менее, недозволительно прямо постулировать что-либо в качестве факта, а необходимо доказать, что это нечто является фактом, как то и было сделано в настоящем случае. Ссылка на факты, заключающиеся в пределах общего, никакой философской рефлексией не руководимого сознания, приводит, если только быть последовательным и не ставить заранее перед собою те результаты, которые еще только должны быть добыты, единственно лишь к обманчивой популярной философии, которая не есть философия. Если же установленные факты должны находиться вне упомянутых пределов, то ведь нужно же знать, как мы приходим к убеждению, что они существуют как факты; и ведь в самом деле необходимо, чтобы это убеждение можно было сообщить; а такое сообщение подобного убеждения представляет собою доподлинно доказательство того, что факты эти суть факты.
6.По всем вероятиям, такой факт должен иметь в нашем сознании последствия. Если только это – факт в сознании некоторого Я, то прежде всего Я должно полагать его как нечто наличное в его сознании; и так как это должно иметь свои трудности и быть возможно только некоторым определенным образом, то, пожалуй, нелишне будет показать, как оно его в себе полагает. Выражаясь яснее, Я должно объяснить себе указанный факт; но оно не в состоянии объяснить его себе иначе как согласно законам своего существа; а это – те же законы, согласно которым осуществлялась до сих пор и наша рефлексия. Этот способ Я обрабатывать в себе, видоизменять, определять указанный факт – все его обхождение с этим последним становится отныне предметом нашей философской рефлексии. Ясно, что с этого момента вся эта рефлексия перемещается на совсем иную ступень и приобретает совсем другое значение.
7.Предыдущий ряд рефлексии и ряд последующий различаются прежде всего по своему предмету. В предыдущем ряду рефлексия направлялась на мыслительные возможности. И предмет рефлексии – а именно указанные мыслительные возможности, но только сообразно правилам некоторой исчерпывающей синтетической системы, – и форма ее, самое действие рефлектирования порождалось прежде самопроизвольностью человеческого духа. Оказывалось, что то, над чем она рефлектировала, хотя и заключало в себе нечто реальное, но это реальное нечто было смешано в нем с ненужным добавлением, которое надлежало постепенно выделить, чтобы в конце концов осталось только одно для наших намерений, то есть для теоретического наукоучения вполне истинное. В будущем ряду рефлексии рефлексия будет направляться на факты; предметом этой рефлексии является, в свою очередь, рефлексия, а именно рефлексия человеческого духа об обнаруженной в нем данности (которая, разумеется, может быть названа данностью лишь как предмет такой рефлексии человеческого духа о самом себе, так как за пределами такого случая это – факт). Следовательно, в будущем ряду рефлексии предмет рефлексии не будет уже порождаться одинаковой с нею рефлексией, а только осознаваться через ее посредство. Отсюда явствует вместе с тем, что с этого момента мы уже не будем более иметь дела с голыми гипотезами, в которых незначительное истинное содержание должно быть отделено от ненужных добавлений, но что всему тому, что с этого момента будет установлено, с полным правом можно будет приписывать реальность. Наукоучение должно быть своего рода прагматической историей человеческого духа. До сих пор мы работали лишь над тем, чтобы добиться доступа в ее сферу, лишь над тем, чтобы быть в состоянии наконец установить некоторый несомненный факт. Мы имеем теперь этот факт перед собою; и потому отныне наше, разумеется, не слепое, а экспериментирующее восприятие может спокойно следовать за ходом событий.
8.Оба ряда рефлексии различаются между собою по своему направлению. Отвлечемся предварительно совершенно от искусственной философской рефлексии и остановим наше внимание лишь на одной первоначально необходимой рефлексии, которую человеческий дух должен произвести над упомянутым фактом (и которая с этого момента будет предметом более высокой философской рефлексии). Ясно, что один и тот же человеческий дух может рефлектировать над данным фактом лишь согласно тем законам, согласно которым факт этот был найден; следовательно, согласно тем законам, с которыми сообразовалась наша предыдущая рефлексия. Эта последняя исходила из положения: Я полагает себя как определяемое через Не-Я, и описывала свой путь вплоть до факта; нынешняя естественная рефлексия, которая должна быть установлена в качестве необходимого факта, исходит из факта, и так как применение установленных основоположений может достичь своего конца не ранее, чем после того, как упомянутое положение само будет установлено как факт (не ранее того, как Я будет полагать себя как самополагающееся, определяясь через Не-Я), она должна с необходимостью идти дальше вплоть до положения. Следовательно, она проходит целиком тот же самый путь, какой уже описала предыдущая рефлексия, но только в обратном направлении; и философская рефлексия, которая в состоянии лишь просто следовать за первою из них и не должна предписывать ей никаких законов, неизбежно принимает такое направление.
9.Раз рефлексия принимает с этого момента обратное направление, то установленный факт становится в то же время начальной точкой возвратного движения и для рефлексии философствования; это – точка, в которой являются связанными два совершенно различных ряда и в которой конец одного из них примыкает к началу другого. В этой точке, стало быть, должно лежать основание для отличения прежней дедукции от дедукции, получающей значение ныне. Наш метод был синтетическим и остается таковым все время: установленный факт сам является синтезом. В этом синтезе прежде всего объединяются две противоположности из первого ряда; таково было бы отношение этого синтеза к первому ряду. Но в том же синтезе должны заключаться также и две противоположности для второго ряда рефлексии, дабы были возможны анализ и получающийся отсюда синтез. И так как в синтезе может быть объединено не более двух противоположностей, то моменты, соединяемые в нем как конец первого ряда, должны быть те же, что и моменты, долженствующие быть снова разъединены для того, чтобы начался второй ряд. Но если это все так, то второй ряд совсем не является вторым; это – просто первый ряд в обратном порядке, и наш метод является лишь простым повторным разрешением, которое ни к чему не приводит, ни на волос не увеличивает наших познаний и ни на один шаг не подвигает нас вперед. Следовательно, члены второго ряда, поскольку они таковы, должны все же чем-то отличаться от членов первого ряда, хотя бы они и были при этом им подобны; и такое отличие они могут получить единственно и только через посредство синтеза и как бы при прохождении через него. Стоит труда как следует изучить это различие противоположных членов, поскольку они являются членами первого или второго рядов, и это может пролить яркий свет на самый важный и характерный пункт настоящей системы.
10.Противоположностями в обоих случаях являются субъективное и объективное; но до синтеза и после него они как таковые имеют весьма различный вид в человеческом духе. До синтеза это – просто противоположности, и только; одна из них есть то, что не есть другая, а другая есть то, что не есть первая; они означают голое отношение, и только. Они представляют собою нечто отрицательное и лишены безусловно какой бы то ни было положительности (совершенно так же, как в вышеприведенном примере свет и тьма в Z, когда это последнее рассматривается лишь как чисто мысленная граница). Они являют собою голую мысль, лишенную какой бы то ни было реальности, и к тому же еще – лишь мысль о некотором отношении. Как только выступает первое, второе оказывается тотчас уничтоженным; но, так как это второе может выступить только в форме предиката противоположности другого, так как, следовательно, вместе с его понятием одновременно выступает понятие другого, которое и уничтожает его, то и оно тоже не может выступить. Следовательно, нет вообще ничего в наличности и ничего не может быть; наше сознание остается незаполненным, и в нем нет решительно ничего. (Правда, без благодетельного обмана силы воображения, которая незаметно подставляла под упомянутые голые противоположности некоторый субстрат, мы не смогли бы произвести и всех предыдущих исследований; без нее мы не были бы в состоянии помыслить о них, так как они не составляли собою абсолютно ничего, а ничто не может быть и предметом рефлексии. Этому обману нельзя было помешать, да и не нужно было мешать; его результат должно было только вычесть из суммы наших выводов и исключить, как то в действительности и было сделано.) После синтеза противоположности являют собою нечто такое, что можно охватить мыслью и закрепить в сознании и что как бы заполняет собою последнее. (Они являются теперь для рефлексии, с ее соизволения и разрешения, тем, чем они, конечно, и ранее были, но только незаметно и при постоянных возражениях с ее стороны.) Совершенно так же, как выше свет и тьма в Z как границе, силою воображения растянутой в некоторый момент, тоже ведь знаменовали собою нечто такое, что себя уничтожало не безусловно.
Такое превращение совершается с ними, когда они проходят как бы сквозь синтез; и надлежит показать, как и каким образом синтез может сообщить им нечто такое, чего они ранее не имели. Способность синтеза имеет своей задачей объединять противоположности, мыслить их как единое (ибо требование предъявляется сначала, как то бывало и прежде всякий раз, к мыслительной способности). Но она не в состоянии это сделать; однако задача все-таки налицо; и таким образом возникает борьба между неспособностью и требованием. В этой борьбе дух задерживается в своем движении, колеблясь между обоими противоположностями; он колеблется между требованием и невозможностью его выполнить; но именно в таком-то состоянии, и только в нем одном, он удерживает их обе одновременно или, что то же, превращает их в такие противоположности, которые могут быть одновременно схвачены мыслью и закреплены, придает им тем, что он их касается, отскакивает от них и затем снова их касается, по отношению к себе некоторое определенное содержание и некоторое определенное протяжение (которое в свое время обнаружится как множественное в пространстве и времени). Это состояние носит название состояния созерцания. Действенная в нем способность уже была выше отмечена как продуктивная сила воображения.
11.Мы видим, что то самое обстоятельство, которое угрожало отрезать всякую возможность для теории человеческого знания, оказывается теперь единственным условием, при котором мы в состоянии осуществить такую теорию. Мы не догадывались о том, как это случится, что мы сможем когда-либо объединить абсолютные противоположности; теперь мы видим что без абсолютных противоположностей объяснение совершающегося в нашем духе было бы вообще невозможно, ибо та способность, которая обусловливает собою все это совершающееся – продуктивное воображение, – была бы невозможна без этих абсолютных противоположностей, несовместимостей, совершенно несоизмеримых
