лабиринт — образ-метафора постмодернизма — один из центральных элементов системы понятий философского миропонимания Борхеса (см. эссе: «Сад расходящихся тропок», 1944; «Дом Астерия», 1949; «Абенхакан эль Боха-ри, погибший в своем лабиринте», 1949 и др.) и Эко (см.: «Имя розы», 1980; «Заметки на полях «Имени розы», 1983; «Путешествия в гиперреальности», 1987; «Пределы Интерпретации», 1990; «Остров прежнего дня», 1994; «Поиск совершенного языка», 1995 и др.). У Борхеса выступал, в частности, своеобычной моделью вселенского мироустройства: мир суть Вавилонская библиотека, охватывающая «все возможные комбинации двадцати с чем-то орфографических знаков (число их, хотя и огромно, не бесконечно) — или все, что поддается выражению — на всех языках». Согласно Борхесу, такое «книгохранилище» — это Л. или Система, архитектоника которой обусловливается собственными правилами — законами предопределения, высшего порядка, провидения. Вселенная-библиотека у Борхеса структурна, ибо периодична: «Если бы вечный странник пустился в путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что те же книги повторяются в том же беспорядке (который, будучи повторенным, становится порядком: Порядком»). Восприняв борхесовскую идею Л. как образно-знаковую модель Универсума, Эко («Имя розы») выстраивает своеобразную «двойную метафору — метафору метафоры», акцентированно изображая библиотеку аббатства как Л., непостижимый и недоступный для непосвященных. Монастырское книгохранилище у Эко — своего рода мировой план, в котором любому помещению (в зависимости от его месторасположения) присвоено символическое географическое наименование: по замечанию одного из центральных персонажей, «библиотека действительно построена и оборудована по образу нашего земноводного шара». Пожар, уничтоживший библиотеку, у Эко — это не столько воображаемая на знаковом уровне процедура разрушения борхесовского Л. в результате теоретической и аксиологической полемики, сколько символ смены доминирующей парадигмы мироописания как итога интеллектуальной революции постмодерна. По мнению Эко («Заметки на полях «Имени розы»), борхесовский Л. Вселенной системен и структурен, выход из него предопределен самим фактом его существования: в нем нет разветвлений и тупиков, отсутствует ситуация перманентного выбора, ибо блуждающий в нем — это фаталист в состоянии пассивной зависимости от прихотей и причуд творца Л. (Таковыми Л. в истории человечества, нередко понимаемой Эко как история мысленного конструирования людьми возможных миров, являлись: а) безальтернативный Л. Минотавра, в котором было в принципе невозможно заблудиться, ибо все дороги вели (безразлично — с помощью нити Ариадны или без оной — к неизбежной развязке — встрече с Минотавром); б) «маньеристический», по Эко, Л., состоящий из разветвленных коридоров со множеством тупиков — выход из которого в конечном счете достижим через конечное число проб и ошибок). Постигнув физиологическую, психологическую или ментальную организацию их создателей — можно проникнуть в тайну самих Л.: герои романа Эко разгадали загадку Л. «извне», а не «изнутри». Скорее мировоззренческий, нежели сюжетный вывод Эко оказался достаточно категоричен: «Хорхе не смог соответствовать собственному первоначальному замыслу». Согласно Эко, подлинная схема Л. мироздания — это «ризома», устроенная так, что в ней «каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Нет центра, нет периферии, нет выхода. Потенциально такая структура безгранична». Путешествие в таком Л. — являет собой ситуацию постоянного выбора, облик создателя такого Л. куда менее значим: мир такого Л. не достроен до конца, не подвластен даже предельному рациональному пониманию: «Пространство догадки — пространство ризомы» (Эко). Сопряжение «ризомы» и «структуры», с точки зрения Эко, невозможно и немыслимо — это понятия-антиподы. Постмодернистский Л. ризомы призван сменить традиционалистский, классический Л. мироподобной библиотеки Хорхе Бургосского, прототипом которого для Эко был сам Борхес. Истоки идеи Л. ризомы Эко усматривал в парадигме устройства мироздания средневекового герметизма, а именно в идее о том, что мир целиком отражается в любом своем конкретном проявлении («принцип всеобщего подобия»), вкупе с отказом от закона причинной обусловленности, результирующимся в трактовке Универсума как «сети переплетающихся подобий и космических симпатий». Семи-озис в рамках герметизма, по Эко, органично допускает и фундирует «герметический дрейф» — «интерпретативный обычай, преобладавший в ренессансном герметизме и основывающийся на принципах универсальной аналогии и симпатии». Последний на уровне интеллектуальной практики являет собой бесконечный переход «от значения к значению, от подобия к подобию, от связи к другой связи»: знак, тем самым, по Эко, оказывается чем-то таким, посредством познания которого мы постигаем «нечто иное» (ср.: посредством познания знака мы постигаем «нечто большее», по Пирсу). Историческим коррелятом «герметического дрейфа» в предельных его версиях Эко полагал поиск источников бесконечных значений в процедурах каббалы, отдавая предпочтение «процессу свободного лингвистического творения» или «экстатической каббале» (когда почетное место между Текстом и Богом занимал Толкователь) перед «теософической каббалой» (когда посредником между Богом и Толкователем выступал Текст). Пророча наступление Зона (см. Зон) Ризомы, Эко не пренебрег постановкой ряда очевидных проблем: Бесконечна ли ризома? Допустима ли акцентированно безграничная и беспредельная иерархия смыслов и значений применительно к миру людей, понимаемому и интерпретируемому в качестве особого Текста, особого Мира Знаков? Насколько продуктивен в предельных своих проявлениях сопряженный с бытием этого мира бунт Означающего против тирании Означаемого? Отталкиваясь от экстравагантных мистических опытов герметизма и оккультизма, продуцируя мыслимый диапазон траекторий человеческих судеб в Л. пространства ризомы, Эко пришел к выводу («Маятник Фуко», «Остров прежнего дня»): семиозис в игровой форме есть и безусловно должен быть ограничен. «Рамки» гиперпространства ризомы задаются предельно артикулированной сакральной осмысленностью жизни и ее смыслов: только «о-смысленный», по Эко, семиозис — нить из бес-смысленного ризоматического Л. «Рождение Читателя оплачено смертью Автора» (Барт). Для человека не может быть ситуации невозможности преодоления Л. — есть неизбывная проблема цены этого. (См.: Борхес, Эко, Ризома, Смерть субъекта).