свет». Наряду со световой символикой, достаточно универсальной для любых форм мистики, является символика брачного характера. Так, для суфизма характерен эротический аллегоризм передачи состояния «таухид» (единения с Богом), — последнее трактуется как экстаз любви: (например, трактат Ахмада ал-Газали «Происшествия любви»; закрытый символизм суфизма, шифрующий содержание мистического опыта в эротической терминологии (см. Суфизм). В этой системе отсчета многие естественные для мистика формулы выглядят при внешнем прочтении просто кощунственными: так, сюжет единения в О. души со своим творцом передается через формулу инцеста («оттого зовут меня гебром [кровосмесителем], что я совершил прелюбодеяние с матерью» — Ат-тара). Вместе с тем, любая знаковая система передачи истины О. понимается мистикой как внешняя: «рассказ о любви в буквы и слова не вмещается, ибо смысл его — девственность, и рука букв не достигает подола ее. И хотя наше дело передавать девственность смысла мужчинам букв в уединении слова, однако выражения в этом рассказе — лишь намек на смысл, и непонимание — участь человека, который не вкушал» (Ахмад ал-Газали). Аналогична брачная символика христианской мистики: возалкавшая истины душа мыслится как невеста Христова, а духовное слияние мистика с богом — как экстатический апофеоз напряженной любви; Христос, однажды зачатый Марией, как бы вновь зачинается каждой «девственной» (т.е. отрешенной от мира) душой: «о, если бы грешной душе моей было дано зачать в себе новую чистоту, подобно Деве, и родить Сына!» (Петр Дамиа-ни). Экзальтация мистика дескрибируется как «страстное ал-кание встречи с женихом и поцелуя Христова» («О, сладчайший Жених, сладчайший лобызатель» — у Хильдегарды Бингенской). Важнейшим символом оказывается при передаче О. и символ смерти, фиксирующий снятие индивидуального сознания в момент О., вытеснения его являющимся Абсолютом («умри для суеты и оживи внутри» у ал-Араби). В связи со своей символической формой мистические тексты представлены в культуре не только как эксплицитный жанр религиозной литературы (О. Иоанна Богослова, Апокалипсис Петра, «Пастырь» Гермы и др.), но и переосмысливается в светской традиции при прочтении вне их знакового символизма — по критериям чуждых жанров: многовековое гедонистическое восприятие «Рубайата» Хайама при полной редукции его символического содержания; прочтение мистических суфийских текстов как эротической лирики и т.п. Понятие «О.» прочно вошло в философскую традицию, фиксируя феномен фундаментальной над-рациональности трансцендентного постижения истины или вне-рациональности трансцендентального постижения истины или вне-рациональности ситуации экзистенциального выбора (Шеллинг, Кьеркегор, Марсель и др.)