это силы, конечно, должен всецело напрягать их к этой цели ради самого себя и ради того, чтобы закрепить в потоке времени то место, которое ему предназначено. Но, тем не менее, время идет своим твердым, от вечности для него определенным шагом, и единичной силе здесь ничего не ускорить и не добиться насильно. Действенная роль принадлежит только всеобщему объединению и особенно сокровенно живущему вечному духу времен и миров.

Что касается моих теперешних стремлений, то для меня было бы лестной наградой, если бы в течение нескольких часов этого полугодия образованная и восприимчивая публика находила здесь подобающую и достойную духовную пищу и чувствовала бы себя перенесенной в горний эфир возвышающего над делами и досугами обыденной жизни более свободного и

17

чистого настроения. И если бы, кроме того, в чью-нибудь юную и сильную душу запала искра, которая бы зажгла новую жизнь, из моих слабых, быть может, мыслей развила бы лучшие и более совершенные и породила бы мощное решение осуществить их, моя награда была бы совершенной.

С такими мыслями я принудил себя пригласить вас на чтения, подобные сегодняшнему; с такими мыслями я расстаюсь теперь с вами, предоставляя вашему собственному размышлению решить, намерены ли вы еще продолжать мыслить совместно со мной.

18

ЛЕКЦИЯ II

Почтенное собрание! Прежде всего позвольте мне кинуть благожелательный взор назад, на предыдущую лекцию, и да будут мои слова встречены также сердечно, как сердечно я высказываю их.

Замечено было, что некоторые члены этого собрания не вполне могли следить за большей частью сказанного мной в начале предыдущей лекции. Поскольку это имеет еще какую-нибудь иную причину, кроме непривычки к языку, голосу лектора, его манере читать и вообще новизне положения (такая непривычка должна еще быть преодолена несколькими минутами навыка), я позволю себе сказать несколько успокоительных слов на тот случай, если бы это повторилось еще в будущем.

Именно то, что, как я слышал, не вполне было усвоено упомянутыми слушателями, не столько относилось к сущности предмета, сколько обусловливалось правилами искусства, которым мы здесь занимаемся, искусства философствования, и служило нам для нахождения исходной точки в области всего остального знания, из которого мы выделяем наш предмет, и для точного определения того пункта, где знание нашего предмета выделяется из всей системы знания. Мы должны были дать знатокам и специалистам отчет о своем методе. Творчество в области всякого другого искусства — в поэзии, музыке, живописи — не нуждается в изложении правил, согласно которым оно совершается; только совершенно прозрачное для себя искусство философствования не может сделать шага, не указав оснований, по которым оно его сделало; теория и практика идут здесь рука об руку. Так должен был поступить я в прошлый раз и должен буду всегда делать в подобных случаях. Но кто и без доказательств согласен

19

предположить, что я буду соблюдать все правила своего искусства, и спокойно и беспристрастно проверить на собственном чувстве истины то, что я заложил в качестве основного камня здания, тот, пропустив ту часть изложения, в которой содержался упомянутый отчет, не потерял ничего существенного, и для его цели вполне достаточно того, чтобы он уяснил себе из предыдущей лекции, признал за истину и удержал в памяти для связи, с дальнейшим следующие положения.

Жизнь человеческого рода не зависит от слепой случайности и не есть, как часто полагает поверхностное суждение, нечто всегда себе равное, что было всегда и будет таким, каково оно теперь, — но она величественно шествует и движется вперед по твердому плану, который необходимо должен быть осуществлен и потому несомненно осуществляется. Вот этот план: человечество в этой своей жизни свободно превращает себя в чистое отражение разума. Вся его жизнь разделяется — хотя, быть может, строгое выведение этого разделения не вполне точно усвоено или забыто слушателем — на пять главных эпох: эпоху, когда разум властвует как слепой инстинкт; эпоху, когда этот инстинкт превращается в повелевающий внешним образом авторитет; эпоху, когда разрушается власть этого авторитета и вместе с последним — самого разума; эпоху, когда разум и его законы постигаются в ясном сознании; наконец, — эпоху, когда созревшее искусство устанавливает и устраивает все отношения рода согласно с законами разума. Чтобы закрепить эту последовательность в вашей памяти путем чувственного средства, мы воспользовались общеизвестным сравнением с раем. Далее, необходимо знать еще следующее: к одной из этих пяти эпох должно принадлежать и наше время, к которому, собственно, относится все сделанное рассуждение; основное понятие этой эпохи должно быть выдвинуто преимущественно перед понятиями остальных четырех эпох, которых мы коснемся, лишь поскольку объяснение их необходимо для объяснения выбранной нами эпохи. Из этого основного понятия должны быть выведены все явления современности как необходимые его следствия. С этого должна начаться вторая лекция.

20

К ней мы и перейдем, начав с выяснения вопроса: на какой ступени всей совокупности земной жизни человечества находится современная нам эпоха? Что касается лично меня, я думаю, что наше время находится в самом центре всей совокупности времени, и если две первые из указанных нами эпох, когда разум властвует сперва непосредственно, через инстинкт, а затем — косвенно, как инстинкт, через авторитет, характеризовать, как одну эпоху слепого господства разума, а две последние эпохи, когда разум проникает первоначально в знание, а затем — через посредство искусства в жизнь, также определить, как одну эпоху зрячего господства разума, — то современная эпоха соединяет концы двух совершенно противоположных в своем принципе миров: мира темноты и мира ясности, мира принуждения и мира свободы, не принадлежа, однако, ни к одному из них. Или, что то же, наше время принадлежит, по моему мнению, к эпохе, которая занимает третье место в установленном нами ранее делении и которую я характеризовал следующими словами: эпоха освобождения, непосредственно — от повелевающего внешнего авторитета, косвенно — от господства разумного инстинкта и разума вообще во всякой форме, эпоха абсолютного равнодушия ко всякой истине и полной разнузданности, не опирающейся ни на какое руководство, — состояние законченной греховности.

Наше время принадлежит, думаю я, к этой эпохе, — разумеется, с ограничениями, сделанными мной ранее: своим определением я имею в виду не всех живущих в настоящее время личностей, а только тех, которые являются продуктами своего века и ясно и ярко выражают его.

21

Это замечание о нашем времени я делаю в последний раз. Я должен был сделать его, ибо такой мой взгляд на современную эпоху есть единственное основание, по которому я выбрал для своего изложения именно тот принцип, который будет мной развит, оставляя в стороне остальные четыре; иначе я должен был бы или излагать все пять принципов или выбрать по крайней мере еще один. Свое мнение о нашем времени я мог только высказать, но не доказать. Такое доказательство лежит вне области философии и есть дело того, кто знает мир и людей; в этом месте я не претендую на такую роль. Мое мнение высказано мной здесь раз навсегда; теперь я спокойно и невозмутимо, как подобает философу, перейду к выведенному нами из понятия земной жизни вообще и вовсе не измышленному нами высшему принципу, показанному нами в качестве необходимого основного принципа одной из указанных эпох, и сделаю выводы о вытекающих из этого принципа форме и явлениях жизни. Судить же о том, действительно ли лежащая перед вашими глазами современная жизнь походит на ту, которая вытекает a priori и исключительно по правилам умозаключения из установленного мной принципа, надлежит вам и под вашей собственной ответственностью: что бы вы ни сказали на этот счет, лично я желаю оставаться при этом в стороне. Если моя характеристика совпадает с вашим суждением, это как нельзя лучше, если же нет, то мы во всяком случае философствовали если не о современной, то все же о какой-нибудь из возможных и необходимых эпох и, таким образом, не вполне потеряли свой труд.

Я употребил выражение: «современная эпоха» без всякого дальнейшего определения, и пока будет вполне достаточным относить это выражение именно к тому времени, в котором совместно мыслим, говорим, существуем и живем мы, теперешние люди. В мои намерения не входит пока указывать определенные столетия или тысячелетия, с которых начинается то, что я считаю современной эпохой. Несомненно, что эпоха может быть познаваема и оцениваема только в тех нациях, которые стоят на вершине культуры своего времени,

22

и так как культура странствует от народа к народу, то одна и та же эпоха также переселяется от народа к народу, при всех переменах в климате и местности всегда оставаясь неизменной в своем принципе. Объединяя, таким образом, все народы в одну великую семью, время, воплощающее понятие, задерживает на одном месте значительную часть хронологического времени и как бы заставляет остановиться его течение. Особенно приложимо это к эпохе, подобной той, которую мы будем описывать: совершенно противоположные миры соприкасаются и борются здесь друге другом и медленно стремятся к равновесию, т. е. к добровольному отмиранию старого времени. Указать полезные и предохраняющие от недоразумений примеры этого в истории действительного мира будет полезно и целесообразно лишь после того, как мы поближе ознакомимся с принципом эпохи и при этом узнаем, какие именно вопросы следует задавать всемирной истории и что в ней искать. Вопрос не в том, выражало ли бы наше суждение действительность, если бы оно было высказано несколько столетий назад или несколькими столетиями позднее, а только в том, соответствует ли оно ей теперь, и окончательное решение этого вопроса принадлежит вам.

После этого предварительного замечания о нашей ближайшей задаче: развить принцип намеченной эпохи — перейдем к разрешению этой задачи. Я определил этот принцип как освобождение от принуждения слепого авторитета, в который превратился разумный инстинкт, — освобождение, т. е. такое состояние, в котором человеческий род лишь постепенно делает себя свободным, то в одном, то в другом индивидууме, то от одного, то от другого объекта, по отношению к которому авторитет налагал на него цепи, но отнюдь не вполне еще свободен или же свободен (а, может быть, мнит себя таким) в лучшем случае только в тех личностях, которые стоят во главе века и ведут остальных, стремясь возвысить их до себя. Орудие этого освобождения от авторитета есть понятие, ибо сущность инстинкта,

23

как чего-то противоположного понятию, состоит именно в том, что он — слеп, сущность же авторитета, посредством которого инстинкт властвовал в предыдущую эпоху, — в требовании слепой веры и слепого повиновения. Поэтому основная максима тех, кто стоит на высоте эпохи, и следовательно, принцип самой эпохи таков: считать существующим и обязательным только то, что понятно и