феодальной ренты в Чехии XIV–XV вв. М., 1958.

415

ние всей феодальной Западной Европы было приковано к нему, как

видно из истории соборов XV в. Даже сто лет спустя победы немецких

крестьян отожествляли с «чешским ядом». Действительно, одной из

предпосылок нарастания крестьянского сопротивления в Германии

XV–XVI вв. была близость Чехии — источника гуситской пропаганды

(а также Швейцарии). Пример гуситских побед всколыхнул всю За-

падную Европу. Со времени гуситских войн победа крестьянского вос-

стания стала ощутимой угрозой в политической жизни Западной Ев-

ропы. Феодальному классу приходилось идти на уступки, и положение

крестьянства в XV в. стало улучшаться. Все это означало, что требует-

ся коренная реконструкция феодального государства и, по возможно-

сти, феодальной церкви. Действительно, во второй половине XV в., с

одной стороны, повсюду начинаются энергичные шаги к централиза-

ции и абсолютизму, с другой стороны, в порядок дня становится про-

блема реформации.

С возникновением абсолютизма первенствующее место безусловно

переходит к государству, сравнительно с церковью, и остается за ним

до конца феодальной эпохи. Являясь воплощением принципа насилия,

диктатурой, абсолютизм естественно вновь вносит в общественную

жизнь голое внеэкономическое принуждение в виде налоговой систе-

мы.

Итак, действительно можно общие контуры средневековой истории

понять, исходя из основного антагонизма феодального общества, анта-

гонизма феодалов и крестьян. Причиной, заставлявшей то медленно,

то быстро двигаться вперед и социальную, и политическую, и куль-

турную историю средних веков, было в конечном счете крестьянское

сопротивление, постепенно нараставшее по мере роста производи-

тельных сил и обострения внутренних противоречий феодального

способа производства. Следовательно, крестьянство одерживало все

новые и новые победы, поскольку оно заставляло господствующий

класс и все феодальное общество снова и снова перестраиваться. Кре-

стьянское сопротивление расшатывало феодализм на каждой данной

ступени его развития и заставляло его тем самым переходить на более

высокую ступень, чтобы укрепиться.

Но сбросить вовсе феодальную эксплуатацию крестьянство в сред-

ние века не могло: на том уровне производительных сил обществу не-

куда было уйти от феодальных производственных отношений. Поэто-

му все победы крестьянства давали лишь воспроизведение все того же

феодального общества, только в видоизмененных формах. Феодализм

мог быть уничтожен только тогда, когда появились экономические

предпосылки для замены его новым способом производства, капита-

лизмом.

Вот этому-то низкому уровню производительных сил, препятство-

416

вавшему ликвидации феодализма, отвечало и состояние общественно-

го сознания средневекового крестьянства. Крестьянство не видело и не

могло видеть пути вперед, оно было слепо, оно боролось стихийно.

Поэтому-то господствующему классу и удавалось раскалывать силу

крестьянского сопротивления, обращая часть ее против нее самой. Мы

убедились, что авторитет государства и церкви базировался на том, что

они даже поощряли народное сопротивление, но давали ему ложное

направление, ложное руководство, ложные сроки и таким путем не

только отводили удар от аппарата насилия, но и заставляли эту часть

сил народного сопротивления поддерживать и укреплять аппарат на-

силия.

Конечно, никакое идеологическое воздействие не могло уничто-

жить ненависть крестьянской массы к притеснителям и эксплуатато-

рам. Идеи бессильны против стихийного стремления к борьбе, ника-

кими идеями нельзя ликвидировать потребность, порождаемую мате-

риальной общественной необходимостью, феодальные же производст-

венные отношения ежечасно и ежеминутно порождали у крестьян не-

обходимость сопротивления. Но эмоция у крестьян, как и у всех лю-

дей, была подчинена мысли, — когда, куда и как нанести удар. На

мысль же мыслью воздействовать можно. И так как объективно кре-

стьянская борьба не могла завершиться действительной победой, а

следовательно, и в мышлении крестьянства не могло быть действи-

тельной ясности, то крестьянство было обречено всегда искать чьего-

то совета. До тех пор, пока на исторической сцене не появился рево-

люционный пролетариат, способный бескорыстно и верно объяснить

крестьянству, как надо бороться, крестьянство должно было подда-

ваться советам господствующих классов — не бескорыстным и не вер-

ным. Феодальная церковь отвлекала его от прямых целей надеждой

обеспеченной победы, если только оно терпеливо дождется общего

срока, феодальная монархия — иллюзией единого руководителя, поби-

вающего множественные существующие власти и т. д.

Наряду с этой склонностью к иллюзиям, к доверию врагам, сла-

бость крестьян заключалась и в том, что они легко успокаивались при

первых же успехах, при любых самых ничтожных достижениях. Есте-

ственно, что они предпочитали низшие формы сопротивления, и толк-

нуть их на восстание было трудно92. Стоило добиться микроскопиче-

ски лучших условий жизни, улучшения хоть в каком-нибудь одном от-

ношении (может быть даже при ухудшении в других отношениях), — и

крестьянин уже прекращал борьбу, застывал. В течение долгого сред-

невековья крестьянство одержало множество этих обманчивых, мни-

92 См. Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочине-

ния, т. 7, стр. 357.

417

мых, частичных побед, от которых ему не стало лучше. Только под ру-

ководством рабочего класса основная часть крестьянства как союзник

и резерв пролетариата в социалистической революции одерживает

подлинную историческую победу; пролетариат ведет ее за собой как

трудящуюся, эксплуатируемую массу и не дает ей удовлетвориться

никакой полупобедой.

Что же представляли собой в средние века эти мелкие (и даже

крупные) успехи крестьянства? В лучшем случае это были реформы.

Но Ленин учил, что реформа — в отличие от революции — есть не

только и не просто уступка со стороны господствующего класса, — это

есть такая «уступка», от которой положение господствующего класса

укрепляется. А раз реформы идут на пользу эксплуататора, значит они

в конечном счете не идут на пользу эксплуатируемым. Уступки вну-

шают эксплуатируемым иллюзии и парализуют их единственно вер-

ное — революционное — настроение; уступки раскалывают ряды экс-

плуатируемых, ибо пользу от них получает лишь небольшая часть,

меньшинство. Готовность же крестьян к компромиссу вытекала из на-

личия у них своего хозяйства. Даже успехи крестьян во французской

буржуазной революции XVIII в. поначалу были всего лишь уступкой,

данной им для того, чтобы пресечь дальнейший подъем их борьбы (за-

кон 4 августа 1789 г.). Это удавалось не раз в ходе средневековья: под

натиском низов верхи делали уступку, тогда натиск низов прекращался

и положение верхов лишь укреплялось, стабилизировалось на новой

основе.

Но часто крестьянство не извлекало даже и подобия успеха из сво-

ей борьбы. Мало того, прямой успех из его борьбы иногда, как было

показано, пытался извлекать антагонистический ему класс, пользуясь

его слепотой; даже реакционные аристократы старались подчас утили-

зировать стихию народного недовольства.

В этой связи надо еще и еще раз подчеркнуть, что задача историче-

ской науки состоит не в том, чтобы восхвалять массы. Если руково-

дство массами, благодаря их слепоте, оказывалось в том или ином слу-

чае в руках реакционных общественных элементов, историк не должен

бояться показать реакционный характер этого движения. Да и в любых

случаях классовая борьба средневекового крестьянства представляет

настолько низкую ступень сравнительно с классовой борьбой пролета-

риата в новое время, что историку-марксисту естественно не только не

восхвалять ее, а, напротив, всячески указывать на ее отрицательные

стороны, на ее стихийность, раздробленность, непоследовательность,

зависимость от других классов и т. д. Но если мы хотим стоять на поч-

ве науки, на почве материализма, мы должны ясно видеть эту борьбу

крестьянской массы в основе всей истории феодального общества, по-

тому что крестьянская борьба против феодальной эксплуатации была

418

проявлением основного экономического антагонизма этого общества,

его основного антагонистического производственного отношения.

Разумеется, трудящееся население городов, ремесленники и пле-

бейство, тоже играли видную роль в классовой борьбе средневековья.

Но силой они были не сами по себе, их делала силой грозовая атмо-

сфера крестьянского сопротивления, которой дышало средневековое

общество. По словам Маркса и Энгельса, «все крупные восстания

средневековья исходили из деревни»93. Даже о сравнительно развитой

городской плебейской оппозиции XVI в. в Германии Энгельс писал:

«До Крестьянской войны плебейская оппозиция выступает в полити-

ческой борьбе не в качестве партии, а лишь в виде шумной, склонной к

грабежам толпы… В партию превращают ее лишь крестьянские восста-

ния, но и в этом случае она почти везде следует в своих требованиях и

выступлениях за крестьянами — яркое доказательство того, насколько

город тогда зависел еще от деревни»94

.

Словом, изучение истории борьбы трудящихся, неимущих элемен-

тов средневекового города чрезвычайно важно для медиевистики. Без

него картина классовой борьбы всегда будет неполной, обедненной.

Пожалуй, даже наиболее яркие страницы истории классовой борьбы

мы наблюдаем не в деревне, а в городе95. Городские классовые битвы

оказывали и более непосредственное, более видимое воздействие на

политику, — особенно народные выступления в политическом центре

страны. Преуменьшать их значение не приходится, — стоит напомнить

всем известные факты о гигантской роли лондонского плебейства в

английской революции XVII в., парижского плебейства во француз-

ской революции XVIII в. Но все же не случайно Энгельс и Ленин го-

ворят о том, что в этих революциях на первом месте следует поставить

не городское плебейство, а крестьянство. Плебейство в Лондоне и Па-

риже могло опрокидывать троны только благодаря тому, что пылала

вся страна, что атаку на феодально-абсолютистский строй вел основ-

ной угнетенный класс всего общества — крестьянство. Тем более это

следует сказать о ранних выступлениях средневековой городской бед-

ноты. Какой пример ни взять — при тщательном исследовании мы вос-

становим и неизбежный фон всей картины: явное или скрытое неспо-

койствие крестьянства. Скажем, история «патарии» и установления

коммуны в Милане в XI в. указывает на, правда, сложную, противоре-

чивую, но, несомненно, значительную роль сельской округи, «конта-

93 К. Маркс и Ф. Энгельс. Немецкая идеология. — Сочинения, т. 3, стр. 52. 94 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения,

т. 7, стр. 355. 95 См., например, В. И. Рутенбург. Народные движения в городах Италии XIV — начала

XV века. М.-Л., 1958.

419

420

до», в политической борьбе горожан96.

Таким образом, и эта грань многогранной истории средних веков —

движения городской бедноты — может быть освещена правильно толь-

ко исходя из основного классового антагонизма феодального общест-

ва.

96 В. В. Стоклицкая-Терешкович. Классовая борьба в Милане в XI в. и зарождение Ми-

ланской коммуны. — «Средние века», вып. V, 1954.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Борьба народных масс

и зарождение капиталистического уклада

Все вышесказанное должно было подтвердить одну мысль — воз-

можность строго монистического объяснения истории феодального

общества, объяснения ее на единой материалистической основе: через

бесконечно сложное и многообразное раскрытие основного антаго-

низма, характеризующего феодальный способ производства. Сколько

бы ни кричали буржуазные критики марксизма, что это означает при-

менение одной «отмычки», развитие науки безусловно пойдет именно

по этому монистическому пути.

Но в советской историографии выдвигается и одно серьезное воз-

ражение, которое нам надлежит внимательно рассмотреть в настоящей

главе. А именно, что глубоко в недрах феодального общества зарожда-

ется другой способ производства, капиталистический, и что это об-

стоятельство закрывает возможность класть в основу анализа средне-

вековья только антагонизм феодального способа производства. Ведь

уже с XIV в. в Западной Европе наблюдаются ростки капитализма.

Значит, экономический базис общества с этого времени, и чем дальше,

тем больше, носит смешанный характер. Значит, и основные линии

классовой борьбы соответственно усложняются. Значит, нельзя и к

надстройке подходить под углом зрения лишь феодального классового

антагонизма.

Совершенно очевидно, что это возражение содержит в себе зерно

истины. Но опровергает оно или только усложняет все сказанное вы-

ше? Если бы капитализм мог достигнуть полной зрелости в недрах

феодального общества, то, действительно, все линии смешались бы.

Но вплоть до буржуазной революции господство принадлежит основ-

ному, феодальному способу производства, а капитализм остается лишь

укладом, более или менее развившимся. Зачем нужен был бы насильст-

венный взрыв феодальных производственных отношений, если бы ка-

питалистические отношения могли все более развиваться и определяли

уже характер господствующей надстройки? В том-то и дело, что до ре-

волюции надстройка (в частности, государство, церковь) оставалась в

основном феодальной и