основанием отношения. Таковым, как известно, является количество, равное самому себе в Я и Не-Я, – в страдании и деятельности. Оно представляет собою основание отношения, которое мы подходящим образом можем обозначить как идеальное основание. Стало быть, страдательное состояние в Я является идеальным основанием деятельности Не-Я. Только что испробованный метод был вполне оправдан правилом взаимоопределения.
Совсем другой вопрос – вопрос о том, должно ли и почему вообще должно быть применено здесь правило взаимоопределения? Можно без колебаний согласиться с тем, что после того как в Я положено страдательное состояние, в Не-Я будет положена деятельность; но почему вообще при этом будет положена деятельность? Этого вопроса нельзя разрешать опять-таки при помощи положения о взаимоопределении; ответ на него должен быть дан при помощи более высокого положения об основании.
В Я полагается некоторое страдательное состояние, то есть некоторое количество его деятельности уничтожается.
Это страдательное состояние или же это уменьшение деятельности должно иметь какое-нибудь основание, ибо уничтожаемое должно представлять собой некоторое количество, каждое же количество определяется каким-либо другим количеством, благодаря которому оно является именно данным, не меньшим и не большим количеством, как то следует согласно положению об определении (§3).
Основание такого уменьшения не может содержаться в Я (оно не может возникнуть из Я непосредственно из его первоначальной сущности), ибо Я полагает в себе только деятельность, а не страдание; оно полагает себя единственно лишь как существующее и не полагает себя как несуществующее (§1). В Я не содержится основание; это же положение, в силу противоположения, согласно которому Не-Я присуще то, что не присуще Я (§2), равнозначно следующему положению: основание уменьшения заключается в Не-Я.
Тут дело идет уже не об одном только количестве, но и о качестве. Страдание противополагается сущности Я, поскольку эта последняя заключается в бытии, и лишь постольку основание страдания не могло быть полагаемо в Я и должно было быть полагаемо в Не-Я. Страдание полагается как качество, противоположное реальности, как отрицание (не только как менее значительное количество деятельности, см. в этом параграфе). Основание же некоторого качества называется реальным основанием. Некоторая деятельность Не-Я, от взаимосмены не зависимая и возможностью этой последней уже предполагаемая, есть реальное основание страдательного состояния; и она полагается для того, чтобы мы имели для страдательного состояния реальное основание. Следовательно, вышеуказанной взаимосменой полагается некоторая от нее не зависимая, ею предполагаемая деятельность Не-Я.
(Отчасти ввиду того, что мы достигли сейчас одной из ясных точек, с которой весьма удобно обозреть всю систему в целом, отчасти же для того, чтобы даже на самое короткое время не предоставить в распоряжение догматического реализма того подтверждения, которое он мог бы извлечь для себя из вышеприведенного положения, подчеркнем еще раз, что заключение к некоторому реальному основанию в Не-Я основывается на том, что страдание в Я знаменует собою нечто качественное (что с необходимостью, конечно, нужно принять при рефлексии над одним только положением действенности) и что оно поэтому лишь постольку имеет значимость, поскольку ее может иметь такое предположение. Когда мы обратимся к исследованию второго взаимопонятия, понятия субстанциальности, то окажется, что в рефлексии над ним страдательное состояние не может быть мыслимо как нечто качественное, а лишь как нечто количественное, как простое уменьшение деятельности, что, стало быть, в этой рефлексии, где отпадает основание, отпадает и обоснованное, и Не-Я становится снова чисто идеальным основанием. Словом: если объяснение представления, то есть вся умозрительная философия исходит из того, что Не-Я полагается как причина представления, а это последнее как его следствие, то Не-Я является реальным основанием всего; оно есть просто потому, что есть, и то, что оно есть (спинозовский рок); даже Я оказывается только случайным моментом (Akzidens) его, а вовсе не субстанцией; и мы получаем таким образом материальный спинозизм, знаменующий собою догматический реализм, – систему, предполагающую отсутствие высшего возможного отвлечения, а именно отвлечения от Не-Я, и лишенную всякого основания, так как она не устанавливает последнего основания. Напротив, если объяснение представления исходит от того, что субстанцией этого последнего является Я, само же представление есть его случайный момент, то Не-Я оказывается уже не реальным, а только идеальным основанием представления: оно лишено, стало быть, какой бы то ни было реальности за пределами представления; оно не есть субстанция, не есть что-либо само по себе существующее и безусловно положенное, а только случайный момент Я. В этой системе нельзя было бы привести никакого основания для ограничения реальности в Я (для того воздействия (Affektion), благодаря которому возникает представление). Всякая возможность соответствующего исследования здесь окончательно отпадает. Такая система представляла бы собою догматический идеализм, который, правда, предпринял высшее отвлечение и потому является вполне обоснованным, но который не полон, так как он не все объясняет, что должно получить свое объяснение. Соответственно с этим, действительно спорным вопросом между реализмом и идеализмом является вопрос о том, какой путь следует избрать для объяснения представления. Как мы увидим в теоретической части нашего наукоучения, этот вопрос остается совершенно без ответа, то есть он разрешается так: оба пути правильны; при некотором определенном условии приходится пойти одним из них, при противоположном же ему условии – другим: но этим человеческий, то есть всякий конечный разум ввергается в противоречие с самим собою и запутывается в круг; той системой, в которой все это раскрывается, является критический идеализм, установленный последовательнее и полнее всего Кантом. Указанное противоборство разума с самим собою должно быть преодолено, хотя бы это и не было возможно в пределах теоретического наукоучения. И так как от абсолютного бытия Я отказаться нельзя, то спор должен разрешиться в пользу выводов последнего рода совершенно так же, как и в догматическом идеализме (с тою только разницей, что наш идеализм – не догматический, а практический, определяет не то, что есть, а то, что должно быть). Но это должно быть выполнено таким образом, чтобы получило объяснение то, что должно быть объяснено; а этого именно и не в состоянии был сделать догматизм. Уменьшенная деятельность Я должна быть объяснена из самого Я; последнее основание ее должно быть полагаемо в Я. Это достигается тем, что Я, являющееся в этом отношении практическим, полагается как нечто такое, что должно содержать в себе основание существования Не-Я, уменьшающего деятельность разумного Я: как бесконечная идея, которая как таковая сама не может быть мыслима и при помощи которой потому не столько уясняется то, что должно быть объяснено, сколько показывается, что оно не может быть объяснено и почему не может; так что узел не столько распутывается, сколько отодвигается в бесконечность.)
Через посредство взаимосмены между страдательным состоянием Я и деятельностью Не-Я полагается некоторая независимая деятельность этого последнего [9]. В равной мере она и определяется той же самой взаимосменой: она полагается для того, чтобы обосновать полагаемое в Я страдательное состояние; потому ее пределы не идут дальше пределов этого последнего. Для Я первоначальная реальность и деятельность Не-Я существует лишь постольку, поскольку оно страдает. Положение, что без страдательного состояния в Я нет деятельности в Не-Я, сохраняет силу и в тех случаях, когда речь идет об этой деятельности как о деятельности, не зависимой от понятия действенности и знаменующей собою реальное основание. Даже вещь в себе существует лишь постольку, поскольку в Я полагается по меньшей мере хотя бы возможность страдания (канон, получающий свое полное определение и применимость только в практической части).
b.Посредством понятия субстанциальности деятельностью в Я (случайный момент в Я) полагается и определяется в нем же самом некоторое страдательное состояние (некоторое отрицание). Оба эти момента находятся во взаимосмене; их обоюдное определение представляет собою вторую форму вышеустановленного взаимоопределения. Этой взаимосменой тоже должна быть положена и определена некоторая от нее независимая и в ней не участвующая деятельность.
Сами по себе деятельность и страдание противоположны; и конечно, одним и тем же актом, которым полагается с одной стороны какое-либо определенное количество деятельности, может быть, как мы это видели выше, положено с противоположной стороны равное ей количество страдания, и наоборот. Но то, что деятельность и страдание полагаются при этом одним и тем же актом не в чем-либо разном, а в одном и том же, – это противоречиво.
Правда, это противоречие уже было разрешено выше при дедукции понятия субстанциальности, вообще тем, что страдание само по себе и согласно своему качеству должно быть не чем иным, как деятельностью, по количеству же – деятельностью меньшей, чем целое. И таким образом, можно было в общем легко представить себе, как некоторое меньшее количество может быть измеряемо при помощи абсолютной полноты и полагаемо как меньшее благодаря тому, что оно количественно не равно ей.
Основанием отношения обоих моментов является теперь деятельность. Как полнота их обоих, так и неполнота есть деятельность. Однако же и в Не-Я полагается деятельность, а именно, равным образом не равная полноте, ограниченная деятельность. Поэтому возникает вопрос: чем должна отличаться ограниченная деятельность Я от ограниченной деятельности Не-Я? Спрашивать же об этом – значит спрашивать о том, как вообще при таких условиях различать еще Я и Не-Я? Ибо то основание различия между ними, благодаря которому первое из них должно было быть деятельно, а второе страдательно, отпало (обстоятельство, которое мы очень просим читателя не обойти своим вниманием).
Если подобное различие невозможно, то невозможным является и требуемое взаимоопределение, а равно и вообще ни одно из выведенных определений. Деятельность Не-Я определяется страдательным состоянием Я; страдательное же состояние Я определяется тем количеством его деятельности, которое остается после уменьшения. Так что для того, чтобы сделать возможным отнесение к абсолютной полноте деятельности Я, тут предполагается, что уменьшенная деятельность есть деятельность Я – того же самого Я, в котором полагается и абсолютная полнота. Уменьшенная деятельность противоположна полноте той же деятельности; полнота же полагается в Я; стало быть, противоположность полноты или же уменьшенная деятельность должна была бы, согласно вышеупомянутому правилу противопоставления, быть положена в Не-Я. Но, если б она была в него положена, она не была бы более связана с абсолютной полнотой никаким основанием отношения; взаимоопределение тогда не имело бы места, и все выведенное до сих пор тем самым было бы уничтожено.
Следовательно, уменьшенная деятельность, которая как деятельность вообще не могла бы быть отнесена к полноте, должна обладать еще одним свойством, способным доставить основание отношения, – таким свойством, благодаря которому она становится деятельностью Я и никак не может быть деятельностью Не-Я. Таким свойством Я, которого никак нельзя приписать Не-Я, является безусловное полагание и безусловная положенность, без всякого основания (§1). Такая уменьшенная деятельность должна была бы
