— косило, два — жало. Количество отработочных дней постоянно увеличивалось. Если население Хмельника в 1576 г. отработало два дня барщины, то в 1618 г. — уже шесть.
Тяжелым бременем на плечи горожан ложились повинности и работы, связанные с сооружением и ремонтом замков, их охраной, содержанием гарнизонов и т. п. Например, население Житомира в 1616 г. жаловалось люстраторам на тяготы, которые оно терпит от замковой администрации. Житомирян, в частности, принуждали возить дрова, являться в замок «на работы… с топорами ежедневно», хотя согласно привилеям они должны были работать всего шесть дней в году, да и то только летом.
Исключительно тяжелой была и повинность отдавать в войско «выбранцев» с соответствующим снаряжением. В первой половине XVII в. г. Степань, например, должен был выставить в пехоту 40 человек, Дубно и Чуднов — по 20, Острог, Янушполь, Вольск, Краснополь и Базалия — по 10.
В пользу духовенства с горожан взималась церковная десятина деньгами и различные дани. Так, в конце XVI в. население Николаева (Галичина) отдавало священнику со двора по полмерки ржи и овса и, кроме того, на пасху — по грошу со двора (коморники — полгроша).
Владельцы городов и местечек зачастую отдавали их в аренду и залог, что практически означало — на разграбление и разорение арендаторам и заимодателям.
Большие беды городам, в том числе и тем, которые пользовались магдебургским правом, приносили произвол королевской администрации, бесчинства размещенных в городах солдат, феодальные междоусобицы. Польский писатель и публицист Ш. Старовольский произвол королевской администрации считал «первым большим злом» для Речи Посполитой XVI–XVII вв. Аналогичного мнения придерживался прогрессивный польский историк и общественный деятель XIX в. И. Лелевель. Даже буржуазный историк А. Яблоновский, один из апологетов пресловутой «цивилизаторской миссии» польской шляхты на Украине, вынужден был признать, что украинские города и их население терпели притеснения со стороны старост и других должностных лиц королевской администрации, неограниченная власть которых довлела над городами. О произволе представителей королевской власти на Украине в первой половине XVII в. в летописи Самовидца говорится: «…вимисли надуманные повинности и различные унижения велікие были от старостов»[161].
Киевские ремесленники жаловались на злоупотребления воеводы и других урядников (конец XVI в.): «Повинности и пошлины незвыклые на них вытягуют, до везенья (в тюрьму. — Ред.) безвинне сажают и трудности задают»[162]. Власть имущие принуждали ремесленников даром отдавать им свои изделия, выполнять различные тяжелые работы. Картину злоупотреблений королевских и городских урядников по отношению к купцам и торговле вообще раскрывает жалоба населения Львова (июнь 1647 г.): огромные пошлины и «вымогательство… вымышленных повинностей, проволочки и унижение купцов так велико, что они из-за таких притеснений объезжают город за несколько миль, как зачумленный, выставляя свои товары в окрестных шляхетских местечках, а во Львове вся торговля… совершенно упала».
Много бед причиняли городам магнатские междоусобицы, неизменным спутником которых были грабежи населения. Паны «спешили на грабежи, как [осы] на мед». Так, в сентябре 1584 г. шляхтич М. Немирич совершил нападение на местечко Топорище, принадлежавшее шляхтичу Т. Бутовичу, «з многими слугами и помочниками… з гаковницами и з ручницами, и з иншею многою стрелбою и оружем… конно и збройно… кгвалтом… все побрал, попалил», а слуги Немирича в местечке «яко… татары побурили»[163].
О разбое жолнеров Ш. Старовольский с негодованием писал: «Мало того, что из дома бедного горожанина… все жолнер заберет, не оставит и скобы, но еще и издевается над бедным человеком, вкручивая пальцы в курок ружья, сажая босыми ногами на угли… что глаза на лоб лезут, чего над несчастными людьми ни татарин, ни турок во время нападения не делал». Польский буржуазный историк Т. Чарновский (середина XIX в.), рисуя ужасающую картину произвола шляхетских войск на Украине, подчеркивал, что «грабежи, насилие и разбои переходили границы правдоподобного».
Все эти непосильные налоги, повинности, унижения, грабежи ставили украинские города и их население в очень тяжелые условия.
Национально-религиозное угнетение населения украинских городов. Тяжелый социальный гнет в городах усугублялся национальным. Всяческие притеснения и ограничения городского населения украинской национальности особенно усилились после Брестской церковной унии 1596 г. Национальный гнет тесно переплетался с религиозным. Так, украинским православным горожанам Львова, Дрогобыча, Самбора разрешалось жить только в специально отведенных кварталах, запрещалось покупать и строить дома. Ограничивалась ремесленная деятельность украинского населения городов. Например, в уставе скорняцкого цеха г. Олеско (вторая половина XVI в.) было зафиксировано, что «цехмистром может быть избран [мастер] только римской религии». В ремесленные цехи г. Бережаны брали учениками лишь католиков. Особенно притеснялись украинские православные ремесленники во Львове. В шапочный, шорный, кожевенный, мыловаренный и другие цехи запрещалось принимать на обучение учеников некатоликов. Уставы золотарского, токарного, пекарского цехов и цеха мясников категорически запрещали принимать в них православных ремесленников-украинцев. Им чинились препятствия при вступлении даже в те цехи, в которых украинцы были с давних времен. Подобные ограничения имели место в Городке, Ярославе, Перемышле, Старой Соли. В своих жалобах украинское население Львова не раз заявляло, что во многих цехах уже «перевелся русский (украинский. — Ред.) народ». Власти Перемышля в 1625 г. запретили членам цехов даже говорить на украинском языке.
Королевская администрация и городские власти Львова и других западноукраипских городов не допускали или ограничивали украинцев в занятии торговлей, их облагали многими дополнительными налогами, взимали большие штрафы, закрывали лавки.
Повсеместно украинское православное население городов отстранялось от участия в городском самоуправлении или всячески ограничивалась его роль в этом органе. С украинского населения Киева, Львова, Чернигова, Теребовли, Острога, Заслава и других городов взимали различные сборы в пользу городской администрации, католического и униатского духовенства.
Украинцы, жившие во Львове, в 1609 г. жаловались сейму на национальное угнетение: «Утяжени естесмо мы, народ русский (украинцы. — Ред.), от народа полского (польско-шляхетской верхушки. — Ред.) ярмом над египскую неволю, же наслеч без меча, але горей неж мечем с потомств выгубляют заборонивши нам пожиток и ремесл обходов вшеляких, чим бы толко человек жив быти могл, того не волен русин на прирожоной земли своей руской уживати в том то руском Лвове»[164]. О дискриминации украинского населения Львова свидетельствует и документ 1630 г., в котором сказано: «Кто придерживается греческой веры и не перешел в унию, тот не может проживать в городе, мерять локтем и квартой и быть принятым в цех». Аналогичная ситуация сложилась и в других городах Украины.
Дискриминации по национально-религиозному признаку подвергалось население, прежде всего трудовое, и других национальностей, проживавших в украинских городах. Так, во Львове, Теребовле, Бродах, Тернополе армяне и евреи могли жить только на специально отведенных участках. Армянские, еврейские, болгарские ремесленники в цехи не принимались. Только после длительной борьбы в 1600 г. несколько армянских ремесленников Львова получили право вступить в цехи. Они могли стать и мастерами, но не более двух — в сапожном, портняжном и скорняцком цехах, одного — в художественном. Кроме того, армянским мастерам категорически запрещалось брать в обучение некатоликов. Армяне, евреи, молдаване, болгары и другие купцы-некатолики ограничивались в занятиях торговлей. Как и украинское православное население, горожане-некатолики других национальностей не допускались к участию в городском самоуправлении (за исключением армян Каменца-Подольского, Снятина и Язловца, где они имели свои магистраты), облагались дополнительными повинностями.
Национально-религиозный гнет тяжелым бременем ложился на трудовое население украинских городов.
Таким образом, углубление общественного разделения труда и развитие экономики на украинских землях во второй половине XVI — первой половине XVII в. способствовали появлению новых и росту старых городов и местечек — центров ремесла и торговли. С дальнейшим развитием экономики усиливалась социальная дифференциация городского населения, возрастал социальный и национальный гнет низших слоев городского населения, составлявших его основную массу. Большим препятствием на пути экономического и политического развития украинских городов и местечек был социальный и общественно-политический строй шляхетской Польши, в особенно уродливых формах проявлявшийся на захваченных украинских землях.
3. РЕМЕСЛО И ПРОМЫСЛЫ
Городские ремесла и промыслы. Во второй половине XVI — первой половине XVII в. значительно быстрее, чем в предыдущий период, происходил процесс отделения ремесла от сельского хозяйства и сосредоточения его в городах.
В городском ремесле начали намечаться новые явления, в первую очередь непрерывный и все более интенсивный рост количества внецеховых ремесленников — «партачей», в большинстве своем выходцев из села. Во Львове в первой половине XVII в. они составляли уже свыше 40 % ремесленников.
В украинских городах возникали все новые ремесленные цехи. О причинах образования цехов К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «Необходимость объединения против объединенного разбойничьего дворянства, потребность в общих рыночных помещениях в период, когда промышленник был одновременно и купцом, рост конкуренции со стороны беглых крепостных, которые стекались в расцветавшие тогда города, феодальная структура всей страны — все это породило цехи…»[165].
Цеховые ремесленники, сосредоточив в своих руках не только производство, но и сбыт готовых изделий, усматривали в «партачах» опасных конкурентов и не допускали их в свои организации. Они всячески препятствовали деятельности «партачей»: нападали на их мастерские, захватывали произведенную ими продукцию, изгоняли из городов и т. п.
Подвергаясь постоянным преследованиям, внецеховые ремесленники вынуждены были обращаться к посредничеству скупщиков-купцов, хорошо знакомых с рынком и его нуждами. Скупщики постепенно отдаляли ремесленников-«партачей» от рынка готовых изделий, а затем и от рынка необходимого им сырья и таким образом подчиняли их себе.
Однако противодействие цехов «партачам» не имело того успеха, на который они рассчитывали, так как последних поддерживала, исходя из своих интересов, шляхта, а иногда и представители городских властей. Например, из жалобы львовского цеха золотарей (март 1598 г.) известно, что некоторые шляхтичи давали пристанище в своих домах «бродячим ремесленникам-золотарям». В другом случае (май 1610 г.) львовский городской чиновник в связи с жалобой пекарского и резницкого цехов признал, что ремесленники-«партачи» «занимаются пекарством и резничеством на шляхетских дворах» во вред львовским цехам. Даже королевские старосты пользовались услугами «партачей». Так, в 1599 г. львовский староста вместо двух ремесленников, которых ему разрешалось иметь на юридике, держал их свыше 100, а в 1638 г. вместо разрешенных шести — 150. В своих интересах действовали и многие представители зажиточной цеховой верхушки. Нередки были случаи, когда богатые мастера, игнорируя цеховые уставы, произвольно увеличивали в своих мастерских количество подмастерьев и учеников. Так, львовский портной Я. Соколовский (первая половина XVII в.), имевший право держать троих подмастерьев и одного ученика, пользовался трудом десяти подмастерьев и нескольких учеников.
С ростом количества ремесленников-«партачей» цехи вынуждены были все больше считаться с ними. Так, портняжный цех г. Тернополя во второй четверти XVII в. разрешил портным-«партачам» заниматься ремеслом при условии уплаты ими в цеховую кассу 8 злотых с каждого мастера ежегодно. А внецеховые луцкие портные и кожевенники в середине XVI в. по соглашению с портняжным цехом должны были
