философами и знают добродетель исключительно как противоположность пороку, опасаться того, что в таком строе станет невозможной добродетель. Эти мудрецы вполне правы, если имеют в виду внешнюю общественную деятельность личности, поскольку она не превышает предписания закона (и вытекает, быть может, из внутренней добродетели, а может быть, и из других источников). В совершенном государстве все, имеющее отношение к обществу, уже закреплено для добродетельного также и во внешних нормах, во внешних повелениях — все, что он любит и желает совершать, во внешних запрещениях — все, что отталкивает его и чего он никогда не в состоянии был бы делать; в таком государстве невозможно выйти за пределы повелеваемого и по внешнему действию здесь невозможно определить, поступает ли человек справедливо из любви к добру ил и же только из страха перед наказанием. Но добродетель не нуждается в таком внешнем распознавании: она основывается на любви к добру, независимо от того, предписывается ли оно, и на отвращении ко злу, независимо от того, запрещено ли оно; она довлеет себе самой и счастлива в собственном сознании.
И, таким образом, мы постоянно приходим к выводу, что благодаря завершению всех отношений человеческого рода и в особенности благодаря завершению охватывающего все остальные отношения государства, уничтожаются всякое добровольное самопожертвование, всякий героизм, всякое самоотречение, словом — все, чему мы обыкновенно изумляемся в человеке, и остается, как единое непреходящее, лишь любовь к доб-
181
ру. Возвышаться до этой любви человек может только свободно, или, скорее, ее огонь сам по себе зажигается во всякой душе, совершенно искоренившей в себе любовь ко злу. Государство может лишь облегчать рост этой любви, запугивая далеко в тайники души противоположную любовь ко злу и не давая ей никаких преимуществ, но, напротив, уделяя ей одни невыгоды. В чьей душе зажегся этот огонь небесной любви, тот вознесся, внутренне свободный и самостоятельный, даже над государством, каким бы связанным он ни казался извне; не государство дает закон его воле, но закон государства лишь случайно (и еще потому, что это — совершенный закон) согласуется с законом его воли. Подобно тому, как эта любовь есть единое непреходящее и единственное блаженство, она есть и единственная свобода; и только одна она освобождает от оков государства и от всяких других оков, отягчающих и стесняющих нас в этом мире. Благо людям, что для этой любви им нет нужды выжидать медленно осуществляющегося завершения государства, ибо во всякую эпоху и при всяких условиях все индивидуумы могут возвышаться до нее!
182
ЛЕКЦИЯ XII
Почтенное собрание!
Чтобы подготовить решение нашей главной проблемы — на какой ступени своего развития находится государство нашей эпохи? — мы в общих чертах и исключительно с философской точки зрения показали в предыдущих двух лекциях, что такое государство по своей форме и со своей материальной стороны и какие ступени и промежуточные формы оно постепенно проходит на пути к своему совершенству. Этот очерк по необходимости должен был быть сухим и мог представлять интерес только в целях разъяснения дальнейшего. Теперь мы должны оживить сделанный нами общий набросок воспоминанием о действительных событиях, — опять-таки для того, чтобы помочь вам самим открыть то новое в устройстве и управлении современных государств, чего не было ранее и чем отличается политический уклад нашей эпохи от всех других эпох. О нашем воззрении на историю и способе ее трактования мы достаточно уже говорили в особой лекции, из которой мы считаем нужным повторить здесь только то, что наши замечания об истории вовсе не имеют в виду быть историческими утверждениями; задача их ограничивается постановкой вопросов и проблем действительного исторического исследования. Мы прибавим к этому еще лишь одно новое ограничение: мы будем держаться только непосредственно тянущейся к нам нити истории, обращаясь с вопросами только к нашей истории, истории цивилизованной Европы, как царства культуры в данное время, и оставляя в стороне все другие ветви истории, которые, правда, произошли, по-видимому, от общего с нами источника, но еще не вернулись к последнему и не имели на нас непосредственного влияния. Таковы, например, такие побочные ветви, как китайская и индийская культуры.
183
Первым начатком всякого соединения в государство мы признали тот момент, когда свободные люди в первый раз подчинены были в известной степени и в известном отношении воле других свободных. Каким образом могло произойти такое подчинение? — вот первый вопрос, возникающий здесь у нас. Этот вопрос связан с вопросом о происхождении неравенства между людьми, вопросом, столь прославившимся в наше время и разрешаемым нами не так, как решил его один писатель, ставший особенно знаменитым благодаря своим взглядам на это явление.
Согласно системе, изложенной нами ранее и точно доказуемой в строгой философии, между людьми изначально существовало крайнее неравенство, неравенство нормального народа, который существовал через себя самого, как чистое отражение разума, и диких и грубых племен. Каким образом произошло первое смешение обоих этих основных моментов человеческого рода, не может нам сообщить никакая история, ибо существование истории предполагает такое смешение уже совершившимся ранее. В состоянии этого смешения даже причастные к первоначальной культуре потомки нормального народа проникаются совершенно новой и не содержащейся в первоначальной культуре задачей, именно — выработкой в себе способности передавать свою культуру, приобретать влияние и оказывать мощное воздействие на другие племена. Вовсе не необходимо при этом, чтобы все они делали одинаковые успехи в этом совершенно новом искусстве или же все были к нему способны. Каждый из них будет развивать в себе это искусство в соответствии со своим индивидуальным характером, и хотя те индивидуумы, которые будут отставать от других и не так легко будут в состоянии отделаться от своей невинности и непосредственности, вовсе не стоят ниже других, легко постигающих умение проникать в происки и пронырство испорченных племен или применять против них силу, но именно последние, а отнюдь не первые, будут советовать, руководить и господствовать, притом с согласия первых, которые, раз сложилось такое положение вещей, не будут у них оспаривать этой привилегии и удалятся в покой и уединенную жизнь.
184
Сюда присоединяется еще одно внешнее, на наш взгляд, очень важное в истории обстоятельство — обладание металлами и искусством их целесообразного употребления. Говоря о металлах, я прошу вас иметь в виду не деньги. Каково происхождение знания металлов, каким образом вышли последние из недр земли и получили от искусства новую неожиданную форму — исследование этих вопросов было бы бесплодным трудом для истории: упомянутое знание, несомненно, предшествовало всякой истории и также старо, как владычество нормального народа над миром, владычество, из которого более искусные сумели сделать после происшедшего смешения народов совсем иное употребление, нежели простодушные. Какую ценность должны были приобрести эти металлы благодаря своей прочности, пригодности к тому, чтобы служить вооружением для слабой человеческой силы, и скрытости в земле, и особенно как страшны должны были они стать в руках того, кто в первый раз превратил их в смертоносное оружие, ясно само по себе. Недаром они являются с самого начала истории желательным для всех товаром, недаром они представляют до наших дней самое драгоценное, что могут привезти цивилизованные люди дикарям, не даром усовершенствование оружия и приготовление из металлов более целесообразных или новых орудий убийства является истинным движущим началом всей нашей истории!
Благодаря обоим этим началам и могло возникнуть в тех странах, по которым был первоначально рассеян нормальный народ, сперва еще не смешанный с дикарями, хотя и окруженный ими, подчинение жителей одному или нескольким предводителям. Если даже пер-
воначальная цель таких соединений состояла исключительно в войне с дикими зверями или дикими, еще не подчинившимися целям культуры людьми, то затем эти соединения стали сохраняться и на случай новой потребности в такой войне. Предводителю незачем было особенно заботиться о доставлении пропитания подчиненным. Последние, происходя, как и он, от культурного племени, могли существовать собственными силами, если только пользовались внешним миром. Так же мало было для него необходимости в черезмерном присвоении их сил и труда, так как соединения имели лишь преходящую и легко достижимую цель. В скором времени эти простые отношения усложнились. Проявление способности к управлению людьми, особенно проявление ее в действительном господстве над другими, стало делом честолюбия, с другой стороны, по мере того как росли способности тех, кто первоначально добровольно подчинился вождям, у них неизбежно начиналось недовольство своей подчиненностью. Таким образом, объединенные общим происхождением и территорией народности отделялись от целого и при удаче сами достигали господства над ним.
Таково было, по нашему мнению, происхождение государства в Средней Азии, доисторической колыбели человеческого рода. Возможно, что первый человек, подчинивший в этой части света волю свободных людей своей воле, был (по выражению известного первоисточника) великим ловцом зверей, но, во всяком случае, объединенная им масса употреблялась в последующее время и для других целей, помимо охоты. Впоследствии на сцену выступают ассирийцы, мидяне, персы и, может быть, еще иные народы, имена которых не дошли до нас, и один за другим захватывают верховное господство над прежними своими властителями и соподвластными народами. Только об этих господствовавших племенах и их вождях и повествует история; она молчит о находившихся в подчинении и о тех, которые никогда не достигали господства, об их знаниях,
186
домашних отношениях, нравах, культуре: их жизнь протекла в безвестности и совершенно незаметно для политической истории. Но что в существенном они были не ниже своих властителей, а, вероятно, еще гораздо выше их, доказывается историей евреев, которые лишь во время своего рассеяния по этим странам освободились от своего прежнего грубого суеверия и возвысились до лучших понятий о Боге и духовном мире. Далее, доказательством этому служит история греков, признающихся в том, что именно из этих стран ими были взяты самые возвышенные элементы их философии, наконец, — историей христианства, которое, как мы уже заметили, само приписывает себе азиатское, а не еврейское происхождение. Главнейшее участие в общественных делах, как и доставляемые таким участием почести, предоставлены были здесь господствующим племенам; члены подвластных народов по общему правилу были лишены всякого участия в управлении; но правящие знали далеко не все силы подвластных и еще более далеки были от полного и всецелого обращения этих сил на свои цели. Ряд лет, который нужен был персидским царям, чтобы закончить приготовления против Греции, и особенно позорный результат похода показывает, как беспомощен был так называемый великий царь персов, повелитель этого громадного пространства земли и бесчисленных народов.
Итак, на ваш взгляд, началом государства был такой строй: подчинение свободных народов известным целям господствующего народа, но подчинение не полное и не систематическое, а зависевшее от
