочей партии к религии. — Полн. собр. соч., т. 17, стр.
418.
387
второстепенных, а о коренных, глубочайших, неискоренимых интере-
сах. Убеждающий, если он хочет рассчитывать на успех, всегда должен
в известной мере присоединиться к убеждениям убеждаемого. Пропо-
ведь повиновения и смирения среди крестьян, побуждаемых к сопро-
тивлению коренными условиями их жизни, осталась бы просто гласом
вопиющего в пустыне, если бы она не использовала в качестве аргу-
ментов их собственные думы и настроения. Но чем менее развита спо-
собность логического опровержения и самостоятельного привлечения
новых фактов, тем легче поддается сознание связыванию понятий, хо-
тя бы на самом деле друг другу противоречащих. Этим и пользовалась
религиозная проповедь.
Политическая история средневековья показывает, что моральный
авторитет королевской власти был тем выше, чем в большей степени
крестьяне видели в короле соучастника и даже вожака своей борьбы и
ошибочно рассматривали королевскую власть как силу не утверждаю-
щую, а отрицающую окружавшую их реальную общественную дейст-
вительность. В еще большей мере это можно сказать о христианской
церкви. Ведь она на словах радикальнейшим образом отвергала эту ре-
альную общественную действительность: она не только соглашалась,
что последняя плоха, но как бы захватывала инициативу в ее отрица-
нии. С первых веков своего существования христианская религия за-
щищала земные порядки тем путем, что отвергала их, хулила здешний
мир, как порочный и подлежащий уничтожению, строила ему смелую
антитезу в перспективе: наступит день, когда осуществятся народные
чаяния справедливости, угнетатели будут наказаны, все станут равны.
Это будет «божие царство» — прямая противоположность земной дей-
ствительности, «земному граду».
Новейшие исследования показывают, что генезис христианства вос-
ходит к идейным обрывкам подлинного исторического народного вос-
стания — иудейского восстания против Рима56. Легенда о погибшем
вожде этого восстания превратилась в легенду о том, что он в сущно-
сти не погиб, что он бессмертен и неминуемо придет еще раз, на этот
раз для победы, для уничтожения «Рима».
Как известно, Энгельс в работе «К истории раннего христианства»
показал, что христианство первоначально сложилось как своего рода
революционная религия рабов, мелких крестьян, городской бедноты.
«Где же был выход, где было спасение для порабощенных, угнетенных
и обнищавших — выход, общий для всех этих различных групп людей
с чуждыми или даже противоположными друг другу интересами? И все
же найти такой выход было необходимо, чтобы одно великое револю-
56 Р. Ю. Виппер. Рим и раннее христианство. М., 1954; А. Робертсон. Происхождение
христианства. М., 1956.
388
ционное движение охватило их всех.
Такой выход нашелся. Но не в этом мире»57.
Впрочем, Энгельс подчеркивает, что «социальное переустройство»
первоначальное христианство хотя и переносило из этого мира в по-
тусторонний, но все же обещало «в недалеком будущем»58
.
Раннее христианство сплачивало всех «страждущих и обременен-
ных» в единой вере — вере в скорую гибель «Рима», соединяло их в
единую армию, которая вскоре пойдет на эту твердыню под руково-
дством Христа, Мессии, обещавшего в близком будущем вернуться.
«Приидите ко мне, все трудящиеся и обремененные, и я успокою вас»,
«блаженны нищие — ибо их царство божие», — такие призывы Еванге-
лие приписывало Христу. Христианство порвало с обрядностью ста-
рых религий, с жертвоприношениями и другими местными, локальны-
ми ритуалами, которые мешали бы ему сплачивать широчайший фронт
недовольных59: «Нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необреза-
ния, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (из
Послания к колоссянам).
Возникновение христианства можно понять только в свете большо-
го исторического вопроса — вопроса об антирабовладельческой рево-
люции. Оно постепенно подготовило необходимые идеологические
условия этой революции, в том числе минимальную возможность
взаимопонимания разнообразных варварских племен и римских соци-
альных сил, боровшихся против рабовладельческой империи. Можно
сказать, что христианство так же предшествовало антирабовладельче-
ской революции, как передовая идеология XVII–XVIII вв. предшество-
вала французской антифеодальной революции. Это была сначала под-
линно революционно-демократическая идеология, хотя, разумеется, и
стоявшая на уровне своей эпохи. Идеи первоначального христианства,
по словам Энгельса, сделали его «одним из самых революционных
элементов в истории человеческого духа»60. О том же писал Ленин:
«…Христиане, получив положение государственной религии, «забыли»
о «наивностях» первоначального христианства с его демократически-
революционным духом»61
.
Энгельс допускал даже возможность сравнения многообразных ран-
нехристианских сект с пестротой раннего рабочего движения. Он пи-
сал: «Но вот что Эрнест Ренан сказал хорошо: «Если хотите ясно пред-
ставить себе, чем были первые христианские общины, то не сравни-
57 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 2, стр. 423. 58 Там же, стр. 409.
59 А. Б. Ранович. Очерк истории раннехристианской церкви. М., 1941. 60 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 2, стр. 419. 61 В. И. Ленин. Государство и революция. — Полн. собр. соч., т. 33, стр. 43.
389
вайте их с современными приходскими общинами; они скорей напо-
минают местные секции Международного товарищества рабочих». И
это верно. Христианство так же, как и современный социализм, овла-
дело массами при наличии среди них различных сект и даже более —
при наличии противоречивых индивидуальных взглядов, из которых
одни были ясные, другие путаные, причем последних была большая
часть; но все они находились в оппозиции к господствующему строю,
к «властям предержащим»»62. Энгельс дал замечательное изложение
идеи равенства людей в раннем христианстве «как религии рабов, из-
гнанников, отверженных, гонимых, угнетенных»63
.
«После победы христианства, — продолжает Энгельс, — этот мо-
мент отступил на задний план…»64 Обратим внимание на то, что, по
мысли Энгельса, этот момент не исчез в победившем христианстве, а
«отступил на задний план». Вот что нередко игнорируется при изуче-
нии позднейшего христианства как идеологической надстройки.
Несомненно, что задолго до апогея антирабовладельческой рево-
люции, к концу III — началу IV в., христианство подверглось уже глу-
бокому перерождению. Оно потеряло свой открыто революционный
характер. Руководство в церкви захватили те течения, которые мири-
лись с существующим порядком вещей, отвергали веру в близкий срок
пришествия Мессии и в необходимость скорой расправы с «супостата-
ми», проповедовали вместо ненависти к ним — любовь и всепрощение
и т. д. Христианство стало своей противоположностью — государст-
венной религией гибнущего Рима, как небо от земли отличавшейся от
духа древнего «Апокалипсиса», где, по словам Энгельса, «проповеду-
ется неприкрытая месть, здоровая, честная месть гонителям христи-
ан»65
.
Впрочем, — если уж позволить себе еще раз прибегнуть к той же
аналогии, — ведь и антифеодальные идеи «просветителей» были одно
время превращены в государственную идеологию феодального «про-
свещенного абсолютизма». Подлинное же демократически-революци-
онное ядро этих идей все-таки не было убито. Руководители христиан-
ской церкви и при рабовладельческом и при феодальном государстве
никогда не могли бы и не пытались до конца вычеркнуть из сознания
масс ядро тех представлений, с которыми христианство возникло.
Идейное наследство революционной эпохи, закончившей античность,
продолжало жить в сознании людей на протяжении всего средневеко-
вья.
62 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 1, стр. 159. 63 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XIV, стр. 367. 64 Там же.
65 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. 2, стр. 424.
390
Таким образом, превращение христианства в собственную проти-
воположность надо рассматривать не просто как замену одной идеоло-
гии совершенно другой, а как искажение, извращение прежней рево-
люционной идеологии. «Религиозное убожество, — писал Маркс, —
есть в одно и то же время выражение действительного убожества и
протест против этого действительного убожества»66. Вот о протесте-то
и нельзя забывать. «Религия — опиум для народа», а опиум, как извест-
но, не просто снотворное: опиум — это средство одновременно и воз-
буждающее и усыпляющее, создающее иллюзию активности вместо
действительной активности.
В течение всех средних веков люди считали, что они по-прежнему
живут в римском государстве, отождествляли существующие порядки
с «Римом» и верили, что низложение «Рима» будет окончательным
уничтожением всякого угнетения. Крестьянские массы дышали атмо-
сферой напряженного ожидания этого переворота, который будет
«страшным судом» над их притеснителями. Одни представляли себе,
что это будет подлинное восстание, когда праведные будут мечом по-
бивать неправедных, другие, — что неправедные, охваченные ужасом,
и не посмеют сопротивляться. Но ведь суть всякого восстания не в же-
лании драться, а в желании победить, — тем лучше, если победа дости-
гается без сопротивления. В этом смысле христианская церковь не
только не противилась воле к восстанию, но на словах продолжала по-
ощрять ее. Она не только не противилась мечтам о неизбежности и
необходимости уничтожения всего существующего строя, «Рима»,
«земного града», но непрерывно лицемерно звала готовиться к гряду-
щему перевороту, даже брала на себя функцию генерального штаба
этого переворота. Христианская церковь в течение всего средневековья
на словах смело гарантировала каждому осуществление рано или
поздно того низвержения и наказания его притеснителей, к которому
он не мог не стремиться, — если только он будет ее слушаться. Она
вселяла в крестьян уверенность в победе, демагогически разжигала их
жажду справедливости и мести, она обещала им больше того, о чем
они сами смели мечтать. Могли ли они после этого ей не верить?
Весь вопрос был только в сроке. Когда именно наступят «последние
времена» — ответ на этот вопрос характеризует всю историю переро-
ждения христианства, всю историю религиозной борьбы в средние ве-
ка. Массы хотели «последнего часа», «страшного суда» как можно ско-
рее. Но «штаб восстания» требовал выдержки, терпения, — до решаю-
щего дня, который будет выбран самим вождем, Мессией.
В этом пункте христианство опять-таки использовало психологию
66 К. Маркс. К критике гегелевской философии права. —