в том, чтобы только варить объективно, но в том, чтобы иметь также субъективное сознание варки». «Толпа ведь полагала, что фихтевское я естья Иоганна Готлиба Фихте и что это индивидуальное я отрицает все прочие существования. «Какое бесстыдство! — восклицали добрые люди: этот человек не верит, что мы существуем, мы, которые гораздо толще его и в качестве бургомистров и судейских делопроизводителей даже приходимся ему начальством». Дамы спрашивали: «Верит ли он хоть в существование своей жены? Нет? И это терпит мадам Фихте?» (Гейне, Соч., т. VII).
387
8 Если здесь Фихте «отвлекается» от кантовских взглядов на «вещи в себе», то в других сочинениях он критикует Канта справа за признание «вещей в себе» как идеалист более последовательный идеалиста менее последовательного. Ленин специально отмечает эту критику Канта со стороны Фихте: «Агностик Шульце упрекает агностика Канта за то, что допущение «вещи в себе» противоречит агностицизму и ведет к материализму». Так же, только еще более решительно критикует Канта субъективный идеалист Фихте, говоря, что допущение Кантом «вещи в себе», независимой от нашего Я, есть «реализм» (Werke, II) и что Кант «неясно» различает «реализм» и «идеализм». Фихте видит вопиющую непоследовательность Канта и кантианцев в том, что они допускают «вещь в себе» как «основу объективной реальности» (480), впадая таким образом в противоречие с критическим идеализмом. «У вас, — восклицал Фихте по адресу реалистических толкователей Канта, — земля на ките, а кит на земле. Ваша «вещь в себе», которая есть только мысль, воздействует на наше я!» (483). (Ленин, Соч., т. XIII).
9 Как в этом, так и в других местах настоящего сочинения Фихте часто оперирует понятиями «реальное», «опыт», «жизнь» и т. п. Следует иметь в виду, что все эти понятия означают для Фихте лишь состояние нашего сознания и ни в коем случае не больше. Попытку Фихте при помощи подобных понятий «возвыситься» над идеализмом и материализмом Ленин называет «софизмом самого дешевенького свойства». {Ленин, Соч., т. XIII)
10 Не столько «забавным», сколько несостоятельным фихтевскоея признавали даже такие крупнейшие немецкие идеалисты, как Шеллинг и Гегель. Первый из них был в течение нескольких лет в дружеских отношениях с Фихте. Фихте богатством видит прежде всего в его способности к деятельности и отделению себя, как мыслящего, от себя же, как мыслимого. Современник Фихте — Гегель — в своих лекциях по истории философии подверг резкой критике это его «основополо-
388
жение». «Это основоположение, — писал он, — во-первых, абстрактно и недостаточно… в этом философском основоположении действительно различны субъект и предикат, но лишь для нас, размышляющих об этом… Это основоположение, во-вторых, есть, правда, непосредственная достоверность самосознания; однако самосознание есть также и сознание, и в последнем для него столь же достоверно, что существуют другие вещи, которым оно противостоит. В-третьих, указанное основоположение не имеет в себе истины именно потому, что достоверность самого себя, которым обладаете, не имеет в себе предметности…». (Гегель, «Лекции по истории философии», кн. 3, Соч., т XI)
11 Это место использовано Лениным при критике махизма. Приведя выписку из «Ясного, как солнце, сообщения», Ленин пишет по поводу Маха и Авенариуса: «Ничего иного, кроме перефразировки субъективного идеализма, нет в разбираемом учении Маха и Авенариуса. Претензии их, будто они поднялись выше материализма и идеализма, устранили противоположность точки зрения, идущей от вещи к сознанию, и точки зрения обратной, — это пустая претензия подновленного фихтеанства. Фихте тоже воображает, будто он «неразрывно» связал я и «среду», сознание и вещь, будто он «решил» вопрос ссылкой на то, что человек не может выскочить из самого себя. Иными словами, повторен довод Беркли: я ощущаю только свои ощущения, я не имею права предполагать «объекты сами по себе» вне моего ощущения. Различие способов выражений Беркли в 1710 г., Фихте в 1801 г., Авенариуса в 1892—1894 гг. нисколько не меняет существа дела, т. е. основной философской линии субъективного идеализма» (Ленин, Соч., т. XIII)
12 Фихте был прав, бросая упрек своим коллегам по профессии. Даже такой человек, как Шеллинг, писал пародию на «Ясное, как солнце, сообщение», не прочитав, а только просмотрев его. Каролина Шеллинг в письме к А. В. Шлегелю пишет о только что вышедшей работе Фихте: «Шеллинг только просмотрел эту книгу, а я читала ее». (К. Фишер, «Шеллинг»)
389
13 Эвклид (около 330—275 до н.э.) — крупнейший математик древней Греции. В своих «Началах (элементах) геометрии» он впервые осуществил попытку систематически построить и изложить дедуктивным способом, опираясь на общепризнанные аксиомы, всю геометрию. Многие века «Начала» Эвклида служили почти единственным руководством в области геометрии. Они насчитывают свыше 460 изданий почти на всех языках.
14 Людвиг Генрих Якоб (1759—1827) — немецкий идеалист-кантианец, современник Фихте. Преподавал одновременно философию и политическую экономию (в Галле, Харькове). Имеет значительное количество трудов по естественному праву, политической экономии, философии, религии, довольно высоко расценивавшихся немецкими историками философии.
15 Упомянутые Фихте люди — посредственные немецкие философы-кантианцы той эпохи:
Иоганн Генрих Абихт (1762—1804) — несколько раз в течение жизни менял философские позиции (сторонник Канта, Рейнгольда и др.). Занимался главным образом преподаванием философии в Эрлангене, Вильне и других местах.
Иоганн Готлиб Буле (1763—1821) — идеалист-кантианец. Преподавал в Геттингене, Москве, Брауншвейге. Главнейшие произведения: восьмитомное «Руководство по истории философии» и шеститомная «История новой философии со времени Возрождения».
Фридрих Бутервек (1766—1828) — идеалист ярко мистического толка. Сумел побывать последователем всех видных философов того времени (Канта, Фихте, Якоби и др.), остановившись в конце концов на так называемой «философии веры», разработанной Якоби. В 1801г. Гегель поместил в «Эрлангенской литературной газете» критический разбор книги Бутервека «Основоположения спекулятивной философии».
390
Карл Генрих Гейденрейх (1764—1801) — немецкий кантианец, побывавший в молодости в рядах последователей Спинозы. В своих многочисленных сочинениях по вопросам философии считал себя человеком, восполнившим систему Канта в вопросах философии, религии и эстетики. Преподавал в Лейпциге.
Христиан Вильгельм Снеллъ (1755—1834) и Фридрих Вильгельм Даниил Снеллъ (1761 — 1830) — братья; оба идеалисты-кантианцы, преподаватели философии в немецких университетах.
Хриастиан Эргард Шмидт (1761—1812) — страстный защитник и популяризатор философской системы Канта. Занимался литературной (издавал «Философский журнал по вопросам морали, религии и благу людей») и педагогической (в Гиссене и Иене) деятельностью.
ФАКТЫ СОЗНАНИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ФАКТЫ СОЗНАНИЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сущность науки заключается в том, чтобы от чувственно воспринятого восходить путем мышления к его сверхчувственному основанию. Такова философия. Она исходит из восприятия знания посредством внутреннего чувства и приходит к его основанию. Предметом этих лекций будет первый отдел этой науки — феномен; мы подвергнем его систематическому наблюдению, и мне будет особенно интересно руководить вашим наблюдением.
Мы наблюдаем знание — значит мы рассматриваем его не в его непосредственном живом бытии, а только в изображении этого бытия. Я хочу руководить вами в начертании этого изображения, помочь вам выделить целесообразное и указать вам на замечательное. К тому же нам часто придется прибегать к особым искусственным мерам, чтобы заставить сознание отвечать именно на те вопросы, которые мы ему предлагаем, и тогда простое естественное наблюдение превратится в искусственно поставленный опыт.
Общие и главные части, на которые должно распасться наше наблюдение, не могут быть указаны сейчас в самом начале, они должны быть найдены в течение нашего исследования. До тех пор будет достаточно разделить нашу речь на главы, из которых в первой говорится о фактах сознания в восприятии внешних предметов. Внешние предметы — это выражение употребляется здесь нами совершенно в том смысле, как его понимает обыкновенный человек: предметы, которые мы воспринимаем как находящиеся вне нас в пространстве.
393
Задача состоит в том, чтобы всем нам хорошо известный в общих чертах факт этого восприятия разложить на его составные части.
Я утверждаю — и приглашаю вас заглянуть в ваше собственное сознание и исследовать, не найдете ли и вы то же самое, — я утверждаю, что в нем содержится следующее.
1) Возбуждение внешнего чувства, которое обозначается следующими словами: красен, высокозвучащ, горек, холоден и т. д.
Возможность этого возбуждения предполагает в созерцающем обладание внешним чувством: так, например, невозможно, чтобы слепой получал возбуждение от цвета; но само возбуждение есть вообще определенное ограничение восприимчивости внешнего чувства. Я воспринимаю этот цветок как красный — это значит, что мое зрение вообще, и, в частности, мое зрение цвета, ограничено зрением определенного цвета, и это ограниченное зрение принято называть красным.
2) Протяженность в пространстве.
Эти две части: ощущаемое и протяженное — вполне исчерпывают сущность внешнего предмета, что я вам и предлагаю признать.
а) Я утверждаю, что протяженность не есть ощущение, а вполне от него отлична. Для доказательства предлагаю вам рассмотреть вместе со мной следующее. Красный цвет, например, есть совершенно простое ощущение, и для того чтобы, так сказать, проецировать его вне себя, совершенно достаточно математической точки.
Что же заставляет вас и дает вам право это простое и неизменное распространять по некоторой поверхности, именно такой величины, а не большей, на которой красный цвет может быть резко ограничен примыкающим к нему каким-нибудь другим цветом?
394
b) Что же такое протяженность, если она, очевидно, не есть ощущение? На этот вопрос нелегко ответить, ибо почти до нашего времени на него отвечали самым разнообразным образом неверно, и правильный ответ на него (у Канта) помог философии выйти на верную дорогу.
Чтобы в самом себе найти верный ответ на этот вопрос, поставьте вместе со мной следующий искусственный опыт (здесь мы впервые прибегаем к таковому). Я спрашиваю вас, делимо ли воспринятое вами тело до бесконечности, или, если бы вы стали производить такое деление, то дошли ли бы вы до предела, далее которого вы не могли бы его продолжать? Я уверен, что вы ответите: тело, конечно, делимо до бесконечности. (Так всегда отвечает предоставленный самому себе здравый человеческий рассудок, и если какой-нибудь философ отвечает иначе, то это происходит оттого, что в нем говорит не естественный предоставленный самому себе рассудок, а его принуждает к этому ответу ряд предшествовавших ложных предпосылок). Спрашиваю далее: является ли это бесконечно делимое определенным и законченным и даже заключенным в собственные границы внутри другой бесконечности? Вы не можете ответить иначе, как утвердительно. Следовательно, вы созерцаете и утверждаете законченную и определенную в протяженности безграничность. (Вы соединяете в ней безграничность и полноту, образуя из них сплоченное и конкретное единство.)
Уясните себе это чрезвычайно важное понятие еще и на другом примере, который скажет нам то же самое, только еще отчетливее. Проведите линию от А до В. Спрашиваю вас: разве эта линия не делима до бесконечности? Следовательно, от А до В действительно совершен бесконечный путь? Да. Не существует ли от любой точки линии на АВ до всякой другой
