непосредственном самосознании я кажусь себе свободным; размышляя о всей природе, я нахожу, что свобода совершенно невозможна; первое должно быть подчинено последнему, ибо оно должно быть им объяснено.

583

Какое высокое удовлетворение дает это учение моему разуму! Какой порядок, какая твердая зависимость, какая ясность появляется благодаря ему в системе моих знаний! Теперь сознание не будет чем-то чуждым природе, связь которого с бытием так непонятна; оно в ней — в собственной сфере и даже представляет собой одно из ее необходимых проявлений. Природа постепенно поднимается в определенной последовательности своих порождений. В неорганизованной материи она представляет собой простое бытие; воплощаясь в организованной материи, она воздействует на себя саму: образуя форму — в растении, двигаясь — в животном; а в человеке, в этом высшем и совершеннейшем ее творении, она созерцает и познает себя; она в нем как бы удваивается и из простого бытия становится соединением бытия и сознания.

Как могу я знать о моем собственном бытии и о его состояниях, легко объяснить на основании этой зависимости. Мое бытие и мое знание имеют одну и ту же общую основу: мою природу вообще. Во мне нет никакого бытия, которое в то же время не знало бы о себе именно потому, что оно есть мое бытие. Столь же понятным становится и тот факт, что я сознаю материальные предметы вне меня. Силы, из проявлений которых состоит моя личность: образующая сила, сила движения и сила мышления во мне не представляют собой этих сил в природе вообще, а лишь определенную их часть; и то обстоятельство, что они лишь часть, происходит оттого, что вне меня существует еще много других обнаружений бытия. Из первого можно заключить о последнем, из ограничения — об ограничивающем. Так как я не есть это другое, все же принадлежащее к системе бытия в целом, то оно, следовательно, должно находиться вне меня; к таким умозаключениям приходит во мне мыслящая природа. О моей ограниченности я имею непосредственное понятие, потому что она принадлежит мне самому и лишь благодаря ей я вообще существую; понятие об ограничивающем, о том, что не есть я сам, обусловлено первым, т. е. понятием ограниченности, и вытекает из него.

584

Итак, прочь те мнимые влияния и воздействия внешних вещей на меня, посредством которых они будто бы сообщают мне знание о себе, знание, которое не заключается в них самих и не может вытекать из них. Причина, почему я воспринимаю что-нибудь вне меня, лежит во мне самом, в ограниченности моей собственной личности; посредством этой ограниченности мыслящая природа выходит во мне из себя самой и созерцает себя саму в целом; в каждом индивидууме, однако, с особой собственной точки зрения.

Таким же образом возникает во мне понятие о подобных мне мыслящих существах. Я, или мыслящая природа во мне, имеет мысли, которые развиваются из нее самой, как частного проявления природы, а также другие мысли, которые не развиваются из нее самой. Так и есть на самом деле. Первые, конечно, являются моим собственным, индивидуальным вкладом в область всеобщего мышления в природе; последние же только выведены из первых как такие, которые должны находиться в этой же области; но так как они только выведены, то они должны находиться не во мне, а в других мыслящих существах; и вот только отсюда прихожу я к заключению о мыслящих существах вне меня. Короче: природа во мне сознает себя саму в целом; но при этом она начинает с моего индивидуального сознания, а от него идет далее к сознанию всеобщего бытия, посредством объяснения по закону основания: это значит, что она представляет условия, при которых только становятся возможными такие формы, такое движение и такое мышление, из какого состоит моя личность. Закон основания есть переходный пункт от того частного, которое заключается в этой личности, к общему, находящемуся вне ее; отличительный признак обоих родов познания состоит в том, что первый представляет собой непосредственное созерцание, второй — умозаключение.

585

В каждом индивидууме природа видит сама себя с особой точки зрения. Я называю себя — я, а тебя — ты; ты называешь себя — я, а меня — ты; для тебя я нахожусь вне тебя, как ты для меня вне меня. Вне себя я воспринимаю прежде всего то, что ближе всего меня ограничивает, ты — то, что ближе всего ограничивает тебя; исходя из этого, мы идем далее, но различными путями, которые, правда, могут тут или там пересечься, но нигде не идут друг около друга в од ном и том же направлении. Становятся действительными, осуществляются все возможные индивидуумы, а потому, следовательно, и все возможные точки зрения сознания. Это сознание всех индивидуумов вместе взятых и образует полное сознание Вселенной о себе самой; никакого другого не существует, ибо только в индивидууме есть полная определенность и действительность.

Высказывание сознания каждого индивидуума достоверно, если только это действительно то сознание, которое мы теперь описываем, ибо это сознание развивается из всего закономерного течения природы, а природа не может противоречить себе самой. Если где-нибудь есть какое-нибудь представление, то непременно должно существовать также соответствующее ему бытие, ибо представления порождаются лишь одновременно с порождением соответствующего бытия. В каждом индивидууме его особое сознание безусловно определено, ибо оно вытекает из его природы. Никто не может иметь других познаний или другой степени их живости, чем он действительно имеет. Содержание познаний индивидуума определяется тем местом, которое он занимает во Вселенной; их ясность и живость — более или менее интенсивной деятельностью, которую может проявить в его лице сила человечества. Покажи природе хотя бы одно проявление человеческой личности, пусть оно кажется каким угодно ничтожным — пусть это будет сокращение какого-нибудь мускула или изгиб волоса, — и она назвала бы тебе, если бы она имела одно общее сознание и могла бы тебе отвечать, все те мысли, которые это лицо будет иметь за все время своего сознания.

586

Столь же понятным становится при свете этого учения известное явление в нашем сознании, которое мы называем волей. Хотение есть непосредственное сознание деятельности одной из наших внутренних естественных сил. Непосредственное сознание стремления этой силы, которое еще не есть деятельность, потому что оно задерживается противодействующими силами, является в сознании склонностью или влечением; борьба борющихся сил — нерешительностью; победа одной из них — волевым решением. Если стремящаяся сила принадлежит к числу тех, которые являются у нас общими с растением и животным, то в нашем внутреннем существе произойдет разлад: влечение не соответствует нашему положению в ряду предметов, но ниже его, и по известному словоупотреблению вполне может быть названо низшим. Если же эта стремящаяся сила есть вся безраздельно сила человечности, то влечение соответствует нашей природе и может быть названо высшим. Стремление последней силы, мыслимое вообще, можно назвать нравственным законом. Деятельность этой силы есть добродетельная воля, а вытекающее отсюда действие — добродетель. Победа первых, низших сил без гармонии с последней, высшей силой есть отсутствие добродетели; победа первых над последней в борьбе с ней есть порок.

Сила, которая каждый раз побеждает, побеждает обязательно, ее перевес определяется состоянием всей Вселенной. Таким образом, этим самым состоянием безусловно определяется добродетель, а также отсутствие добродетели и порок всякого индивидуума. Укажи природе еще раз на сокращение мускула или изгиб волоса некоторого определенного индивидуума и она, если бы она в целом могла мыслить и отвечать, вывела бы тебе отсюда все добрые и злые дела его жизни от начала до конца. Но из-за этого добродетель не перестает быть добродетелью, а порок — пороком. Добродетельный человек — благородная, порочный — неблагородная и испорченная, однако из состояния Вселенной неизбежно вытекающие натуры.

587

Существует раскаяние, и оно представляет собой не что иное, как сознание не прекращающегося во мне стремления человечности, даже после того, как оно было побеждено, в связи с неприятным чувством из-за того, что оно было побеждено: беспокойный, но, однако, очень ценный залог нашей более благородной природы. Из того же сознания нашего основного влечения возникает также совесть с ее более или менее значительной остротой и возбудимостью до абсолютного отсутствия ее у некоторых индивидуумов. Неблагородный не знает раскаяния, потому что человечность в нем не имеет даже столько силы, чтобы бороться с низшими побуждениями. Награда и наказание являются естественными следствиями добродетели и порока, производящими новую добродетель и новый порок Дело в том, что от частых и значительных побед присущая нам сила развивается и усиливается; от недостатка же деятельности или от частых поражений она всегда становится слабее. Только понятия: вина и вменение не имеют никакого смысла кроме как для внешнего права. Виновным является тот, и ему его проступок вменяется, который вынуждает общество применять искусственные внешние меры, чтобы воспрепятствовать деятельности его побуждений, вредных для общей безопасности.

Мое исследование закончено, и моя любознательность удовлетворена. Я знаю, что я вообще представляю собой и в чем заключается сущность моего рода. Я — некоторое определенное всей Вселенной проявление естественной силы, определяющей саму себя. Рассмотреть мои особые личные свойства и указать их причины невозможно, ибо я не могу проникать во внутреннюю сущность природы. Но я имею о них непосредственное понятие. Ведь я хорошо знаю, что я такое в настоящий момент; большей частью я могу припомнить, чем я был прежде, и я узнаю, чем я стану.

588

Воспользоваться этим открытием для моей деятельности — такая мысль не может прийти мне в голову, ибо сам я вообще не проявляю никакой деятельности, но во мне действует природа. Превратить меня во что-нибудь иное, чем то, чем меня сделала природа — заняться этим я тоже не пожелаю, ибо сам себя я вовсе не делаю, но природа делает меня самого и все то, чем я становлюсь. Я могу раскаиваться и радоваться, и принимать благие намерения, — впрочем, строго говоря, я не могу даже этого; все во мне происходит само по себе, если к тому определено, — а я, безусловно, никакими раскаяниями, никакими намерениями не могу изменить хоть самую малость в том, чем я должен сделаться. Я нахожусь в неумолимой власти строгой необходимости; раз она предназначает меня быть дураком или порочным человеком, то я и становлюсь, без сомнения, дураком или порочным; предназначает она меня быть мудрецом и добрым, то я и становлюсь, без сомнения, мудрецом и добрым. Это как не ее, так и не моя ни вина, ни заслуга. Она находится под действием собственных законов, а я — под действием ее законов. Раз я это понял, самым