ограничивающим?

467

Можно задаться вопросом: 1) Какая причина тому, что жизнь себя вообще ограничивает? Ответ: то, что она изображает себя в образе, образ же всегда ограничен и определен. Но если мы далее спросим: почему она изображает себя в образе, то мы должны пока оставить этот вопрос без ответа. 2) Почему она ограничена этим определенным способом? На этот вопрос мы отчасти уже ответили: именно потому, что первоначальное и абсолютное воображение ограничено. Отсюда проистекает протяженность, отсюда качество вообще, отсюда внешний мир вне я, отсюда все, что есть только пустая форма внешнего созерцания, что не имеет внутреннего значения и образуется в форме внешнего созерцания только как противоположное. Но мы выше уже обращали внимание на то, что собственно внутренняя сущность мира, поскольку он есть сопротивление сил свободной жизни, должна быть нечто совсем иное, а именно тоже сила (чистый нумен, которого не достигает никакое внешнее созерцание). Эта сила есть тоже мир и как таковой установлена и вполне определена. Откуда же это подлинно настоящее, истинное и первоначальное определение или ограничение? Очевидно, это ограничение совершается самим первоначальным мышлением и именно таким образом: мир по своему внутреннему характеру, как сила и как сопротивляющаяся сила, должен быть предметом причинности Единого общего я (ибо это именно и изображается этим мышлением); сила этого мира должна быть преодолена этой общей жизнью. В этом преодолении некоторая определенная сила жизни, существенно и своеобразно ей принадлежащая, несомненно, станет видимой общему созерцанию. Так как, следуя закону нашей науки, мы всюду исходили не из мнимого мира в себе, а из самой жизни, то что было бы, если бы сопротивление (собственно внутренняя сущность мира, его сила) уже первоначально было предположено и мыслимо только как чистое сопротивление, и больше ничего, т. е. как то, на чем и в противоположность чему сила жизни обнаруживается? Дело обстоит так:

468

1) Жизнь изображает себя в своем единстве. 2) Именно потому, что она есть жизнь, она есть сила, определенная, особенная и существенная сила, а так как жизнь известна нам как принцип, то она внутри этой определенности своей силы есть бесконечная сила. 3) Мы не утверждали, что в описанном до сих пор мышлении жизнь в своем единстве изображает себя внутренне (скорее же внутреннее изображение, которое мы пока знаем, не есть изображение единства, а только изображение по частям), но что она полагает себя внешним образом и во внешнем созерцании. Поэтому она и не может в этой форме изображать свою силу как нечто безусловно внутреннее (само собой разумеется, в ее сущности, а не как формальное условие ее обнаружения, изображение которого мы встречали выше в индивидуальном внутреннем созерцании). Эта сила остается в описанном нами мышлении совсем невиданной и невидимой именно потому, что оно есть самообъектирование. 4) Если эта сила все же должна быть изображена в такого рода мышлении (мышление, будучи жизнью, которая должна быть изображена, не может быть иным), то она может быть изображена только внешним образом на некотором предмете и сопротивлении, т. е. должно быть мыслимо и полагаемо нечто, что должно уничтожиться, когда сила жизни вполне разовьется. 5) В таком случае (и таков, по нашему предположению, внутренний мир, который мы и возвели, как это и следовало, до чистого нумена, и теперь можем назвать природой), внутренняя сила жизни, хотя и останется невидимой, будет собственно определять этот мир, так как в нем должно содержаться все то, что заключается в силе самой жизни, но только как противоположность. Если мышление такого рода противоположности назовем ограниченным и ограниченным именно таким мышлением, то невидимое, ограничивающее в этом мышлении, оставшееся невидимым основание его содержания и есть именно бытие силы жизни. 6) Предположим, что внутри этого мышления действительно развивается сила жизни, тогда эта сила, которая первоначально без этого мышления сопротивления была совершенно невидима, станет в этом раз-

469

витии благодаря сопротивлению видимой для созерцания, которое может созерцать только тогда, когда дано противоположное, и только то, что ограничено противоположным. Развивающаяся сила будет всегда являться ограниченной сопротивлением, которое заранее составлено мышлением, и будет видима только в такой форме созерцания.

(Попутно. Для наукословия природа есть, безусловно, только построенное абсолютным мышлением противоположение абсолютной силе свободной и духовной жизни, необходимо построенное для того, чтобы эту силу, саму по себе невидимую, сделать видимой. Когда натурфилософ слышит, что природа есть только граница, только отрицание, что в ней не должно быть ничего положительного, он сердится и кричит о преступлении против величия природы, но этим он и ограничивается. Ибо для того, чтобы вникнуть в основные положения наукословия, опровергнуть их и доказать положение, противоположное только что высказанному, надо обладать способностью к быстрому и последовательному мышлению, способностью следить за длинным рядом мыслей и незаурядным диалектическим искусством.

Что же это за смутное чувство, воспламеняющее их гнев, в основе которого должно лежать что-нибудь правильное? Вряд ли мы это узнаем от них, поэтому придем сами им на помощь. Как мы увидим в свое время в этих лекциях, в сознании неизгладимо запечатлено понятие абсолютного бытия безусловно из себя, через себя и в себе, и также неизгладимо внушена ему невозможность переносить это понятие на самого себя (я) и полагать себя в каком бы то ни было отношении абсолютом. И вот эта разновидность философов, а также и остальные современники поняли наукословие так, что оно, наперекор этому неизгладимому сознанию, делает я абсолютом, поэтому они, конечно, должны были стараться исправить это свое наукословие. Но это исправление оказалось очень неудачным, ибо доказав, как

470

и следовало ожидать, что я не может быть абсолютом, они сделали таковым природу. Илия, или природа, третьего не может быть, рассуждают, по-видимому, они; естественно потому, что только эти два предмета попадают в поле их зрения. Они возмущаются собственно тем, что мы, не желая считать природу абсолютом, полагаем таковымя. Но в этом они заблуждаются; для нас одно не следует из другого, ибо в наше более широкое поле зрения кроме этих двух предметов попадает и кое-что иное.

Природа остается для нас только границей, подчиненной я, его чистым продуктом, (именно продуктом Единой жизни). Мы позаботимся найти иной абсолют, кроме я и природы, который даст необходимую точку опоры я, а через него и природе.

Мы не прибегаем при этом к приему людей, всегда готовых примирять различные мнения утверждением, что все это, может быть, только спор о словах. Само собой разумеется, что мы, конечно, знаем и жалеем о том, что они, делая природу абсолютом, делают ее в то же время Богом; нам также хорошо известно, что они считают этим Богом не отдельные объекты природы, но переносят это понятие на лежащую в основе всех явлений природы общую мировую душу, внутреннюю силу природы и тому подобное, а при некотором старании и очень большой утонченности эта сила природы в отдельных явлениях прорывается даже как сознание. (Если бы они привыкли строго обдумывать то, что они думают, а не просто фантазировать, то уже дойдя в своей системе до этого места, они должны были бы понять, что немыслим переход от просто обнаруживающейся силы природы к ее сосредоточению в себе самой, к двойственности и рефлексии). Мы же понимаем, что всякий принцип, который должен быть действительно принципом чувственного явления, сам чувствен и никак не может быть мыслим как сверхчувственный и духовный, даже как я, тем менее как Бог. Поэтому остается одно из двух: или сознаться, что не

471

можешь проникнуть в единство и связь явления и понимать его таким, каким оно является: отдельным и рассеянным, тогда ты не философ; или, если ты претендуешь на звание философа и, что само собой разумеется, признаешь реальным сверхчувственное и духовное, тогда совсем откажись от реальности чувственного, совершенно непримиримой с этим знанием, и научись понимать весь чувственный мир так, как его понимает наукоучение: только как форму созерцания сверхчувственного).

После всего сказанного приходится признать, что чувственный мир в своем единстве так же не есть предмет опыта, как и рассмотренные выше части самоизображения жизни, а вполне априорен; он не нечто чуждое, входящее в созерцание и мышление, но нечто необходимо имеющее основание в этом последнем. Его общая внешняя форма, материальность и вообще качественность вытекают из своеобразной формы созидающей силы, принадлежат, следовательно, не чувственному миру, а созидаются в противоположность ему. Как выше мы говорили, что объект становится видимым вследствие ограничения созидающей силы, так теперь, в высшем смысле, можно сказать: в объекте становится видимой созидающая сила, в нем становится видимым это ее внутреннее определение, например ограничение ее бесконечности; и сначала фактически, так как сознание должно с чего-нибудь начаться, и начинается именно с этого места, эта форма созидающей силы впервые вообще вступает в круг зрения. Но для того чтобы эта форма была признана формой созидающей силы и именно абсолютной, требуется, конечно, нечто иное, именно свободная рефлексия, которая, в свою очередь, возможна только при условии непосредственного созерцания объекта. Это относительно внешней формы. Внутреннее же содержание чувственного мира есть, как только что было описано, выражение реальной, низшей и первоначальной силы жизни посредством противоположения, следовательно, оно также

472

построено реальной силой, как материя и т. д. построена силой созидающей. Это внутреннее содержание чувственного мира определяется жизненной силой, и в нем не может происходить ничего, противоположность и возможность уничтожения чего не заключались бы в этой последней. Следовательно, чувственный мир есть противоположный образ силы жизни в двух ее главных формах, созидающей и реальной, поэтому он определен apriori, а не случайно. (В нем не содержится ничего, кроме составных частей этого образа; если их уничтожить, то не останется ничего, никакого остатка, никакого неизвестного=Х).

Выше мы доказали, что чувственный мир полагается не индивидом как таковым, а Единой жизнью; это выясняется и на простом анализе мышления о чувственном предмете. То, что индивидуально, замечается только потому, чтя познает себя во внутреннем созерцании как его принцип, следовательно, индивидуальное, видимо, и выразимо только как принципиат, как выше было установлено для свободно образованного понятия цели, воспроизведения и т. п. Но принципиат исчезает, когда я перестает поддерживать его непосредственным продуцированием. Следовательно, принципиату не принадлежит прочное, самостоятельное, независимое от свободного акта представления бытие. Если бы мы производили предметы этим способом, то они являлись бы для нас представлениями, и исчезали бы, когда мы перестаем представлять. (Часто думают, что идеализм именно так и понимает, но это грубое недоразумение). Мы приписываем объектам самостоятельное бытие в знак того, что они являются для нас образом этого бытия, который мы, как индивиды, не