философии, это — абсолютно имеющееся налицо можно в действительной жизни трактовать и обсуждать, как будто бы оно возникло благодаря первоначальной конструкции, подобной той, какую создает наукоучение; действительная жизнь может быть дополнена, к ней может быть нечто добавлено, согласно законам подобной конструкции, и можно быть уверенным, что действительное наблюдение подтвердит подобного рода дополнение. Не требуется переживать непременно все, все промежуточные этапы, подобно тому как, если опираться на научную геометрию, не требуется действительно измерять все линии, так как некоторые из них можно найти путем простого расчета.
Было бы грубым недоразумением считать это «как будто бы» за категорическое «что», эту фикцию за рассказ о некогда, в определенное время, действительно наступившем событии. Думают ли они, что, конструируя основное сознание в наукоучении, мы желаем представить им историю действий сознания до того, как было само сознание, биографию человека до его рождения? Как бы мы могли сделать это, когда мы сами заявляем, что сознание существует лишь вместе со всеми своими определениями; и как бы мы могли желать получить сознание до всякого сознания и вне всякого сознания? Это недоразумения, против которых не принимают никаких мер, потому что они никому не приходят в голову, пока не обнаруживаются явно.
Так, все космогонии являются попытками первоначальной конструкции Вселенной из ее основных элементов. Разве творец подобной космогонии желает сказать, что все когда-то происходило действительно так, как он излагает? Конечно, нет, поскольку он понимает самого себя и знает, о чем он говорит, ибо, без сомнения, для него Вселенная — органическое целое, в котором не может существовать ни одна часть, если не существуют все остальные. Она, таким образом, совершенно не могла возникнуть постепенно, но в любое время, когда она существовала, она должна была существовать вся целиком. Конечно, антинаучный рассудок, который следует удерживать в границах данного и к
357
которому не следует обращаться с исследованиями такого рода, полагает, что он слышит рассказ, потому что он ничего не может себе представить, кроме рассказов. Нельзя ли из делаемого теперь столь многими предположения, что мы нашим учением [о происхождении знания) предполагаем дать рассказ, заключить, что они сами ничего не имели бы против того, чтобы принять это за рассказ, если бы только это было подкреплено печатью авторитета и древности?
Читатель. Все же я и теперь постоянно слышу лишь о существующих в бытии определениях сознания, о существующей в бытии системе сознания и т. д. Но именно этим недовольны другие; согласно их требованиям, должна существовать система вещей, а из вещей должно быть выводимо сознание.
Автор. Теперь ты говоришь вслед за философами по профессии, от которых, я полагал, ты уже избавился, а не с точки зрения здравого человеческого рассудка и действительного сознания, с которой я только что дал объяснение.
Скажи мне и подумай хорошенько перед ответом: выступает ли в тебе или перед тобой какая-либо вещь иначе, как только вместе с сознанием этой вещи или через сознание ее? Может ли, таким образом, когда-либо в тебе и для тебя вещь отличаться от твоего сознания вещи и сознание, если только оно описанной первой степени и совершенно определенное, отличаться когда-либо от вещи? Можешь ли ты мыслить вещь без ее осознания или совершенно определенное сознание без его вещи? Возникает ли для тебя реальность иначе, чем посредством погружения твоего сознания в его низшую степень; и не прекращается ли вовсе твое мышление, если ты пожелаешь мыслить это иначе?
Читатель. Если хорошо вдуматься в дело, то следует с тобой согласиться.
358
Автор. Теперь ты говоришь от самого себя, из твоей души, от твоей души. Не стремись же к тому, чтобы выскочить из самого себя, чтобы охватить больше того, что ты можешь охватить, а именно сознание и вещь, вещь и сознание, или, точнее, ни то, ни другое в отдельности, а то, что лишь впоследствии разлагается на то и на другое, то, что является безусловно субъективно-объективным и объективно-субъективным [11].
И обычный человеческий рассудок также не находит, чтобы дело обстояло иначе: у него всегда сознание и вещь пребывают вместе, он всегда говорит об обоих совместно. Только философская система дуализма находит, что дело обстоит иначе, так как она разделяет абсолютно неразрывное и полагает, что мыслит особенно отчетливо и основательно, когда у нее иссякает всякое мышление.
Это только что проведенное вместе с тобой размышление и это направление мыслей (Besinnen) каждого на самого себя кажется нам теперь таким легким и естественным, что для этого не требуется никакого изучения, что оно может иметь место у каждого само собой и что его можно без дальнейших разговоров ожидать от каждого. Каждый, в ком только проснулось сознание и кто вышел из промежуточного положения между растением и человеком, находит, что положение вещей именно таково, а кого вообще невозможно довести до понимания этих вещей, тому уже никак не поможешь. Правда, иногда считали это направление мыслей (Besinnen) на самого себя самим наукоучением. Тогда не было бы ничего проще и ничего легче, чем эта наука. Но она есть нечто большее: и это направление мыслей есть не она сама, а только первое и простейшее, но зато непременное условие ее понимания.
Что же думать о головах тех, кто и здесь еще ищет выхода на путях критического и трансцендентального скептицизма, т. е. думает, что можно еще сомневаться, действительно ли необходимо знание того, о чем говорят, и кто в этом сомнении видит истинное философское просвещение?
359
Прошу тебя, мой читатель, встряхни этих грезящих и спроси у них: знали ли вы когда-либо что-нибудь, не обладая сознанием, и, следовательно, могли ли вы когда-либо со всем вашим знанием, — и так как это знание, поскольку вы не превратились в пни и чурбаны, неразрывно связано с вашим существом, — могли ли вы когда-нибудь со всем вашим существом выйти за пределы определения сознания? Если вы однажды уже поняли это, то укрепитесь в этом убеждении, отметьте это себе раз навсегда и отныне не позволяйте себе отклониться от него или хоть на мгновение забыть.
Правда, нам очень хорошо известно, что, когда вы опять-таки судите об этих определениях сознания, т. е. порождаете сознание второй степени, оно кажется вам в этой связи сознанием по преимуществу, чистым сознанием, отделенным от вещи; и теперь по отношению к этому чистому сознанию то, первое, определение кажется вам чистой вещью, подобно тому как мера вашей линии также должна быть еще чем-то другим, чем самой линией. Но, так как вы уже знаете, что для вас ничего не может существовать, кроме определения сознания, вы не позволите себе обмануться этой видимостью; вы очень хорошо поймете теперь, что и эта вещь есть не что иное, как подобное определение, которое только по отношению к высшему сознанию называется вещью, подобно тому как вы каждое мгновение можете убедиться, что ваша мера линии есть не что иное, как сама линия, только мысленно взятая в другом отношении и более ясно продуманная.
Нам столь же хорошо известно, что, раздумывая над системой основных определений сознания (это требуется хотя бы для того, чтобы получить понятие о наукоучении), вы не можете фиксировать живое, находящееся в постоянном движении и становлении, каким вам является ваше сознание, и удерживать его перед собой как прочное и устойчивое, чего от вас никто и не требует, но что, следовательно, эта система для вас, для вашего сознания, выступает в виде системы мира, ведь и весь ваш мир, представленный даже с точки зрения обычного сознания, есть не что иное, как именно эта молчали-
360
во подразумеваемая система основных определений сознания вообще. Но из предшествующего размышления о себе вы должны знать и помнить о том, что, все же, поскольку вы эту систему мыслите, о ней знаете и говорите, — а не мыслите ее, не знаете о ней и не говорите о ней, — она, собственно говоря, может быть лишь системой определений вашего сознания.
361
Я вижу это по тебе, мой читатель, что ты стоишь пораженный. Ты, по-видимому, думаешь: неужели ничего более, кроме этого? Мне подносят простое отображение действительной жизни, которое меня ни от чего в жизни не избавляет; изображение в уменьшенном виде и бледными красками того, чем я и так располагаю в натуре, каждый день без всякого усилия и труда. И для этой цели я должен принудить себя к утомительным занятиям и длительным упражнениям! Ваше искусство кажется мне не намного более важным, чем искусство того известного человека, который пропускал просяные зерна сквозь игольное ушко, что, конечно, также стоило ему немало усилий. Я не нуждаюсь в вашей науке и желаю держаться жизни.
Следуй без предубеждения этому намерению и держись только как следует жизни. Оставайся твердым и непоколебимым в этом решении и не позволяй никакой философии вводить себя в заблуждение или внушать себе сомнения относительно этого решения. Уже благодаря одному этому я бы счел, что в основном достиг своей цели.
Но для того, чтобы ты не подвергся опасности унижать, дискредитировать, опираясь на наши собственные высказывания, и притеснять, поскольку это в твоей власти, науку, которой мы не советуем тебе заниматься и над которой ничто в сфере твоей деятельности не заставляет тебя ломать голову, послушай, какое значение может иметь изучение ее и какую пользу оно может принести.
362
Уже издавна рекомендовали математику, в особенности геометрию, т. е. ту часть ее, которая наиболее непосредственно возбуждает созерцание как средство упражнения ума, и ее часто изучали исключительно с этим намерением, никак не желая использовать ее материальное содержание. И она вполне заслуживает этой рекомендации, несмотря на то, что, благодаря ее высокому формальному развитию, благодаря ее освященному древностью авторитету и ее особенной точке зрения, находящейся посередине между созерцанием и восприятием, стало возможным изучать ее в историческом аспекте, вместо того чтобы изобретать ее самому, следуя за ее творцами, как это нужно было бы делать, и принимать ее на веру, вместо того чтобы убеждаться в ее очевидности; так что научное образование, которое только и имелось в виду, не достигалось этим, а уподоблять математический и научномыслящий склад ума стало теперь делом совершенно ненадежным. А именно здесь, как для употребления в жизни, так и для дальнейшего продвижения в науке, не имеет значения, действительно ли вникли в предшествующие положения, или же их лишь приняли на веру. Уже из одного этого соображения можно в гораздо большей степени рекомендовать наукоучение. Без того, чтобы действительно возвыситься до созерцания, а вместе с тем и до научности, совершенно невозможно усвоить его, по крайней мере, в том виде,
