же. Одно и то же пространство и одно и то же заполнение его для всех; однако всякой индивидуальной свободе предоставляется воспринимать это общее заполнение в особой временной последовательности. Для всех одно и то же время и его заполнение чувственными событиями, однако в собственном мышлении и деятельности всякий свободен заполнять его на свой лад. Требование видимости долженствования (§8) в том виде, как оно исходит из Бога, обращено к Единому принципу, ибо из Бога исходит Единый принцип. Таким образом, благодаря единству способности для всякого индивида безусловно возможно, и каждому, если только он находится на пути к познанию долженствования, необходимо схематизировать свой чувственный мир по закону той первоначальной согласованности. Я мог бы сказать: он безусловно может и ему необходимо при данном условии построить истинный чувственный мир, который, кроме выведенных выше общих и формальных законов, не имеет никакой истины или реальности, кроме общей согласованности.
558
§12
Вернемся к чистому мышлению, или умопостижению (§ 10). Оно понимает знание как единственно возможную схему божественной жизни. В этом мышлении я имею знание не непосредственно, а только в схеме; еще менее обладаю я непосредственной божественной жизнью, которая для меня есть только схема схемы, вдвойне умерщвленное понятие. Я размышляю, — а способность к размышлению всегда содержится на ниже указываемом основании в общей способности, — я размышляю, что я понимаю только что сказанное, что, следовательно, я могу это понимать, что так как, согласно установленному выше взгляду, знание есть выражение Бога, то и сама эта способность есть его выражение; что способность существует для того, чтобы быть выполненной, что поэтому я, в силу моего бытия из Бога, должен понимать ее. Только путем этого размышления я прихожу к сознанию, что я безусловно должен; но я должен прийти к этому сознанию. Поэтому в общей способности должна заключаться абсолютная способность к этому размышлению, также в силу моего бытия из Бога, что мы и должны были доказать. Следовательно, вся эта рассмотренная теперь сфера открывается как требование того, чтобы я, сознанный в сфере созерцания принцип, чтобы я видел, что я должен. В ней я, которое путем простого размышления должно сделать себя видимым непосредственно как принцип, есть принцип схемы, как это явствует из установленного взгляда на знание в его единстве и на божественную жизнь как его носителя, причем я после непосредственного размышления могу прибавить: я это думаю, я устанавливаю этот взгляд. Это знание посредством принципа, зримого непосредственно как принцип, есть, как было сказано, чистое мышление, в отличие от знания посредством непосредственно невидимого принципа, которое есть созерцание.
Таким образом, чистое мышление и созерцание несовместимы в том отношении, что первое упраздняет и уничтожает второе в самом его принципе. Связь же их заключается в том, что созерцание обусловливает фактическую возможность чистого мышления, а также в том, что возникшее в созерцании я сохраняется как простая схема (ибо в своей действительности оно уничтожается вместе с влечением) в чистом мышлении и в этом отдает себе отчет.
559
§13
В этом описанном нами мышлении я мыслю просто знание как могущее быть схемой божественной жизни, а так как эта возможность есть стремящееся к бытию выражение Бога, то и как долженствующее быть ей, но никоим образом я не есть эта схема. Быть ей в действительности не может меня принудить никакая сила, точно так же как раньше ничто не могло меня принудить хотя бы к созерцанию истинного чувственного мира или к чистому мышлению и тем возвыситься до действительного, но пустого постижения абсолютно формального долга. Это заключено в моей способности, но теперь, когда все фактические условия выполнены, это зависит от меня непосредственно.
Итак, если я, отбросив с одной стороны призрачное созерцание, с другой — пустое умопостижение, выполню с полной свободой и независимостью от них то, на что я способен, что тогда воспоследует? Схема, то есть знание, которое я уже знаю через умопостижение как схему Бога, но которое в осуществленном теперь знании непосредственно представляется мне как мой безусловный долг. Знание, содержание которого не вытекает ни из чувственного мира, ибо он уничтожен, ни из рассмотрения пустой формы знания, ибо и от этого я отказался, но которое существует через себя, безусловно, как оно есть, подобно тому как и божественная жизнь, схемой которой оно является, существует безусловно через себя, как она есть.
560
Итак, я знаю, что я должен. Но всякое действительное знание сопровождается благодаря своей формальной сущности схематическим дополнением, и хотя я знаю о схеме Бога, я все же не непосредственно эта схема, а я только схема схемы. Требование бытия все еще не выполнено.
Я должен быть? Кто это Я? Очевидно, имеющее бытие и данное в созерцании я, индивид. Он-то и должен быть.
Что означает его бытие? Как принцип в чувственном мире он уже дан. Правда, слепое влечение уничтожено и заменено ясно видимым долгом. Но сила, приводившая в движение это влечение, осталась, и теперь долг должен привести ее в движение и стать ее высшим определяющим принципом. Следовательно, при посредстве этой силы я должен изобразить в сфере этой силы, в чувственном мире, и сделать в нем созерцаемым то, что я созерцаю как свою истинную сущность в сверхчувственном мире.
Сила дана как бесконечное, поэтому то, что в Едином мире мысли безусловно Едино, мой долг, — становится в мире созерцания бесконечной задачей для моей силы, разрушать которую я буду во веки вечные.
Эта бесконечность, которая в сущности есть неопределенность, может заключаться только в созерцании, но никак не в моем истинном простом бытии, которое, будучи схемой Бога, также просто и неизменно, как он сам. Как может быть достигнута эта простота внутри этой все же продолжающейся бесконечности, которую абсолютное долженствование как обращенное ко мне, индивиду, делает особенно святой?
Если бы в потоке времени во всякий наступающий момент для я необходимо было определять себя особым актом через посредство понятия того, что оно должно, то оно, конечно, было бы в своем первоначальном единстве неопределенно, и только было бы постоянно определяемо в бесконечном времени; такой определяющий акт был бы возможен во времени только в противопоставлении некоторому сопротивлению. Но его сопротивляющееся, которое должно
561
быть преодолено в акте определения, не может быть ничем иным, как только чувственным влиянием. Следовательно, необходимость такого непрестанного самоопределения во времени была бы верным доказательством того, что влечение не вполне умерщвлено, как это было нами поставлено условием для достижения жизни в Боге.
Через действительное и полное умерщвление влечения уничтожается и сама эта бесконечная определяемость, обращаясь в единственное абсолютное определение. Это определение есть абсолютно простая воля, которая возводит столь же простое долженствование в побудительный принцип силы. И пусть эта сила протекает бесконечно, как это для нее необходимо; изменение происходит только в ее продуктах, а никак не в ней самой, она остается простой, и ее направление единым и сразу законченным.
Итак, воля есть тот пункт, в котором умопостижение и созерцание, или реальность, тесно сплетаются. Она есть реальный принцип, ибо она абсолютно и бесповоротно определяет силу, сохраняя при этом и неся себя саму; она есть умопостигающий принцип, она видит себя насквозь, и она созерцает долженствование. В ней способность вполне исчерпывается, и схема божественной жизни возводится в действительность.
Бесконечное действие самой силы существует не ради себя и не есть цель; оно существует только для того, чтобы свидетельствовать о бытии воли в созерцании.
562
§14
Таким образом, наукоучение, содержание которого есть выполнение только что измеренной нами абсолютной способности к умопостижению, заканчивается признанием себя простой схемой, при этом, однако, необходимым и незаменимым средством, — и переходит в теорию мудрости (Weisheitslehre), которая советует снова вернуться к действительной жизни, так как благодаря этой теории достигнуто познание, при котором только и возможна ясная для себя самой воля, опирающаяся на саму себя без колебаний и замешательства, — вернуться не к жизни слепого и неразумного влечения, ничтожность которого теперь признана, но к божественной жизни, которая должна стать через нас видимой.
НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
Содержание настоящего сочинения должны составить те вопросы новой философии, которые представляют интерес не только для школы; порядок их изложения будет тот, в каком они естественно развиваются при безыскусственном размышлении. Те более глубокие соображения, которые приходится приводить ввиду нападений и уверток изощренного разума, затем то, что представляет собой лишь основание для других положительных наук, наконец то, что относится только к педагогике в самом широком смысле слова, то есть к сознательному и обдуманному воспитанию человеческого рода, — все это будет из него исключено. Тех нападений природный разум не делает; положительную же науку человек предоставляет своим ученым, а воспитание человеческого рода, насколько оно зависит от человека, — своим народным учителям и лицам, назначенным правительством.
Таким образом, эта книга предназначена не для философов по профессии; последние не найдут в ней ничего, что не было бы уже изложено в других сочинениях того же автора. Она должна быть понятна для всех читателей, вообще способных понимать книгу. Но тот, кто хочет только повторить в несколько измененном порядке уже ранее наизусть выученные вещи и только такое вспоминание считает пониманием, тот, без сомнения, найдет ее непонятной.
Она должна привлекать и согревать и с силой увлекать читателя от чувственного к сверхчувственному; по крайней мере, автор сознает, что он взялся за эту работу не без воодушевления. Часто в борьбе с трудностями выполнения исчезает огонь, с которым ставят себе цель; точно так же и наоборот: есть опасность быть неспра-
565
ведливым к самому себе в этом пункте непосредственно после окончания работы. Одним словом, удалось ли это, или нет — об этом можно судить только по тому действию, какое это сочинение произведет на читателей, для которых оно предназначено, а сам автор не имеет в этом вопросе права голоса.
Я должен еще напомнить правда, лишь для немногих, что то я, которое говорит в книге, отнюдь не есть сам автор; напротив, последний желает, чтобы этим я сделался его читатель, чтобы он не только исторически принимал то, что здесь сказано, чтобы он не относился к этому как к чему-то прошлому, свершившемуся, а и на самом деле говорил бы сам с собой во время чтения, обдумывал бы все доводы за и против, выводил бы следствия, принимал бы решения как его представитель в книге и собственным трудом и размышлением, исключительно из себя самого, развил бы и сделал своим надежным достоянием те взгляды, простая схема которых предложена ему автором.
КНИГА ПЕРВАЯ
Итак, я думаю, что знаю теперь порядочную часть мира, окружающего меня; и действительно я положил на
