аспекты. Оптимисты склонны отвергать негативные явления как не относящиеся к делу; Шеллинг, например, пишет: «Все, что не способствует прогрессу, не является объектом истории»[167 — Цит. no: Rapp: Fortschritt, s. 159.]. Все, что не благоприятствует прогрессу, или тем более регрессивно, характеризуется как пустое, потому что не согласуется с определением прогрессивной тотальности. В этом ключе, объявив историю разумной, Гегель начинает свою философию истории[168 — Hegel: Vorlesungen uberdie Geschichte der Philosophic,s.20.]. Оптимистические теории строят свою аргументацию, основываясь на тотальности, — пессимисты же обычно выделяют самые страшные моменты истории. Оптимист принимает зло, оправдывая его значением высшего порядка[169 — Jf . Pauen: Pessimismus, s. 11.]. Пессимист отрицает существования высшей инстанции — тотальности, придающей значение и оправдывающей отдельное зло, называя само представление о тотальности иллюзией или же придавая тотальности отрицательную направленность. Пессимисту не обязательно настаивать на ухудшении мира, достаточно и того, что он остается ужасным.

Как теодицея, так и оптимистическая философия истории имеет своей целью стереть все шероховатости и сложить все свершающееся, сколь бы ужасающим оно ни было, в тотальность, придающую смысл всему происходящему[170 — Jf Rapp: Fortschritt, s. 144.]. Подобная вера в прогресс,которая отменяет зло, превращая его в средство реализации блага, не ограничивается пониманием как целого одной лишь истории (гегельянство, марксизм). Возьмем, к примеру, капитализм. В «Богатстве народов» (1776) Адам Смит сделал важную предпосылку современного капитализма, утверждая, что стремление отдельного индивида к достижению своих личных целей, без учета общезначимых интересов, ведет к наилучшему результату для общества в целом. Таким образом, коллективное благо выводится из эгоистичного сосредоточения на индивидуальном благе. Именно это является квинтэссенцией его знаменитого образа направляющей развитие «невидимой руки»[171 — Smith: The Wealth of Nations, s. 485.]. То, что традиционно считалось сомнительным с точки зрения морали — Павел описывает любовь к деньгам как источник всего зла[172 — Апостол Павел. Первое послание к Тимофею, 6:10.], -становится для Смита важнейшей движущей силой осуществления коллективного блага. Жажда наживы преобразуется из зла во благо. Мысль о том, что своекорыстие приводит к коллективному благу, заимствована Смитом у Бернарда Мандевиля. Это четко сформулировано уже в названии его наиболее известного произведения: «Басня о пчёлах, или Частные пороки -общая выгода». Личные пороки помогают достичь общего блага. Мандевиль пишет, что зло — больше чем просто источник общего блага, оно должно оберегаться, чтобы общество продолжало существовать: «В тот миг, когда зло уйдет, общество разрушится, если не уничтожится полностью»[173 — Цит. по: Schrader: Ethik und Anthropologic in der englischen Aufklarung s. 66.]. Представление о целесообразности обыденной реальности в учениях мыслителей вроде Мандевиля и Смита имеет ту же функцию, что и божественный промысел в теодицее, а именно: произвести диалектическое изменение, преобразовать зло во благо. Зло становится лишь частным проявлением благой тотальности.

Подобный оптимизм, в особенности в связи с Лейбницем, был высмеян в «Кандиде» Вольтера. Учитель Кандида Панглос твердо стоял на следующей позиции: «…Отдельные несчастья создают общее благо, так что, чем больше таких несчастий, тем лучше»[174 — Кандид, или Оптимизм. Перевод Ф. Сологуба. Вольтер. М., Издательский дом «Звонница», 2000, Библиотека мировой новеллы. Вольтер. С. 107.]. Эта пародия ясно демонстрирует, насколько нелепо отрицать всякое зло, ссылаясь на всеобщее благо. В минуты отчаяния, хлебнув немало горя, Кандид говорит, что «оптимизм — это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все плохо»[175 — Там же. С. 144.].

С точки зрения Канта, быть оптимистом — это наш моральный долг[176 — Может показаться странным, что я выделяю Канта как автора теодицеи, в то время как он в известной статье утверждал, что всякая философская теодицея неудачна (Kant: «Uber das Mislingcn aller philosophischen Versuche in der Thedicee), однако это касается только теоретических теодицей, — Кант развивал теодицею как в философии нравственности, связывая ее с постулатами практического разума (Kant: Kritik der praktischen Vernunft, s. 122-34), так и в философии истории. Я ограничусь рассмотрением философии истории, при этом надо отметить, что она тесно связана с философией нравственности, поскольку теодицея Канта меняется от «физикотеологии» к «этикотеологии» (jf. Kant: Kritik der Urteilskraft, s. 436-47).]. Человеческая сущность проявляется, согласно Канту, прежде всего в нравственных поступках — из пассивного наблюдателя за исполнением божественного замысла человек превращается в участника, и конечной целью исторического процесса становится реализация свободы человека. Кант далек от представления о первичном этапе, когда все было благом, о первозданном состоянии как таковом[177 — Kant: «Muthmaslicher Anfang der Menschenges-chichte»,s. 122.]. Человек чувствует разницу между тем, каков мир есть и каким он должен быть, и это порождает всевозможные россказни о древнем райском первозданном состоянии. Кант, напротив, считает, что человек никогда не чувствовал себя в гармонии с природой. Если бы это изначальное первозданное состояние было бы таким гармоничным, как утверждает, к примеру, Руссо, мы прибывали бы в нем до сих пор — скорее оно не соответствовало человеческой натуре и самоопределению. Человек свободен, и воплощением человеческой природы должно быть изменение мира в соответствии с человеческим разумом. Человек должен изменить культуру, чтобы реализовать себя, достигнуть успеха и совершенства. Лишь сам человек способен сделать себя счастливым в мире, где правит разум. Люди, в силу своей нравственной природы, должны создать разумную цивилизацию, отвечающую их естеству. Однако существенное разночтение касается того, как именно это происходит. Благодаря ли деяниям человека возникает этическое общество или ведущую роль играет природная заданность, нивелирующая фактические поступки человека? По Канту, улучшения не обусловлены нашим стремлением к благу, скорее природа — или провидение — принуждает нас к этому[178 — Kant: «Uber den Gemeinspruch: Das Mag in der Theorie Richtig sein, taugt aber nicht fur die Praxis», s. 310.]. Лишь провидение (природа) действительно способствует достижению цели, в то время как все направленные усилия человека отчаянно бесплодны. Кант предвосхищает Гегеля, утверждая, что человечество развивается благодаря борьбе противоположностей в обществе:

Средство, которым природа пользуется для того, чтобы осуществить развитие всех задатков людей, — это антагонизм их в обществе, поскольку он, в конце концов, становится причиной их законосообразного порядка. Под антагонизмом я разумею здесь недоброжелательную общительность (ungesellige Geselligkeit) людей, т.е. их склонность вступать в общение, связанную, однако, с всеобщим сопротивлением, которое постоянно угрожает обществу разъединением. Задатки этого явно заложены в человеческой природе. Человек имеет склонность общаться с себе подобными, ибо в таком состоянии он больше чувствует себя человеком, т.е. чувствует развитие своих природных задатков. Но ему также присуще сильное стремление уединяться (изолироваться), ибо он в то же время находит в себе необщительное свойство — желание все сообразовать только со своим разумением — и поэтому ожидает отовсюду сопротивления, так как он по себе знает, что сам склонен сопротивляться другим[179 — Кант И. Соч. в 6 томах. М.: Мысль, 1966. Т. 6. 1966.С. 11.]

Именно антагонизмы общества двигают вперед историю и человечество. Противоположности порождают революции, войны и прочие разновидности насилия, однако война становится матерью мира. Кант прямо указывает на то, что война — орудие прогресса[180 — Кат. Kritik der Urteilskraft, s. 433]. Высшее и позитивное может вмещать в себе все негативное. Неприятие природой и людская жажда обладания и власти необходимы для развития человека[181 — Kant: «Idee zu einer allemeinen Geschichte in welt-burgerlicher Absicht», s. 21.]. Людские страдания также определяются как средство самосовершенствования[182 — Kant: Anthropologic in pragmatischer Hinsicht, s. 235.]. Все существующее совершаемое и претерпеваемое зло является частью целого, стремящегося к воплощению блага[183 — Kant: «Muthmaslicher Anfang der Menschengeschichte»,s. 116.]. Это и есть теодицея Канта. Нравственное зло, пишет он, обычно имеет свойство обратного действия и создает условия для возникновения блага[184 — Kant: Zum ewigen Frieden, s. 379.].

Вопрос в том, играет ли разум, разум каждого отдельного человека, какую-либо роль в вероятном прогрессивном развитии истории. Цель исторического процесса — благо, и если все люди будут творить благо, то исторический процесс, понимаемый как продукт борьбы противоположностей, остановится. А пока к этой утопии история пойдет дорогой противоречий. Хороши или дурны людские поступки, результат все тот же: история стремится к высшему миропорядку[185 — Проблема в том, что в рассуждениях Канта прослеживается настоящая тенденция, которая подводит к идее о том, что просвещение и автономия человека должны способствовать воплощению счастливой жизни, и в то же время он не признает решающего значения устремлений человека, считая, что именно целесообразность природы поможет когда-нибудь достигнуть лучшего будущего. Можно обозначить три возможных соотношения между направленными действиями человека и историческим прогрессом: 1) они независимы друг от друга, 2) история движется вперед сама по себе, и просвещение человека есть продукт истории, или 3) просвещение человека движет историю вперед к воплощению идеальной жизни. Целое направление философии Канта говорит в пользу пункта 3, однако Кант поддерживает и возможность 2. Человек помещен в ситуацию, когда результат предопределен, вне зависимости от того, как бы ни решили поступить ты и я. В Kritik der Urteilskraft (§ 83) мы видим несколько иную позицию. Исторический прогресс рассматривается здесь не как результат, обусловленный более или менее механическим действием закона природы, а как продукт деятельности человека. Разумеется, природе по-прежнему отводится немаловажная роль, но история перестает быть просто естественной, а становится величиной, находящей место между природой и свободой. Природа как бы подстегивает человека, дает стимул к развитию более культурного и цивилизованного (не обязательно с точки зрения морали) мирового порядка, но таким образом, что при этом человек облагораживается, и во все большей степени становится хозяином своей судьбы. Можно выразить это так: природа ведет человека к просвещению и затем принимает собственные силы человека. У природы есть замысел, но просвещенный человек раскрывает этот замысел и сам стремится его воплотить.]. Прогресс настигнет нас вне зависимости от нас самих. Кант подчеркивает недоказуемость своей теории прогресса, но считает ее важной для придания нашим поступкам осмысленности в развернутой перспективе[186 — Kant: Recencionen von I.G. Herders Ideen zur Philosophic der Geschichte der Menschheit», s. 65; jf. Kant: «Muthmaslicher Anfang der Menschengeschichte», s. 123; Kant: Zum ewigen Frieden, s. 368.].

В своем учении о прогрессе Кант фокусирует внимание не на отдельном индивиде, а на человечестве в целом[187 — Jf. Kant: «Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbiirgerlicher Absicht», s. 17.]. Гегель, продолжая эту мысль, заходит еще дальше, чем Кант, смело составляя из всевозможных злодеяний благой исторический процесс, в котором каждый отдельный индивид рассматривается как «средство»[188 — Hegel: Voriesungen uber die Geschichte der Philosophies 49.].

Гегель ясно дает понять, что его философия истории является теодицеей:

Наше познание стремится к пониманию того,