прелатов и их проповедями»71. Но сельские
священники, которые по преимуществу обращались с проповедями к
народу, не вкушали ничего от этой привольной жизни. Естественно,
что «народная ненависть к попам обращалась против них лишь в еди-
ничных случаях»72. Таким образом, благодаря этому резкому расслое-
нию духовенства церковь могла быть, с одной стороны, феодалом, по-
жинавшим плоды забитости крестьянства, а с другой стороны, — его
мнимым другом, «соучастником» и чуть ли не «зачинщиком» его него-
дования против феодализма.
Энгельс отмечает, что для этой «плебейской части» духовенства,
жившей среди народа, общим правилом было даже участие в народных
движениях, что «из их рядов выходили теоретики и идеологи движе-
ния, и многие из них, выступив в качестве представителей плебеев и
70 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения,
т. 7, стр. 352–353. 71 Там же, стр. 351.
72 Там же, стр. 352.
396
крестьян, окончили из-за этого свою жизнь на эшафоте»73. Иначе гово-
ря, в моменты наибольшего напора народного недовольства этот на-
пор, как неудержимый прилив, отчасти поднимал вместе с собой и
нижний пласт духовенства, искренне переходившего на сторону наро-
да, — свидетельство огромной упругости, эластичности церкви, что и
давало ей возможность никогда не отрываться от масс. Но сохранив
доверие масс, церковь использовала это лишь для того, чтобы в конце
концов свести на нет их напор. Бесчисленные кадры той же «плебей-
ской части» духовенства кропотливой будничной работой восстанав-
ливали в сознании масс тормоз, пресекавший революционную борьбу с
феодализмом.
Главная сила аппарата средневековой церкви была обращена против
крестьянства. Обработка сознания горожан и различных групп самого
господствующего класса представляла сравнительно с этим второсте-
пенную задачу. Низшее духовенство далеко не так плотно блокирова-
ло эти социальные слои, как крестьянство. Поэтому-то среди них и от-
четливее можно наблюдать в средние века противодействие монопо-
лии религии на всю духовную жизнь общества. Но глубочайшие исто-
ки этого противодействия лежали в крестьянстве. В городах, в рыцар-
ских замках, в монастырях время от времени успевало расцвести свет-
ское искусство, или признание прав человеческого разума, или какое-
либо еретическое учение. Но это было не столько выражением собст-
венных духовных потребностей горожан, рыцарей или монахов,
сколько отзвуком духовных потребностей основной массы народа, от-
звуком, прорвавшимся в этих чуждых стенах, однако и искаженным
ими, преломленным через чужие интересы, полузаглохшим.
Впрочем, и среди этих слоев появление трещин или даже трещинок
во всеохватывающей монополии религии на духовную жизнь было
редкостью в средние века. Что же касается крестьянства, то тут духо-
венство неусыпно и настойчиво боролось за монополию. Ее удержание
было необходимым условием существования феодального строя.
Итак, средневековое христианство было тормозом огромной силы,
наложенным на социальное поведение миллионов людей. Жизнь тре-
бовала борьбы, а все их сознание было обработано так, что требовало
воздержания от «греха» борьбы.
«…Кто утешает раба, вместо того, чтобы поднимать его на восста-
ние против рабства, тот помогает рабовладельцам», — писал Ленин74
.
Социальные принципы средневекового христианства с огромной
«Социальные принципы христианства оправдывали античное раб-
73 Там же.
74 В. И. Ленин. Крах II Интернационала. — Полн. собр. соч., т. 26, стр. 237.
397
ство, превозносили средневековое крепостничество…
Социальные принципы христианства проповедуют необходимость
существования классов — господствующего и угнетенного, и для по-
следнего у них находится лишь благочестивое пожелание, дабы пер-
вый ему благодетельствовал.
Социальные принципы христианства переносят на небо обещан-
ную… компенсацию за все испытанные мерзости, оправдывая тем са-
мым дальнейшее существование этих мерзостей на земле.
Социальные принципы христианства объявляют все гнусности, чи-
нимые угнетателями по отношению к угнетенным, либо справедливым
наказанием за первородный и другие грехи, либо испытанием, которые
господь в своей бесконечной мудрости ниспосылает людям во искуп-
ление их грехов.
Социальные принципы христианства превозносят трусость, пре-
зрение к самому себе, самоунижение, смирение, покорность…»75
Так идеологическая надстройка воздействовала на сознание народ-
ных масс, защищая тем самым от их ударов феодальный экономиче-
ский базис. Но этот базис с необходимостью порождал снова и снова
потребность угнетенных масс в борьбе, в сопротивлении гнету.
Что же в конце концов сильнее — экономические условия жизни
или сознание? Материальные потребности не могли не прокладывать
себе дорогу, не одерживать верх над ложным сознанием. Жизнь требо-
вала сопротивления, восстаний, — нельзя было без конца только ждать
и ждать обещанного переворота; значит, чтобы восставать на деле, на-
до было сбросить этот гнетущий тормоз. Но отбросить мысль можно
только мыслью. И вот, совершенно так же, как доморощенное оружие
крестьян все-таки преодолевало превосходящее оружие господствую-
щего класса и заставляло последний перевооружаться, так и мысль
крестьян все время противилась, ускользала из-под влияния догматов
христианства и заставляла эволюционировать и усложняться идеоло-
гию господствующего класса.
Первым условием духовной эмансипации было преодоление самого
принципа монополии религии на всю сферу сознания народа. И народ
действительно настойчиво отстаивал и творил свои предания, обычаи,
сказки, поговорки, песни, которые церковь тщетно клеймила как «язы-
ческие». Они в самом деле были не только чужды христианству, но не-
редко содержали и зерно насмешки над ним (например, «праздники
шутов»). Они создавали у народа чувство, что можно подчас обойтись
и «своим умом».
Вера в «ум» неискоренимо жила в крестьянской массе. Его житей-
75 К. Маркс. Коммунизм газеты «Rheinischer Beobachter». — К. Маркс и Ф. Энгельс. Со-
чинения, т. 4, стр. 204.
398
ские проявления — расчетливость, смышленность, «сметка», «хитре-
ца» — не только были нужны крестьянину как хозяину, но и прослав-
лялись в устном народном творчестве. А этот глубоко привлекатель-
ный для крестьянина идеал «ума» в свою очередь влек с собою и по-
хвалу «умному», правильному, — независимо от суждений церкви; при
всей непоколебимой вере крестьянина в правильность письменного
слова («писания»), правильность означала для него и соответствие с
действительностью, т. е. реалистичность представлений, а также и
справедливость, правду, право. Таким образом, в гуще средневекового
крестьянства таились некоторые идейные потенции, могущие превра-
титься в антитезу слепому авторитету христианского вероучения.
Гигантскую подрывную силу скрывали в себе и попытки крестьян-
ского сознания вырваться из христианского плена путем апелляции к
«старине». Авторитет «исконности», «древности» был для крестьянст-
ва не менее могуч, чем авторитет «ума». К каким-то полувымышлен-
ным «старому» закону, «старой» правде, «старому» обычаю настойчиво
требовали вернуться крестьянские движения и раннего, и позднего
средневековья. Сколько ни клеймила церковь все, предшествовавшее
христианству, все античное и варварское как «язычество», его пере-
житки и смутные воспоминания тайно будили доверие к себе в кресть-
янском мозгу — именно благодаря своей извечности, исконности. При-
влекали доверие и предания о первоначальном «чистом» христианстве.
Цепляясь за все это, крестьянское сознание «упиралось», не давало
легко тащить себя на поводу христианских канонов. Все это не могло
развиться в самостоятельную идеологию, но постоянно порождало от-
дельные сомнения, отклонения, — и духовенство ясно ощущало боль-
шее или меньшее идейное сопротивление «паствы». И уже такое неяс-
ное сопротивление подчас ослабляло тот тормоз, который религия на-
кладывала на стихийную тягу крестьянства к борьбе с окружающей
действительностью.
А. М. Горький писал: «…Народ не только сила, создающая все мате-
риальные ценности, он единственный и неиссякаемый источник цен-
ностей духовных»76. Если мы хотим полностью понять роль народа в
духовной жизни средних веков, мы не должны ограничиваться поис-
ками и изучением особой народной культуры: фольклора и т. п. Не ме-
нее важно изучать роль народа в расшатывании господствовавшей
культуры — авторитета официальной церкви. Надо изучать в разных
конкретных исторических условиях кривую народного неподчинения
существующему идейному руководству, то незаметную, то вдруг про-
являющуюся «неподатливость умов», «несговорчивость», «невоспри-
имчивость к голосу веры и разума», иногда небольшое, иногда резкое
76 М. Горький. Литературно-критические статьи. М., 1937, стр. 26.
399
изменение степени внушаемости масс, «упадок веры». Вот необозри-
мое поле для исторических исследований! Отказ простых людей ду-
мать так, как учат верхи, но и неспособность низов создавать свою
собственную идеологию, — таков механизм развития средневековой
культуры. Отказ, неповиновение, недоверие тех, на кого в конечном
счете вся эта культура призвана была воздействовать, — вот стимулы,
заставлявшие ее волей-неволей перестраиваться и обновляться.
Так, Энгельс говорит, что «у Абеляра главное — не сама теория, а
сопротивление авторитету церкви»77. Теория у Абеляра не выходит за
рамки католической феодальной идеологии, и католические мракобесы
ныне не без основания провозглашают Абеляра непосредственным
предшественником своего кумира — Фомы Аквинского. Но для исто-
рика важно, что идеи Абеляра сначала отвергались церковью, что даже
незначительное обновление идеологии господствующего класса осу-
ществлялось через борьбу, которая косвенно, отдаленно отражала «со-
противление авторитету церкви», поднимавшееся во французском на-
роде в XI–XII вв.78 Новейшими исследованиями доказано, что идеоло-
гия «иоахимитов», реформаторов христианства в Италии XIV–XV вв.
косвенно отразила рост крестьянского сопротивления феодализму и
рост крестьянского неверия в догматы ортодоксального вероучения79.
Таких исторических примеров несчетное множество.
Итак, сознание народных масс неустанно искало возможности, ос-
нования, чтобы сбросить тот тормоз, который религия накладывала на
тягу к борьбе, порождаемую в этих массах их экономическим положе-
нием.
Но сознание это было слабо, беспомощно. Даже если оно дорастало
до прямого идейного сопротивления господствующему вероучению,
это сопротивление, как правило, отнюдь не выходило из рамок хри-
стианской религии, а лишь приобретало характер «ересей»80.
77 Архив Маркса и Энгельса, т. X, стр. 300.
78 Ср. Н. А. Сидорова. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. (К
вопросу о реакционной роли католической церкви в развитии средневековой культуры).
М., 1953. 79 См. С. Д. Сказкин. Первое послание Дольчино. — В кн.: «Из истории социально-по-
литических идей. К семидесятипятилетию акад. В. П. Волгина». М., 1955. С. М. Стамом
было высказано мнение, что уже в мировоззрении самого Иоахима Флорского (XIII в.)
косвенно отразились антифеодальные настроения крестьянства (С. М. Стам. Иоахим
Калибрийский. Автореф. канд. дисс. М., 1948). Но М. М. Смириным («Народная рефор-
мация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война». М., 1955) приведены аргументы
в пользу того, чтобы относить такое представление только к позднейшим последовате-
лям Иоахима. 80 По истории ересей и борьбы церкви с народными движениями в России см. Н. А. Ка-
закова и Я. С. Лурье. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала
XVI в. М.–Л., 1955; А. И. Клибанов. Реформационные движения в России в XIV — первой
половине XVI в. М., 1960; А. М. Самсонов. Антифеодальные народные восстания в Рос-
400
«Ересь» — это отрицание того или иного, пусть даже второстепен-
ного пункта в установленном вероучении и культе. Именно вследствие
полной спаянности, «универсализма» средневекового христианского
вероучения достаточно было отвергнуть не все его догматы, а любую
деталь, чтобы тормоз оказался сброшенным. Раз в нем ложно что-ни-
будь, значит есть другое, истинное вероучение, в котором ничто не
ложно, следовательно, эта официальная церковь — обманщица. А если
она обманщица, значит она слуга сатаны, и ее, как и всех, кого она за-
щищает, христиане обязаны побивать мечом. Значит можно и должно
восстать. Вот как объясняется тот удивительный на первый взгляд па-
радокс, что большие народные движения в средние века подчас начи-
нались по поводу совершенно пустякового спора о том, как правильно
следует причащаться, креститься и т. д. Такой спор, разумеется, не был
причиной восстания, но он сбрасывал тот тормоз, которым церковь
сдерживала восстание. Поэтому-то революционные антифеодальные
крестьянско-плебейские движения выступали под видом религиозных
движений.
Повод для возникновения ереси всегда могли дать те или иные пре-
дания о «старине», о раннем христианстве, те или иные противоречия
в религиозных текстах и догматах. Нередко крестьяне получали этот
повод уже более или менее «отделанным» из городской среды, как бы-
ло и с их оружием. Наличие же в духовной жизни крестьянина отго-
роженного от влияния религии участка, где, несмотря
