от этого общая значимость всей сферы объектов (о которых и идет речь). Когда я вижу, что объект осуществляется мной, как принципом, и что он может быть произведен мной только известным образом вследствие ограничения моей способности, то я понимаю, что объект во веки веков не будет произведен мной иным образом, а, следовательно, и для меня не будет иным. Но вопрос в том, что такое этот принцип. Если это мое индивидуальное я, то та объективная значимость имеет значение только для меня, индивида, и непонятно, как можно ее приписать кому-нибудь другому. Если же этот принцип есть Единая и всеобщая разумная жизнь и сразу определенно полагается как таковая, тогда ясно, что как для нее самой, так и для всякого, в ком она проявляется, должно быть обязательно это всеобщее значение, и что всякий, кто это понимает, будет ожидать того же от всех.

479

Но для того, чтобы это всеобще значимое действительно имело значение для данного индивида, предполагается: 1) его внимание. Внимание же заключается в том, что индивид делает себя Единым, отвлекаясь от собственного внутреннего построения образов и созерцания. Так как оно имеет значение для Единого, то ясно, что тот, для кого оно должно иметь значение, должен делать себя этим Единым.

Но для самого этого внимания требуется: 2) чтобы оно было возможно в той форме, которую требует вид всеобщезначимого. Чтобы увидеть видимое, надо смотреть, т.е. быть внимательным, но это возможно только для того, кто имеет глаза. То же самое и для внутреннего понимания. Ибо хотя в этой области и невозможна полная слепота, тем не менее, способность к мышлению развивается только постепенно и достигает высшей ступени только благодаря упражнению; поэтому может случиться, что всеобщезначимая истина, несмотря на добрую волю и внимание, не будет иметь значение для того человека, чья способность к мышлению в той области, в которой лежит эта истина, вообще еще не развилась.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мы выяснили три главные части объективного представления мира: систему многих я, систему организованных тел и чувственный мир. Но выше мы утверждали существование еще и четвертого; не только тело какого-нибудь разумного существа, говорили мы, но и продукт его деятельности воспринимается всеми разум-

480

ными существами и воспринимается ими как таковой, и это абсолютное восприятие произведений свободных существ как таковых принадлежит также к объективным представлениям мира. На эту воспринимаемость произведений и т. д. мы указываем здесь просто как на голый факт сознания.

Этим самым мы принимаем на себя обязанность объяснить возможность этого факта из всего сознания, и, таким образом, включить его в систему сознания, ибо мы рассматриваем сознание не как собрание разрозненных явлений, но как единое в себе самом связное явление.

1) Прежде всего определим точнее сам факт: а. Индивид действует в действительности не как индивид, а как Единая жизнь, его самоопределение к деятельности есть, как мы видели выше, отказ от индивидуальности, основывающейся только на свободном понятии, и отдача себя объективной внешней силе, которая есть сила Единого. Следовательно, действует не индивид, а Единое. b. Для того, чтобы эта деятельность или ее продукт были восприняты, требуется внимание со стороны воспринимающего индивида. Но внимание есть тоже отказ от индивидуальности как таковой, и самопогружение в объективное мышление, как Единое. И, следовательно, воспринимает тоже не индивид, а Единое. Следовательно, в выявленном выше факте воздействует Единая жизнь на Единое, т. е. воздействует на саму себя; и так оказывается вполне ясным и понятным, каким образом жизнь, будучи жизнью сознания, не только может, но и должна сознавать себя в этом действии; совсем так, как индивидуальная жизнь сознает свою индивидуальную свободу. Задача кажется решенной.

481

2) Как ни убедительной кажется эта аргументация, и хотя не каждый сумеет тотчас указать в ней ошибку, однако я надеюсь, что никто не почувствует себя удовлетворенным ей. Мы и привели ее только для того, чтобы точнее указать на суть вопроса. Ошибка приведенного рассуждения заключается в следующем: совершенно верно, что индивидуальность вполне оттеснена во внутреннее созерцание, и в области объективного миросозерцания находится не она, а единство. Но какого рода единство? Это только безразличие, а никак не численное единство. Многие единицы вполне между собой равны и не обладают никаким качественным различием, но они не составляют Единое численно, эти одинаковые единицы повторяются много раз, и эта многократность и составляет их раздельность.

Поэтому вышеуказанный факт утверждает: одна из этих количественно отдельных единиц должна, обладая абсолютной свободой, нарушить первоначальную одинаковость, она должна посредством действительного акта прежде всего перешагнуть в своем определении за эту одинаковость; это внутреннее развитие и даст в созерцании образ материального продукта. Далее вышеуказанный факт утверждает, что это внимание касается не только действительно действующей единицы, но одновременно и всех ее количественно абсолютных повторений Так как оно должно быть ими воспринято, то оно должно изменить миросозерцание всех их так же, как оно изменило миросозерцание одного зачинщика, в котором перемена может быть объяснена созерцанием собственной внутренней свободы. Вот и требуется объяснить, каким образом внутренняя абсолютная свобода одного может изменить и связать созерцание всех. Этот вопрос очень важен, и понятно, что он может быть решен только указанием на такой член, который уничтожал бы количественное разделение, и посредством которого жизнь постигалась бы как количественно Единое, подобно тому, как раньше она была постигнута как качественно Единое. Только тогда мы можем с полным правом утверждать то, что мы только что слишком поспешно утверждали: это есть единая жизнь сознания, действующая сама на себя; как же может она в своем действии не сознавать саму себя? Поэтому наша ближайшая задача и состоит в отыскании этого члена, ибо только таким образом и может быть решена задача, поставленная нам данным фактом. (Понятно, что тем самым этот член окажется новым фактом сознания, который мы должны будем присоединить к общему пониманию этого явления).

482

3) Чтобы настоящая суть вопроса выступила резче (чем, само собой разумеется, мы подготовим выяснение вопроса), сравним его с предыдущим. Мы не можем прибегнуть к прежнему приему, а также не можем надеяться вывести необходимый нам член из предыдущего. В первом исследовании мышление изображало покоящуюся мертвую силу жизни, только ее неизменное бытие, и образ этого бытия в созерцании есть природа. Она именно поэтому так же неизменна, как ее прообраз, и ей не только нельзя приписать изменение, отклонение от ее вечного закона, новое творение, но это как раз противоречило бы ее понятию. Нечто подобное совершенно невозможно и исключается этим мышлением природы. И если, тем не менее, это наблюдается, то это возможно только благодаря совершенно новому принципу мышления, полностью противоположному до сих пор рассмотренному.

Но это именно и заключается в нашем факте. Посредством абсолютной свободы жизни нечто должно действительно совершиться и даже распространиться на чувственный мир. Следовательно, в нем должно быть создано нечто совершенно новое. Это не следует ни из чувственного мира, ни из его созерцания, напротив, противоречит ему. Поэтому и созерцание этого нового творения должно быть также вполне новым творением, отделенным от созерцания неизменной природы абсолютной пропастью, без какого-либо постепенного перехода; оно не только не соответствует развитию этого созерцания природы и не может быть из него объяснено, но оно ему вполне противоречит и его объясняет. Так как этот продукт должен проявиться и в сфере чувственного созерцания, то сама эта сфера должна распасться на неизменную как выражение первого мышления, и на изменяющуюся посредством свободы. (Это очень важно само по себе и следует это заметить, для вашего же исследования это второстепенно и упоминается попутно).

483

4) С чем же предполагаем мы связать это совершенно новое созерцание?

Вы прекрасно знаете, что мы не можем поступить так, как это сделал бы материалист, который легко справился бы с вопросом, заявив: эти продукты свободы существуют сами по себе (как трудно было бы ему поручиться за это, если бы он поразмыслил о том, что он говорит!), поэтому они влияют соответственно своему бытию и т. д. Путь материалиста идет снаружи вовнутрь; ваш путь идет изнутри. Мы должны указать на то внутреннее, которое созерцается в этих произведениях. Это внутреннее, как мы только что видели, не содержится в мышлении силы, но в новом и высшем мышлении, хотя и не вполне действительном, выступающем в сознании, назовем его пока Х. В этом ряду это X есть абсолютно первое, и подобно тому, как вышеуказанное мышление силы изображается вообще как чувственный мир, это Х изображается в созерцании, как продукт этого чувственного мира, как новое в нем творение.

5) Что же это за мышление? — Продукт деятельности разумного существа вне нас должен казаться чем-то безусловно возникшим, новым творением в неизменной природе. Поэтому и мышление, лежащее в его основе, должно также являться чем-то новым, не вытекающим из ряда уже существующего мышления как следствие из основания, творчеством в мышлении, абсолютным мышлением по сравнению с бывшим до того мышлением. Далее, этот продукт не должен казаться продуктом моей свободы, свободы мыслящего я. Однако не существует никакого непосредственного предмета внутреннего созерцания, кроме свободы: следовательно, во всяком случае свобода должна определяться искомым нами мышлением X. Но так как это не есть мое собственное определение свободы, то это должно быть чужое определение, т. е. ограничение свободы.

484

До сих пор все идет гладко; спрашивается еще только: каково это ограничение свободы? — сила вообще вполне определена, и она едина, и во всех повторениях Единого вся и одинакова; к тому же она полагается как пребывающая уже ранее рассмотренным мышлением, и ее изображение есть неизменная природа. Насколько простирается эта сила, настолько простирается и свобода каждого повторения. Этому мышлению не может противоречить новое мышление Х, оно не может уничтожить положенную первым свободу, поскольку она им положена; поэтому мышление X, конечно, не есть ограничение свободы в отношении бытия, в каковом она только и полагается первым мышлением, в отношении бытия, т. е. мощи. Каждое повторение способно на все, что заключено в силе, вследствие первого мышления. Поэтому для мышления X остается только ограничение свободы посредством самой свободы, от которой должно отказаться первое мышление. Следовательно, мышление Х есть закон для свободы, а именно, требующий, чтобы она сама себя ограничивала. Хотя свобода благодаря первому мышлению может, но она не должна делать то, что может. Х есть запрещение употреблять в дело некоторую имеющуюся свободу. Когда это абсолютное запрещение, будучи внутренним, переносится во внешнее созерцание — как раньше была перенесена Единая жизненная сила — оно производит в нем свободный продукт разумного существа вне меня, подобно