бедняков пред-

ставляли не послушное стадо, а грозную для существующего строя си-

лу, с которой надо было бороться всей мощью государственного, наси-

лия. Маркс привел леденящее кровь содержание этих законов, изда-

вавшихся снова и снова на протяжении XVI и начала XVII в. Схвачен-

ный «бродяга» подвергается бичеванию, «пока кровь не заструится по

телу», пойманных вторично заключают в тюрьмы, клеймят раскален-

ным железом, калечат отрезанием ушей, в третий раз — их казнят бес-

пощадно как государственных преступников17. Да, с ними боролись

именно как с государственными преступниками, как с угрозой сущест-

вующему строю. Маркс приводит показания современников: в царст-

вование Генриха VIII было повешено 72 тыс. человек; во времена Ели-

заветы «бродяг вешали целыми рядами, и не проходило года, чтобы в

том или другом месте не было повешено их 300 или 400 человек», не

считая огромного числа подвергавшихся клеймению, наказанию

плетьми и т. д. Как видим, по масштабам — это целая социальная битва

в недрах общества.

Закон 1547 г. всякого, уклоняющегося от работы, отдает в рабство

тому лицу, которое донесет на него как на праздношатающегося. Хо-

зяин может надевать на него железные кольца, цепи, принуждать к

любому труду плетьми, ставить ему раскаленным железом клеймо на

лоб, щеку, грудь. Если раб убегает, — «его казнят как государственного

преступника». Если рабы замыслят что-либо против своих господ, они

также подлежат смертной казни.

Большинство этих законов предписывало «бродягам» искать не но-

вое место работы, а возвратиться к прежнему месту жизни и работы,

«на родину» или туда, где они работали последние три года. Да и до-

носили на «праздношатающихся», несомненно, преимущественно

знавшие их прежние господа. Эти кровавые законы прямо трактуют

бродяг, говорит Маркс, как «»добровольных» преступников»18, т. е. ак-

тивно порвавших с прежними условиями феодальной жизни. «Они

массами превращались в нищих, разбойников, бродяг — частью добро-

вольно, в большинстве случаев под давлением необходимости»19. Ко-

нечно, «добровольно» здесь тоже значит по необходимости: Маркс

приводит слова Томаса Мора, разъясняющие его мысль, — о том, как

землевладелец «собирает в своих руках тысячи акров земли и обносит

16 См. К. Маркс. Конспект работы Грина «История английского народа». — Архив Мар-

кса и Энгельса, т. VIII, стр. 404. 17 См. К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 738–640. 18 Там же, стр. 738.

19 См. К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 738.

437

их плетнем или забором, или своими насилиями и притеснениями до-

водит собственников до того, что они вынуждены продать все свое

имущество. Тем или другим способом, не мытьем, так катаньем, дони-

мают их, и они, наконец, вынуждены выселиться, — эти бедные, про-

стые, несчастные люди!»20

Иными словами, лорды сгоняли крестьян, если речь идет о XVI в.,

захватом части их земли, сокращением их наделов ниже всякого ми-

нимума, захватом выгонов для скота, утяжелением условий, — уход

крестьян с земли был актом отчаяния и протеста против этих новых

невыносимых условий. Лорды, конечно, ничего не имели бы против,

если бы они могли покорно примириться со своей участью и со своих

остающихся нищенских клочков выплачивать жирные ренты. Слепой

субъективной целью феодальных «кровавых законов» было всего лишь

загнать их назад и удержать их — хотя бы методами откровенного раб-

ства. Но объективным результатом было качественно нечто совсем но-

вое. Трудящиеся, порвав с феодалами, со всякими феодальными отно-

шениями, не стали свободными. Однако и противостоявшее им наси-

лие не загнало их обратно, ни в феодальную зависимость, ни, тем бо-

лее, в рабство. Кончилось тем, что их загнали под новое ярмо — ярмо

капитализма, — только в появлении этого нового антагонизма и могла

реализоваться их победа над старым антагонизмом. В долгой борьбе, —

борьбе отнюдь не за капитализм, — трудящиеся отстояли, скажем, та-

кое право, без которого был бы немыслим капитализм, как право сво-

бодного передвижения по стране, и в этом смысле они вышли победи-

телями из поединка со всеми кровавыми законами против «бродяжни-

чества». Они отстояли и другое право, без которого было бы немысли-

мо капиталистическое экономическое принуждение, а именно право

на добровольность трудовых соглашений, несмотря на все неистовства

«рабочих законов», предписывавших принимать первое же сделанное

предложение и соглашаться на первые поставленные условия. Они от-

били реакцию, отбили все законы о рабстве и принудительном труде.

Но они стали наемными рабами капитала.

Поясним сказанное еще раз. Субъективным стимулом «так назы-

ваемого первоначального накопления» отнюдь не было создание наем-

ных рабочих. Точно так же и субъективным стимулом массы выбро-

шенных на дороги пауперов не было превращение в наемных рабочих.

Маркс великолепно обобщил это в словах: «…Единственным источни-

ком существования этой массы была либо продажа своей способности

к труду, либо нищенство, бродяжничество и разбой. Исторически ус-

тановлено, что эти люди сперва пытались заняться последним, но с

этого пути были согнаны посредством виселиц, позорных столбов и

20 Там же, стр. 740 (примеч. 221а).

438

плетей на узкую дорогу, ведущую к рынку труда»21.

Итак, на примере Англии наглядно видно, что рождение рабочего

класса происходило в процессе борьбы трудящихся против феодаль-

ной формы эксплуатации. Но если это и было своего рода победой, то

такой, которая могла быть завершена только через их поражение: через

установление новой формы эксплуатации, хотя и более прогрессив-

ной, т. е. капитализма.

Пролетариата нет без буржуазии. Однако буржуазия имела совер-

шенно другую предысторию, чем пролетариат. Предки обоих классов

возникли в стороне друг от друга. Классами же в точном смысле слова

они стали только тогда, когда экономически соединились, и когда та-

ким образом возник капиталистический способ производства.

Иными словами, превращение части феодальнозависимых крестьян

в вольнонаемных рабочих, связанных с рутинной техникой земледель-

цев — в вооруженных известным искусством специалистов промыш-

ленности, морского или военного дела, рассчитывающих найти себе

заработок путем добровольного найма, — все это — огромный шаг на

пути раскрепощения себя непосредственными производителями. Они,

разумеется, думали не о том, что окажутся в лапах другого эксплуата-

торского класса. Они добивались большей свободы. Даже в экономиче-

ски тягчайшем положении бродяг, нищих они видели больше челове-

ческого достоинства и свободы, чем в феодальной кабале. Тем более —

в положении вольнонаемного, особенно если он владеет какой-либо

ценной специальностью. Солдаты-наемники как массовое явление ис-

торически предшествовали (по крайней мере на континенте Европы)

массовому применению наемного труда в производстве. Лишь по мере

того как «низы» добивались закрепления этих прав — права служить

добровольно, а не по принуждению, права распоряжаться собой, права

заключить или отвергнуть договор об оплате, права уйти в поисках

лучших условий, — обнаруживались и новые «верхи», превратившие

все это в новую форму рабства — в наемное рабство.

Как известно, историческим предшественником мануфактурного

предпролетариата было и так называемое «плебейство» городов позд-

него средневековья. Это были частицы феодального общества, которые

уже вырвались из его орбиты, но еще и не оказались в орбите капита-

листического способа производства. По словам Энгельса, плебеи «бы-

ли единственным классом, находившимся совершенно вне сущест-

вующего официального общества. Они стояли как вне феодальных, так

и вне бюргерских связей… Они были живым симптомом разложения

феодального и цехово-бюргерского общества и в то же время первыми

21 К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 44.

439

предвестниками современного буржуазного общества»22.

Плебейство представляло неоднородный конгломерат разных эле-

ментов. В него входили, с одной стороны, производители, обладавшие

известной профессией — разорившиеся ремесленные мастера, подмас-

терья, с другой стороны, — вышедшая из деревни деклассированная

масса людей, «лишенных определенной профессии и постоянного ме-

стожительства», которая частью нищенствовала, бродяжничала, ча-

стью постепенно срасталась с экономической жизнью города в качест-

ве вольнонаемных работников, чернорабочих, поденщиков, добывая

«свое скудное пропитание в городах поденной работой и другими за-

нятиями, не требовавшими принадлежности к какому-либо цеху»23. Но

характерно, что Энгельс в «Крестьянской войне в Германии» говорит

гораздо чаще о «плебейской оппозиции», чем о «плебействе». Он ви-

дит в плебействе не столько отстоявшийся социальный слой, которому

можно дать точное экономическое определение, сколько явление из

области классовой борьбы. Это — социально неспокойные элементы,

куда-то движущиеся, отрицающие старые, феодальные производст-

венные отношения, но еще не нашедшие новых.

Исторические потенциальные элементы рабочего класса станови-

лись рабочим классом через порабощение их капиталом.

Возможность этого нового порабощения непосредственных произ-

водителей вытекала из того, что чем выше они развивались как новая

производительная сила, тем более нуждались в различных материаль-

ных средствах производства, которыми сами не обладали. Отчасти это

наблюдалось еще со средневековыми городскими ремесленниками.

Некоторые производства нуждались в капитальном оборудовании, вос-

произвести которое каждый ремесленник не мог, некоторые — в при-

возимом издалека сырье. Это ставило их в известную зависимость от

капитала. Но цехи препятствовали развитию капитализма в старых

средневековых городах. Возникновение мануфактурного капитализма

связано именно с нуждой непосредственных производителей в мате-

риальных средствах производства. Снабжение производителя сырьем,

помещением, транспортировка его изделий до места сбыта — все это

рычаги, которые ставили производителя в экономическую зависимость

от владельца капитала. Монополия капитала на материальные средства

производства создавала почву для экономического принуждения. Чем

выше был технический уровень производства, тем сильней было дей-

ствие этой монополии. Поэтому настоящее порабощение труда капи-

талом совершилось лишь через введение машинного производства. А

22 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс к Ф. Энгельс. Сочинения,

т. 7, стр. 363. 23 Там же, стр. 354–355.

440

до введения машин, на технически еще не сложной мануфактурной

стадии, новый способ эксплуатации был еще не вполне развившейся

экономической тенденцией.

Как видим, вопрос о возникновении капиталистического уклада в

недрах феодального общества имеет совсем другую сторону, чем толь-

ко «интересы» и «выгоды» буржуазии. Капиталовладельцы появились

задолго до капиталистического уклада, — ростовщиков и купцов мы

видим во всех феодальных странах, во все времена средневековья. «Вы-

года» руководила всей их деятельностью. Но только там и тогда они

превращались в промышленников, в представителей капиталистиче-

ского способа производства, где и когда зарождался рабочий класс.

Однако и зачатки рабочих могли стать представителями нового спо-

соба производства только при наличии противоположного полюса —

буржуазии. Как же исторически возникал этот другой полюс?

Как мы уже говорили, буржуазия тоже вышла в основном из кре-

стьянской массы. Она представляет часть непривилегированного насе-

ления феодального общества, но поднявшуюся над массой путем обо-

гащения. Если предки пролетариата появились вследствие непримири-

мости противоречия между основными классами феодального общест-

ва, то предки буржуазии, напротив, — плод относительной примири-

мости этого противоречия.

Указанная склонность феодального крестьянства легко успокаи-

ваться на достигнутом небольшом успехе, добиваться не уничтожения

эксплуатации, а хоть небольшого ее облегчения, способствовала во

всей средневековой истории расколу крестьянского класса. Успех поч-

ти всегда мог быть лишь успехом немногих из общей массы. Этим рас-

колом господствующий класс умел пользоваться, чтобы ослабить об-

щую силу народного давления на феодальный строй.

Никогда во всей истории феодализма крестьянство не представляло

собой сплошной, однородной массы. Задолго до каких-либо признаков

капиталистической дифференциации мы можем различать в нем весь-

ма разные группы по правовому и имущественному положению. Но и в

то время, и позже, при наличии капиталистической дифференциации,

крестьянство оставалось одним классом постольку, поскольку оставал-

ся общий антагонизм всех его элементов классу феодалов, т. е. пока

оставался феодализм. Следовательно, классу феодалов всегда было вы-

годно, чтобы крестьянство было неоднородно, так или иначе диффе-

ренцировано, ибо это уменьшало общую силу антагонизма.

Далее, на основе этой неоднородности в рядах непосредственных

производителей происходил и откол от массы народа некоторого верх-

него слоя, который уже нельзя считать принадлежащим к народу. Он

обычно не действует заодно с народной массой, он так или иначе при-

тесняет или эксплуатирует народ, но он и не принадлежит к классу

441

феодалов. Этот отколотый от народа