он должен в особенности указывать им во всякое время и на всяком месте потребности, появившиеся именно сейчас, при этих определенных условиях, и определенные средства для достижения сейчас поставленных целей. Он видит не только настоящее, он видит также и будущее; он видит не только теперешнюю точку зрения, он видит также, куда человеческий род теперь должен двинуться, если он хочет остаться на пути к своей последней цели и не отклоняться от него и не идти по нему назад. Он не может требовать, чтобы род человеческий сразу очутился у той цели, которая только привлечет его взор, и не может перепрыгнуть через свой путь, а ученый должен только позаботиться о том, чтобы он не стоял на месте и не шел назад. В этом смысле ученый — воспитатель человечества. Я особенно отмечаю при этом, что ученый в этом деле, как и во всех

766

своих делах, находится под властью нравственного закона, предуказанного согласия с самим собой… Он влияет на общество — последнее основано на понятии свободы, оно и каждый член его свободны, и он не может иначе действовать на него, как при помощи моральных средств. Ученый не будет введен в искушение заставлять людей принудительными мерами, применением физической силы принять его убеждения — против этой глупости не следовало бы в наш век тратить ни одного слова; но он не должен и вводить их в заблуждение. Не говоря уже о том, что тем самым он совершает проступок в отношении самого себя и что обязанности человека во всяком случае должны были бы быть выше, чем обязанности ученого, он тем самым совершит проступок и в отношении общества. Каждый индивидуум в последнем должен действовать по свободному выбору и согласно убеждению, признанному им самим достаточным, он должен при каждом своем поступке иметь возможность рассматривать и себя как цель и должен рассматриваться как таковая каждым членом общества. Кого обманывают, с тем обращаются как с голым средством.

Последняя цель каждого отдельного человека, точно так же как и целого общества, следовательно, и всей работы ученого в отношении общества есть нравственное облагораживание всего человека. Обязанность ученого — устанавливать всегда эту последнюю цель и иметь ее перед глазами во всем, что он делает в обществе. Но никто не может успешно работать над нравственным облагораживанием общества, не будучи сам добрым человеком. Мы учим не только словами, мы учим также гораздо убедительнее нашим примером, и всякий живущий в обществе обязан ему хорошим примером, потому что сила примера возникает благодаря нашей жизни в обществе. Во сколько раз больше обязан это делать ученый, который во всех проявлениях культуры должен быть впереди других сословий? Если он отстает в главном и высшем, в том, что имеет целью всю культуру, то каким образом он может быть приме-

767

ром, которым он все же должен быть, и как он может полагать, что другие последуют его учению, которому он сам на глазах у всех противоречит каждым поступком своей жизни? (Слова, с которыми основатель христианской религии обратился к своим ученикам, относятся собственно полностью к ученому: вы соль земли, если соль теряет свою силу, чем тогда солить? Если избранные среди людей испорчены, где следует искать еще нравственной доброты?) Следовательно, ученый, рассматриваемый в последнем отношении, должен быть нравственно лучшим человеком своего века, он должен представлять собой высшую ступень возможного в данную эпоху нравственного развития. Это наше общее назначение, м.г., это наша общая судьба. Счастлив удел того, кто предназначен в силу своего особого призвания делать то, что надо было бы уже делать ради своего общественного призвания в качестве человека, — тратить свое время и свои силы не на что другое, как только на то, для чего иначе надо было бы урывать время и силы с разумной бережливостью, и иметь в качестве работы, дела, единственного повседневного труда своей жизни то, что для других было бы приятным отдыхом от работы. Это укрепляющая и возвышающая душу мысль, которую может иметь каждый из вас, достойный своего назначения: и мне в моей доле доверена культура моего века и следующих эпох, и из моих работ родится путь грядущих поколений, мировая история наций, которые должны еще появиться. Я призван для того, чтобы свидетельствовать об истине, моя жизнь и моя судьба не имеют значения; влияние моей жизни бесконечно велико. Я — жрец истины, я служу ей, я обязался сделать для нее все — и дерзать, и страдать. Если бы я ради нее подвергался преследованию и был ненавидим, если бы я умер у нее на службе, что особенное я совершил бы тогда, что сделал бы я сверх того, что я просто должен был бы сделать?

768

Я знаю, м.г, как много я сейчас сказал, я также хорошо знаю, что оскопленное и лишенное нервов время не переносит этого чувства и этого его выражения, что оно робким голосом, обнаруживающим скрытый стыд, называет бредом все, до чего оно само подняться не в состоянии, что оно со страхом отводит глаза от картины, в которой оно ничего не видит, кроме своей бесчувственности и своего позора, что все сильное и возвышающее производит на него такое же действие, как всякое прикосновение на совершенно разбитого параличом; я все это знаю, но я знаю также, где я говорю. Я говорю перед молодыми людьми, которые уже благодаря своим годам ограждены от этой полной бесчувственности, и я хотел бы одновременно мужественным учением о нравственности вложить в их душу чувства, которые и на будущее время могли бы предохранить их от нее. Я совершенно откровенно признаюсь, что именно с этого места, куда поставило меня провидение, я хотел бы немного содействовать, если бы мог, распространению во всех направлениях, где говорят по-немецки, и далее, этого мужественного образа мыслей, сильного чувства возвышенного, чувства достоинства и горячего усердия при исполнении своего назначения, независимо ни от какой опасности; я хотел бы тогда, когда вы покинете эти пределы и разойдетесь по всем концам, быть уверенным в вас повсюду, где бы вы не жили, как в мужах, избранница которых — истина, которые преданы ей до гроба, которые примут ее, если она будет отвергнута всем миром, которые открыто возьмут ее под защиту, если на нее будут клеветать и ее будут порочить, которые ради нее с радостью будут переносить хитро скрытую злобу сильных, пошлую улыбку суемудрия и сострадательное подергивание плечами малодушия. С этим намерением я сказал то, что я сказал, и с этой конечной целью я буду говорить все, что я скажу.

ЛЕКЦИЯ V

ИССЛЕДОВАНИЕ УТВЕРЖДЕНИЯ РУССО О ВЛИЯНИИ ИСКУССТВА И НАУК НА СЧАСТЬЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Для открытия истины оспаривание заблуждений противников не приносит значительной пользы. Если истина раз выведена из ее собственного основоположения (Grundsatz) при помощи правильных заключений, то непременно все, что ей противоречит, должно быть ложно и без прямого опровержения, и если можно окинуть взором весь путь, которым приходится идти, чтобы прийти к определенному знанию, то так же легко заметить окольные дороги, которые ведут от него к ложным мнениям, и легко можно указать каждому заблуждающемуся совершенно определенно тот пункт, отправляясь от которого он заблудился. Ведь всякая истина может быть выведена только из одного основоположения. Каково должно быть основоположение для каждой определенной задачи, это должно установить основательное наукоучение. Каким образом из этого основоположения делать дальнейшие выводы, указывается общей логикой, и таким образом можно легко определить как истинный путь, так и ложный.

Но ссылка на противоположные мнения имеет большое значение для отчетливого и ясного изложения найденной истины. Благодаря сравнению истины с заблуждениями приходится больше обращать внимание на отличительные признаки обоих и представлять их себе с более выраженной определенностью и большей ясностью. Я пользуюсь этим методом, чтобы дать вам сегодня краткий и ясный обзор того, что я до сих пор излагал вам в этих лекциях.

Я полагал назначение человечества в постоянном прогрессе культуры и в однообразном непрерывном развитии всех ее задатков и потребностей и я отвел очень почетное место в человеческом обществе сословию, которое предназначено для наблюдения за прогрессом и однообразием этого развития.

Против этой истины никто не возражал более определенно и с большим красноречием, приводя ложные основания, чем Руссо. Для него дальнейшее движение культуры — причина всей человеческой испорченности. По его мнению, нет для человека спасения кроме как в естественном состоянии, и сословие, которое больше всего содействует развитию культуры, — сословие ученых — есть, по его мнению, источник и средоточие всей человеческой нищеты и испорченности, что, конечно, совершенно правильно вытекает из его принципов.

Подобный тезис выставляет человек, развивший сам свои духовные задатки до очень высокой степени. Со всем превосходством, которое дало ему его прекрасное образование, напрягает он все силы, для того чтобы убедить по возможности все человечество в правильности своего утверждения и уговорить его вернуться к прославленному им естественному состоянию. Для него возвращение есть прогресс, для него это покинутое естественное состояние — последняя цель, к которой наконец должно прийти испорченное сейчас и изуродованное человечество. Он делает, следовательно, то же самое, что делаем мы, он работает, чтобы по-своему продвинуть человечество дальше и содействовать его стремлению к последней высшей цели. Он

Это то же самое противоречие, которое господствует также в его основоположении в себе. Что же побуждало его к действию, кроме как стремление его сердца? Если бы он проследил за этим стремлением и поставил бы его рядом с тем, которое привело его к его заблуждению, то в образе его действий и характере его выводов было бы одновременно единство и согласие. Если мы разрешим первое противоречие, то одновременно мы разрешим и второе; точка соприкосновения первого есть одновременно и точка соприкосновения второго. Мы найдем эту точку, мы разрешим противоречие, мы поймем Руссо лучше, чем он сам понимал себя, и мы найдем, что он в полном согласии с самим собой и с нами.

Что навело Руссо на то странное, правда, отчасти установленное и до него другими, положение, совершенно расходящееся в своей всеобщности с общим мнением? Вывел ли он его путем одного размышления из более высокого основоположения? О нет, Руссо ни с какой стороны не дошел до основ всяческого человеческого мышления; кажется, он никогда даже и не ставил себе о них вопроса. Все, что Руссо имеет истинного, основано непосредственно на его чувстве, и его знание поэтому отмечено ошибкой знания, основанного на голом, неразвитом чувстве, именно оно отчасти нетвердо, потому что о своем