основания в самом себе, может и должно мыслить некоторую конечную цель как основу жизни.
Следовательно, эта конечная цель, которую мы тоже можем только мыслить и пока должны предположить, по крайней мере, относительно абсолютно существующей, есть основание существования жизни, как формального, так и качественного. Это содержится в нашем предположении.
511
(Каким образом мы можем мыслить эту конечную цель как имеющую бытие — пока это мышление, безусловно, требуется, и мы знаем, что оно возможно, а тот, для кого оно невозможно, может не принимать участия в нашем исследовании, — и в какую совершенно иную сферу бытия мы при этом вступаем, об этом мы будем говорить ниже и тем самым подымимся выше. Фактически в области явлений ее нет, а там она только должна быть и осуществляться самой жизнью. Конечная цель, если только она есть, существует через жизнь, и, наоборот, сама жизнь в своем собственном существовании есть только через бытие конечной цели. Понятно, что в этих двух предложениях слово есть имеет разное значение, иначе они будут противоречить друг другу и исключать друг друга).
Следовательно, просто бытие жизни не есть нечто абсолютное; мы нашли для него основание: конечная цель создает и определяет его.
Зачем надо конечной цели создавать вне себя жизнь? Так как мы в своем исследовании, без сомнения, ищем абсолютное, зачем же теперь, когда мы нашли нечто высшее, чем жизнь, и по сравнению с ней абсолютное, мы не удовольствуемся этим, а переходим от него снова к жизни? Может быть, необходимость этого лежит в самом понятии конечной цели? Без сомнения, конечная цель нуждается в том, чего она есть цель; она желает быть реализованной и для этого нуждается в орудии, которое она, поскольку мы пока видим, сама себе создает в жизни.
Она желает быть реализованной; реальное же и действительное созерцаемо; она должна быть созерцаемой и для этого ей нужна жизнь. Следовательно, жизнь в сущности и в своем истинном бытии есть созерцаемость, проявление конечной цели.
2) После того, как мы дали это новое и высшее определение жизни, мы должны дальше развить последние данные нашего исследования ее, и к этому дальнейшему определению ее мы теперь и приступим.
512
Во-первых, до сих пор содержание нашего абсолютного мышления было: жизнь есть. Теперь оно превращается в следующее: видимость абсолютной конечной цели есть (его субстанциальное), и она абсолютно деятельна, чиста и вполне творческая (формальное). Всякий увидит здесь двойственность: абсолютная конечная цель есть, она вполне и совершенно закончена и сама себя определяет; то, что она есть, она есть безусловно через себя саму, а это есть нечто определенное; она есть, а не становится, и ничто в ней не становится. Такова она по ту сторону всей жизни и как основание бытия жизни. Во-вторых, эта конечная цель принимает форму абсолютной жизни и свободы, которая есть творчество абсолютно из ничего, так, как было описано выше.
Что же может эта жизнь творить из ничего? Может быть, свое внутреннее содержание и ядро и внутреннее содержание и ядро своего продукта? Без сомнения, да, согласно с нашим ранее высказанным взглядом, когда мы ее рассматривали как чисто формальную жизнь и как свободу. Но согласно нашему позднейшему представлению — уже нет, ибо она сама есть абсолютно существующая, готовая и не могущая становиться конечная цель. Она может творить только форму; она и творит конечную цель, которая до того находилась только в духовном, совершенно невидимом мире, и которую она переносит в видимый мир, в котором этой цели не было. Поэтому жизнь есть абсолютный творец формы этой конечной цели, но никак не содержания. Она не создает ее, а, напротив, сама ей создается. Затем мы нашли основание всякого созерцания, а именно, оно есть обнаружение этой жизни и именно в двоякой основной форме: в общей, изображающей целую и Единую жизнь только в ее возможности, и в индивидуальной, изображающей жизнь как действительно деятельную, но только в отдельных пунктах. Эта двоякость основных форм оказалась необходимой для того, чтобы жизнь могла быть мыслима; созерцание
513
было созерцанием именно жизни какова она есть просто как жизнь, как свободная деятельность и ничего больше. Теперь мы видим, что жизнь совсем не должна быть созерцаема только для того, чтобы быть созерцаемой, но для того, чтобы в ней созерцалась конечная цель. Раньше созерцание было выведено из понятия созерцаемости просто жизни, теперь это непригодно: жизнь созерцаема также как средство и орудие для конечной цели. Итак, в наше априорное определение системы созерцания вообще должна войти и созерцаемость жизни через посредство самой конечной цели. Найденное нами определение созерцания мы должны расширить введением в него этого основного закона; к этому мы теперь и приступим.
А. Двойственность основной формы была условием для того, чтобы жизнь была мыслима, но, как выяснилось в нашем исследовании, само его мышление было условием мыслимости конечной цели, и, следовательно, проявления ее в форме мышления. Следовательно, двойственность созерцания как конечной цели, так и жизни сохраняется. Предположим, что она действительно существует, и определим эти две основные формы, каждую в отдельности.
1) Созерцание силы жизни, заключающей в себе бесконечное многообразие. Что же является, по до сих пор составленному нами взгляду, основанием, определяющим это многообразие, и именно кажущееся внутреннее содержание этого многообразия, поскольку оно особенное? Деятельность в ее чистом единстве не созерцаема, а только мыслима; для того, чтобы быть созерцаемой, она должна распасться, а так как она должна быть созерцаема до бесконечности, то она должна распасться до бесконечности. Следовательно, основание видимого различия отдельных вещей заключается только в абсолютной созерцаемости. Она-то и различна, потому что иначе ее совсем бы не было, а истинное, лежащее в основе, есть Единая просто пустая свобода, в которой нет ничего различимого. Таким образом, многообразие есть только видимость, только явление ради явления и ничего больше.
514
Согласно нашему последнему представлению, сила существует не просто для того, чтобы проявлялась деятельность, а для того, чтобы посредством ее как орудия проявилась конечная цель. Согласно вышесказанному, повеление этой конечной цели ограничивает свободную деятельность, распространяющуюся на всеобщую возможность, определенной сферой; совершиться должно не все, что возможно, а только часть возможного. Существует ли эта часть силы, которая должна быть выполнена, только для того, чтобы сделать свободу созерцаемой?
Никак не для этого, а для того, чтобы сделать созерцаемой конечную цель. Эта последняя, рассматриваемая как реальная, и есть часть силы, она есть реальная сила или сила реального. Как относится к этому та часть, которая не должна быть выполнена?
Она обусловливает двоякий вид: конечная цель должна быть сделана видимой посредством жизни, следовательно, свободно. Но свобода в индивидуальной форме, в которой только и может быть действие, свобода, с пониманием свободы, предполагает, согласно вышенайденному, самоограничение. Следовательно, для того, чтобы повеление конечной цели было видимо, обязательно требуется, чтобы существовала арена, большая сфера, в которой заключалось бы и недозволенное, или вернее запрещенное. (Этого достаточно относительно материальной стороны видимости предписания, остается еще формальная, о которой будет сказано в свое время).
Следовательно, видимость конечной цели заключает в себе необходимость того, чтобы кроме предписанного была еще и сфера простой возможности. Но конечная цель совершенно не определяет, что должно заключаться в этой сфере, ибо она исчерпывается сферой повеления. Таким образом, внутренняя область ее подпадает вышеуказанному определяющему закону, закону созерцаемости просто пустой и недействительной свободы. Все это не есть сила реального и для реального, а только сила, производящая эту созерцаемость.
515
Отсюда прежде всего вытекает возможность изобразить конечную цель посредством жизни, так как свобода безусловно может то, что она должна; это несомненно и об этом не может быть никакого спора. Первоначальная сила жизни есть не что иное, как только способность самой конечной цели, первоначальное самоизображение самой конечной цели в свободе. В совокупной силе вполне и совершенно выражена конечная цель, в ней заключается даже большее, а именно, сила не повиноваться, и это выражение конечной цели охватывает только более узкую сферу.
Далее, как известно, только соображаясь с нашим исследованием, мы описываем общее созерцание как созерцание силы. В непосредственном созерцании содержится только объект этой силы, природа. Подобно тому, как установленное нами положение лишает жизнь ее самостоятельности и абсолютности, так тем более она отнимает их у природы как простого отраженного ее образа. Подобно тому, как сила во всех своих определениях есть только продукт конечной цели, так еще более природа, которая есть только созерцаемость силы. Природа есть образ нашей реальной силы, и поэтому абсолютно целесообразна; мы можем делать в ней и с ней то, что мы должны. Ее начало есть безусловно нравственное начало, а никак не естественное (ибо тогда она была бы абсолютна). Она обладает гетерономией, а никак не автономией. Ее можно объяснить частью целями, частью видимостью цели: и тем, и другим, как мы выше доказали для силы, которой природа есть отражение. Если это забыть, то придешь, конечно, к несообразности.
516
Поэтому здесь нравственность является абсолютным принципом бытия и определения природы, и это не должно нас удивлять, так как она является принципом жизни, которая сама есть принцип природы.
2) Однако в общей единой форме жизни как таковой мы нашли не только созерцание, но и реальную силу, а именно, силу сосредоточиваться в одной точке общей силы и благодаря этому сосредоточению образовывать индивидуальные формы.
Так как жизнь, как было указано выше, в своем истинно реальном действии есть исключительно только выражение конечной цели, то такова она и в этих actibus individuationis. Поэтому наше более раннее предположение, что жизнь в этом акте свободна и не подчинена закону, совершенно отпадает: в этом произведении индивидуальных форм жизнь вполне определяется конечной целью. Следовательно, каждый индивид происходит посредством нравственной конечной цели и ради нее; но это есть индивид, и если раньше мы описывали индивидуализацию как сосредоточение в единой точке мощи и начало от нее определенного ряда мощи, то теперь это сосредоточение в единой точке долженствования и начало от нее ряда долженствования. Подобно тому как раньше общая сфера жизни распадалась на многие индивидуальные возможности, так здесь конечная цель, данная общей Единой жизни, распадается на многие отдельные задачи, на части, через реализацию которых, если бы она когда-либо могла быть достигнута, реализовывалась бы общая конечная цель; и каждый индивид просто благодаря своему существованию в сфере общей жизни имеет такую определенную задачу. Каждый должен то, что должен только Он, и только Он может (ибо сосредоточение долженствования в единый пункт есть, согласно с вышесказанным, сохраняющим в этом отношении силу, в то же время сосредоточение мощи в единой
