существует, есть дело собственно философии. Здесь же я предлагаю вам только мысленно предположить возможность этого существования.
Но что знание может быть действительно и на самом деле таким бытием и выражением свободы, можно выяснить себе из непосредственного созерцания. В знании действительного объекта вне меня как относится объект ко мне, к знанию? Без сомнения, так: его бытие и его качества не прикреплены ко мне, я свободен оттого и другого, парю над ними, вполне к ним равнодушен.
2) Во всяком определенном знании общая свобода, которая существует так же несомненно, как есть вообще знание, ограничена каким-нибудь определенным образом. Во всяком определенном знании двоякое сплочено воедино: свобода вообще, которая тем самым и есть знание, и некоторое ограничение и уничтожение бытия свободы, благодаря чему знание становится определенным знанием.
3) Следовательно, всякая перемена и всякое изменение определений Единого общего знания (Единой общей свободы) может состоять только в том, что скованная свобода освобождается или освобожденная свобода сковывается.
402
4) Далее мы рассуждаем так: так как эта свобода должна быть именно свободой, а знание вообще есть только бытие абсолютной свободы, то такое пленение и связывание себя может производить только она же сама, свобода. Она сама есть начало всех своих возможных определений. Она не была бы свободой, если бы можно было принять такое начало вне ее.
5) Если свобода скована в каком-нибудь отношении, то она в этом же самом отношении не освобождена от оков, и обратно; и, таким образом, хотя бы в общих чертах становится понятно, каким образом различные моменты Единого общего знания должны быть именно противоположными.
6) Пример известного ограничения и освобождения: пятеричностъ и бесконечность.
Сначала применим эти основания в общих чертах к рефлексии. Во внешнем восприятии совершенно простое, никоим образом еще не возвышающееся над самим собой сознание, жизнь которого совершенно еще не получила большого развития, чем самого необходимого для того, чтобы она могла быть сознанием, связано с определенным построением образов. Свободу, необходимую для того, чтобы сознание носило хотя бы форму знания, оно получает от объективирующего мышления, благодаря которому сознание, хотя и связано с этим определенным построением образов, поднимается, по крайней мере, над бытием и становится свободным от него. Таким образом, в этом сознании соединяются связанная и освобожденная свобода: сознание связано в построении, свободно от бытия, которое поэтому переносится мышлением на внешние предметы. (Поэтому наше знание всегда начинается с сознания внешнего объекта; оно и не может начаться ниже, если оно должно оставаться знанием). Это сознание обладает свободой только от бытия, а это есть глубочайшая и последняя степень свободы.
403
1) Рефлексия должна поднять знание над этой определенной связанностью, имеющей место во внешнем восприятии. Оно было связано в построении, следовательно, оно должно стать свободным и безразличным именно по отношению к этому построению, подобно тому, как раньше оно стало свободным и безразличным по отношению к бытию.
Бытие определенной свободы порождает определенное знание. Здесь свобода от построения, следовательно, должно возникнуть знание о построении как таковом, тогда как раньше в простом внешнем восприятии имело место только звание о вещи и ничего больше. Здесь впервые становится ясным высказанное мной выше положение: определенное сознание есть бытие определенной свободы.
Именно то, относительно чего свобода освобождается, становится каждый раз предметом этого определенного сознания. Так, во внешнем восприятии была свобода только по отношению к бытию, и таким образом возникало сознание бытия и больше ничего. В рефлексии есть свобода относительно построения, и по-этомукэтому первому сознанию бытия присоединяется сознание построения. В восприятии сознание заявляло: есть вещь и больше ничего. Здесь новое возникшее сознание говорит: есть также образ, представление вещи. Далее, так как это сознание есть реализированная свобода построения, то знание высказывает о себе самом: я могу создать образ этой вещи, представить ее, могу так же и не создавать.
2) Здесь имеют место различные новые творения сознания. Во-первых, в основе возникшего сознания образа лежит реальное самоосвобождение, самоосвобождение самой жизни знания. Определенное сознание, в данном случае образа, как бытие определенной свободы есть только результат порвавшей прежние узы свободной жизни, результат этого определенного более высокого развития жизни свободы. Неизменное и прочное бытие свободы, которое и есть именно созна-
404
ние, производится свободным актом. Этот акт является даже в сознании напряжением и сосредоточением. Затем я говорил, что возникает знание образа как чего-то нового. Был ли образ также и в предшествовавшем рефлексии чистом восприятии или нет? Если жизнь сознания совершенно свободна, как мы уже раньше признали, то в ней могло появиться восприятие, конечно только через ее собственную свободу, а тогда и сама вещь должна была бы всегда признаваться за свободно созданный образ. Мы даже не находим здесь слов, чтобы выразить, каким образом это можно было бы себе представить. Однако несомненно, что восприятие не создано свободой действительного знания, так как с него начинается все истинное знание, и потому следует сказать: в восприятии мы имеем никак не образ, а вещь.
Все это только предварительные замечания! А теперь перейдем к более глубокому описанию свободы по отношению к образу — свободы, возникшей через это новое развитие жизни. В восприятии есть, во-первых, ограничение внешнего чувства некоторым определенным качеством, например, красным цветом, и оно есть только восприятие собственного состояния, которое именно существует в наличности. Поэтому противоположная этому восприятию свобода, освобождение от связанного состояния, должна прежде всего состоять в том, чтобы свободно из себя самой воспроизводить эти качественные образы: образ желтой краски и т. д., без ограничения внешнего чувства этой краской. Свободная созидающая сила, воображение по отношению к чувственным качествам. (Так как никоим образом не может быть образа какого-нибудь качества, если не было предварительно действительного возбуждения внешнего чувства, так как далее для свободного противополагания нескольких таких образов требуется уже хороший запас их, то следует предположить, что жизнь продолжительное время оставалась в состоянии простого восприятия, прежде чем могла подняться до сво-
405
бодного воображения). Далее, в восприятие входит созерцание протяженности, и именно созерцание тела, ограниченное такой-то фигурой, такой-то величиной, таким-то местом в общем пространстве. Освобождение от этого рода ограничения должно состоять в том, что воображение, оставаясь вообще связанным с протяжением, может, однако, свободно создавать фигуру, величину и место. Наконец, в восприятие входило еще объективирующее мышление. Изменение этого последнего заключается в том, что хотя продукт воображения и полагается вне нас, но так как ограничение чувства вообще отпало, то он полагается не как действительно существующий, а только как нами воображаемый и свободно мыслимый.
Эта свобода воображения действительно есть реальное освобождение духовной жизни. Правда, ваше внешнее чувство будет по-прежнему, по крайней мере, в бодрствующем состоянии, определяться и возбуждаться неизвестной еще вам пока силой. Одно только воображение уносит нас прочь от этого возбуждения внешнего чувства и делает вас способными становиться нечувствительными к этим возбуждениям; мы отвлекаем от них наше восприятие, чтобы отдаться вполне творчеству воображения и тем самым создаем совсем иной порядок времени, совершенно свободный от порядка времени, в котором совершается чувственное развитие. (У детей в первые годы их жизни такая способность отвлекаться от чувственных впечатлений несомненно отсутствует, поэтому отсутствует и способность к свободному воображению. У взрослых степень способности к отвлечению весьма различна в зависимости от их духовного развития. Архимеда не мог отвлечь от его геометрических построений шум от штурма города, но это еще вопрос, не отвлекла ли бы его упавшая вблизи молния).
Рассмотрим все это глубже, для чего перейдем от определенного внешнего вида приобретенной теперь свободы к внутренней ее форме. Я утверждаю:
406
1) Во внешнем восприятии само бытие жизни (знания) обусловливает ее причинность, и к тому же определенную причинность, так как причинность вообще не есть нечто действительное, а только идея (этим самым) жизнь поднимается над объектом: она не есть, подобно этому последнему, только мертвое и покоящееся бытие; она есть живое причинное бытие). В данный момент восприятия жизнь связана именно этой причинностью, а так как она не может быть связанной вообще, то она связана определенной причинностью.
2) В последующем высшем развитии жизнь освобождается от этой связанности; иначе говоря, жизнь возвышается над причинностью, обусловливаемой непосредственным бытием. Следовательно, непосредственное самоистечение жизни задерживается. Но это не значит, что уничтожается жизнь. Что же остается? Очевидно, некоторый принцип, который есть причина не именно потому, что существует налицо, а только благодаря свободной деятельности, возникшей на этой ступени развития жизни. Короче, жизнь становится принципом, имеющим как таковой особое самостоятельное существование, тогда как раньше она существовала только как действительная причинность. Жизнь действительно и реально подчинила этой только что развившейся силе свою причинность, которая раньше не была в ее власти. Она приобрела теперь вместо прежнего простого бытия второе, более высокое бытие: бытие, как покоящийся принцип и, по свободному выбору, бытие, как самоистекающая причина.
3) Всякое бытие определенной свободы дает определенное знание. Следовательно, так как жизнь стала принципом, то обязательно должно возникнуть непосредственное сознание себя, как этот принцип. Как лучше характеризовать это появившееся самосознание? Во-первых, оно есть самоосвобождение также от некоторого знания, с которым раньше было связано, именно от знания объекта. Благодаря этому освобождению в нем возникает знание, именно знание о знании. Одно-
407
временно с этим, в один нераздельный момент жизни, появляется знание принципа и, таким образом, знание об этом принципе сливается со знанием о знании, образуя единого субстанциального носителя знания — познающего, который и есть сам принцип, составляет с ним единое — именно я. Узнающее есть в то же время освобожденный от непосредственной причинности принцип. Сознание я переходит от рефлексии о знании к принципу, и они, неразрывно соединяясь в состоянии рефлексии, образуют единое.
4) Это я, создавшееся путем свободного развития жизни (и вошедшее в сознание), может или продолжать это направление своего жизненного развития, или оно может отдаться свободному построению посредством воображения, причем восприятие следует за этим построением, или оно может отдаться внешнему восприятию.
5) Спрашивается, остается и на этой ступени жизни внутренняя форма внешнего восприятия совершенно такой, как была раньше, или не совсем такой? Я утверждаю, что она не совсем такова, и от понимания этого различия все зависит.
а) Благодаря новому развитию жизнь сознания претерпела полное изменение и преобразование. Раньше его причинность вытекала просто из его бытия, теперь в нем может что-нибудь возникнуть только собственным свободным актом. Сознание уже не может опуститься до того первого состояния после того, как оно над ним возвысилось.
б) Однако сущность внешнего восприятия состоит в том, что сознание обладает причинностью только через свое бытие. Каким же образом сознание, причинность которого не вытекает из его бытия, может быть способно к
