активно помогала удерживаться феодальному

базису как преобладающему способу производства, хотя этот фео-

421

дальный базис и был уже подточен капиталистическим укладом. Сле-

довательно, до буржуазной революции главные контуры обществен-

ной жизни определялись еще феодализмом. Заметим попутно, что этот

несомненный факт буржуазная историография всякими хитростями

старается подвергнуть сомнению, дабы доказать «ненужность» рево-

люций в истории.

Достаточно напомнить, что и английская и французская буржуаз-

ные революции происходили еще при мануфактурной стадии развития

капитализма. А основной классовый антагонизм капиталистического

общества достигает зрелости только с промышленным переворотом, с

появлением машин. Пролетариат на мануфактурной стадии капита-

лизма был еще предпролетариатом. Очевидно, что при столь слабом

развитии пролетариата нет причин приписывать и особую весомость

буржуазии.

Впрочем, тут как раз и корень недоразумений. Когда говорят о за-

рождении капитализма, нередко имеют в виду только зарождение бур-

жуазии, а под буржуазией понимают нечто в высшей степени широкое

и неопределенное. О степени развития капитализма гораздо точнее,

научнее судить по степени развития класса наемных рабочих — важ-

нейшего элемента производительных сил капитализма. Тогда сразу ис-

чезнет почва для всяких преувеличений удельного веса нового, ослож-

няющего начала в недрах феодального общества. Ведь и накануне

французской буржуазной революции XVIII в. класс наемных рабочих

был еще сравнительно незначителен.

Но этот вывод приходит в столкновение с громадной силой тради-

ционных мнений о чрезвычайно большой роли буржуазии в средневе-

ковой истории. Буржуазия представляется чуть ли не главной динами-

ческой, творческой силой средневековья, она заполняет собою весь

передний план, ею объясняют все главнейшие перемены в средневеко-

вом обществе, государстве, мировоззрении, — по крайней мере с XIV, а

то и с XI–XII вв.

Поэтому нам придется отклониться от главной линии нашего тео-

ретического исследования и обратиться на время к историографиче-

ским проблемам. Иначе нам не устранить эту неопределенную и мни-

мую величину, загораживающую дорогу.

В первой главе второй части мы уже отметили, что историографию

средних веков можно разбить на три крупных этапа. Некогда дворян-

ская историография видела движущую силу всей средневековой исто-

рии в воле и частных интересах правивших верхов — государей, завое-

вателей, светской и духовной знати. Позже буржуазная историография

пыталась представить образованных и зажиточных горожан, «средний

класс» (отчасти и зажиточное свободное крестьянство) как движущую

силу всякого прогресса, всякого развития в средние века. Наконец,

422

марксистско-ленинская историография указала как на главную дви-

жущую силу развития феодального общества — на эксплуатируемые

трудящиеся массы, в первую очередь — на основной производящий и

угнетенный класс той эпохи, на основную производительную и вместе

с тем основную антифеодальную силу — на зависимое, крепостное

крестьянство.

В самом деле, не только средневековые хронисты, не только исто-

рики, писавшие в XVI–XVIII вв., но еще и многие историки в XIX в. ви-

дели только в «верхах» активную силу средневековой истории: короли,

императоры, папы, полководцы, церковная и светская аристократия, —

вот чьи замыслы, интересы и взаимоотношения искали историки за

любыми событиями средневековой истории. Даже если историк стал-

кивался с народным восстанием, он старался найти какое-либо знатное

лицо, которое тайно «вызвало» это движение. Это можно сравнить с

анимизмом: с поисками «души», «духа» за любым явлением природы.

Исторический идеализм был сущностью этого направления, ибо ко-

нечную причину всякого исторического события оно видело в психике

и идеях, притом немногих отдельных людей, стоявших над обществом

и определявших его судьбу. Для исторической закономерности, в том

числе для понятия общественного развития, это направление не остав-

ляло места.

Явное противоречие этих анимистических представлений как фак-

там, так и требованиям развивавшегося научного мышления, вызывало

поиски иного метода. Вместе с расшатыванием всего феодального

строя расшатывалась и феодальная историография. Постепенно и

смутно, но с могущественным упорством в XVII–XVIII вв. пробивалась

мысль, что история была не историей верхов, а историей борьбы бед-

ных против богатых, народа против господ. Разные очертания этой вы-

зревавшей и неясно брезжившей мысли мы можем наблюдать в исто-

рических концепциях Уинстенли, Вико, Мабли, Бабефа и многих дру-

гих. В годы французской буржуазной революции эта мысль уже была

широко распространена в демократических кругах. Она же оплодотво-

рила мировоззрение Сен-Симона.

Но не успела эта верная тенденция окрепнуть, оставаясь еще догад-

кой, далеко не наукой, как она подверглась чудовищному ограблению

и извращению. Историческая мысль буржуазии, как это не раз бывало

с буржуазной идеологией, с одной стороны, подхватила эту прогрес-

сивную тенденцию, требовавшую перенести внимание историка с

«верхов» на «низы», а с другой стороны, тут же урезала и исказила ее,

подставив вместо «низов», т. е. народной массы, «третье сословие»,

фактически — буржуазию. Возникло направление, остановившее науку

на полдороге. Как происходила эта подмена, в частности, после пора-

жения французской революции, хорошо видно на исторических идеях

423

Сен-Симона, затем Тьерри. Сен-Симон воспринял и развил мысль о

борьбе классов как движущей силе истории, но вместо «народа», «бед-

ных» он подчас ставил весьма широкое понятие «промышленный

класс», которое включало и буржуазию. Тьерри, ученик Сен-Симона, в

своих ранних работах еще делал акцент на борьбе «жаков», средневе-

ковых крестьян как движущей силе средневековья, затем передал эту

роль «третьему сословию», затем в «третьем сословии» ведущее место

отвел буржуазии, а от крестьянских движений отвернулся с презрени-

ем и негодованием. Трансформация совершилась! Место «низов» занял

«средний класс»1

. Тщетно потом некоторые народнически настроен-

ные французские историки кричали об этом обмане, фокусе; вопль,

например, Боннемера о том, что французская историческая наука вы-

бросила за борт историю французского крестьянства, был услышан и

одобрен более в России, — в частности, Чернышевским, — чем во

Франции2

.

Таким образом, буржуазная историография подставила на место

народа — «средний класс», на место крестьянства как основного класса

феодального общества — «город» как некое бесклассовое понятие. Го-

род занял первенствующее место если не во всей социальной картине

средневековья, то уже во всяком случае среди прогрессивных сил сред-

невековья. Под «городом», конечно, подразумевались не городское

плебейство, как и не городской патрициат, а преимущественно опять-

таки «средний класс» — бюргерство, буржуазия. Это второе направле-

ние старалось представить всю историю средних веков как историю

возвышения и успехов (или временных неудач) городской, а отчасти и

сельской, буржуазии. Борьба буржуазии за свои интересы — вот под-

линный ключ к пониманию хода средневековой истории, не отдельных

ее феодальных зигзагов и перипетий, которые сами по себе представ-

ляют лишь хаос и топтание на месте, а основного направления эволю-

ции — социальной, политической и культурной. История средних ве-

ков — это дуэль между крепнущим сословием горожан (бюргеров, бур-

жуа) и отстаивающим прошлое сословием дворян-феодалов. Процесс

централизации и усиления феодальной монархии — это всего лишь

оборотная сторона побед сословия горожан над своим противником,

т. е. не столько наращивание аппарата насилия, сколько торжество

«национальной государственности» над феодальной анархией. Всякое

обновление и реформирование религии, как и создание нецерковной,

1

См. М. А. Алпатов. Французские утопические социалисты и буржуазная теория клас-

совой борьбы. — В кн.: «Из истории социально-политических идей. К семидесятипятиле-

тию акад. В. П. Волгина». М., 1955. 2

См. И. И. Фролова. Э. Бонмер и его «История крестьян». — «Французский ежегод-

ник», 1958. М., 1959.

424

светской культуры — это внедрение и успехи «буржуазного духа».

Борьбе народных масс это направление отводит роль не движущей ис-

торической силы, а движимой исторической силы: феодальное дворян-

ство своими притеснениями вызывает народные «бунты», но они ос-

таются бессмысленными и реакционными, если буржуазия не дает им

тех или иных прогрессивных лозунгов — националистических, цен-

трализаторски-монархических, реформационных, республиканских и

т. д.

В некоторых отношениях это второе направление в историографии

средних веков представляет антитезу первому направлению. Но все же

по существу оно является попыткой спасти тот же анимизм, но подно-

вив его и перекрасив в наукообразный вид. Вводится понятие классов и

классовой борьбы, как будто бы отрицающие полный произвол от-

дельных высокопоставленных лиц, — но разве буржуазия, которой

приписывается теперь роль демиурга средневековой истории, не со-

ставляла в средневековом обществе тоже лишь незначительную горст-

ку людей сравнительно с основной массой населения? Даже если

включить в понятие буржуазия зажиточную верхушку деревни, — оно

все равно охватит лишь горстку людей. Безличная и безымянная ос-

новная часть населения, — основная не только по количеству, но и по

своей определяющей роли в жизни общества, т. е. вся масса трудящих-

ся, производителей материальных благ, — по-прежнему выбрасывается

из числа активных сил истории. История по-прежнему пишется и ос-

мысливается «сверху вниз»; расширилось лишь понятие «верхов». По-

прежнему немногие изображаются чем-то вроде сверхлюдей по отно-

шению к многим. Расширился круг этих немногих, включив не только

и не столько знатных, но и богатых. Это расширение несколько скрыло

и замаскировало обнаженный анимизм первого направления. Но мето-

дологической сущностью и второго направления остается историче-

ский идеализм, хотя бы и сочетающийся с материалистической струей.

Идеализм тут завуалирован. Для этого второго направления харак-

терно оперирование понятием исторической закономерности, поняти-

ем развития, прогресса, оно выводит исторические судьбы средневеко-

вья не только из идеалов, мыслей, верований, морали, вкусов образо-

ванных горожан, но и из их экономических интересов, и тем самым —

из «экономического фактора». До возникновения марксизма это еще

было отчасти прогрессивно. Иное дело «экономический материа-

лизм» — одна из разновидностей того же направления, наиболее глу-

боко маскирующая его идеализм и потому наиболее опасная. Но несо-

мненно, что и «экономический материализм» есть по существу идеа-

листический метод в истории; достаточно для примера указать на ха-

рактерный скачок, который он делает от «рынка» к соответствующей

«государственности», пренебрегая сущностью государства как матери-

425

альной силы, обуздывающей массы и, следовательно, подходя к госу-

дарству с глубоко антиматериалистических позиций.

Все это второе направление в медиевистике является как бы про-

межуточным, скользящим от первого к третьему, но остановившемся

на полпути. На деле оно именно призвано остановить, не допустить

«соскальзывание» науки на материалистическую, революционную, де-

мократическую позицию. Но шествие подлинной исторической науки

не может быть остановлено. Историческая наука не может больше сво-

дить историю общественного развития ни к действиям королей и пол-

ководцев, ни к действиям «верхов» вообще, ни к действиям «среднего

класса», а устремляет свое внимание на историю производителей ма-

териальных благ, историю трудящихся масс, историю народов. Второе

направление могло иметь лишь временный успех как попытка не до-

пустить этого коренного перелома, как попытка подменить его полу-

мерой.

Итак, и первое, и второе направление в медиевистике, и дворянское

и буржуазное, являются идеалистическими. В противоположность им

обоим третье направление является материалистическим. Только это

материалистическое, т. е. марксистско-ленинское направление владеет

подлинными объективными законами развития феодального общества,

так же как верным ключом к анализу конкретных событий средневеко-

вой истории. Источник исторического движения оно видит не в дейст-

виях «верхов» или «среднего класса», а в борьбе «низов», трудящихся

масс против эксплуатации.

Это вовсе не значит, что марксистско-ленинская медиевистика пре-

небрегает государями, полководцами, государственными деятелями,

которые поглощали внимание первого направления, или действиями

«третьего сословия», коммунальными движениями, городской буржу-

азной культурой, застилавшими глаза второму направлению. Но оба

они, при всем своем различии, так глубоко исказили истину, так ис-

кусственно перекосили историческую картину, дали ее в такой лож-

ной проекции и в то же время так прочно и широко закрепили свои

представления в исторической литературе, что задача сейчас, разуме-

ется, состоит прежде всего в контрнаступлении на наследство и того и

другого направления.

Надо ясно и неопровержимо показать, что именно является в исто-

рии феодального общества главным, основным, решающим, а что —

вторичным и производным. Последовательное проведение тезиса, что

основной движущей силой средневековой истории была антифеодаль-

ная борьба основного эксплуатируемого класса, крестьянства (и его

союзника — трудящихся элементов города), требует радикальной лом-

ки историографического наследства, — именно ломки, а не пристройки

к старому зданию новых корпусов, ибо каждое из этих старых