обычно, то есть при «нормальных условиях», не является релевантной. Таким образом, поскольку скептическая альтернатива существованию внешнего мира не является релевантной, то тот факт, что наш опыт не в состоянии исключить возможность этой альтернативы, вовсе не свидетельствует в пользу истинности скептицизма как такового. Семантический экстернализм отрицает саму возможность того, что значение языковых выражений и наше понимание этих выражений, может остаться совершенно без изменений, если предположить, что окружающий нас мир полностью изменится. Согласно семантическому экстернализму, то как мы воспринимаем те или иные предметы, то что бы думаем о мире, непосредственно зависит от тех понятий, которыми мы располагаем, а понятия, в свою очередь, зависят от внешнего мира, в котором мы живем. Иными словами, люди живущие в различных «мирах» неизбежно должны иметь разные понятия, следовательно, должны иметь различные мнения, убеждения, а в конечном итоге – и знания. Это, однако, означает, что скептическая ссылка на возможность «глобального обмана» со стороны органов чувств не является корректной и сама должна быть подвергнута сомнению.

Еще одной важной проблемой, которая находится в центре внимания философов аналитического направления, является проблема априорного знания. Эта проблема имеет непосредственное отношение к вопросу о месте и роли чувственного опыта в процессе приобретения знаний. Рамки ее обсуждения были во-многом очерчены еще Кантом, который полагал, что важнейшей характеристикой априорных суждений является их необходимость: если А известно a priori, то А является необходимо истинным и наоборот. Не так давно обсуждению этой проблемы был придан новый импульс в работах С.Крипке, который – в противовес точке зрения Канта – выдвинул ряд доводов в пользу того, что некоторые случайно истинные высказывания могут быть известны a priori, в то время как некоторые необходимо истинные высказывания могут быть известны только a posteriori.[462 — См. Kripke, S. Naming and Necessity, Cambridge, MA., Harvard University Press, 1980.] При этом Крипке опирается на понимание необходимости как истины во всех «возможных мирах» (соответственно, случайность есть истинность лишь в некоторых «возможных мирах»). Крипке предлагает и подробно анализирует примеры случайных априорных и необходимых апостериорных высказываний. В качестве примера первого рода он рассматривает высказывание «Хранящийся в Париже метровый эталон имеет один метр в длину», а в качестве примера второго рода – высказывание «Утренняя звезда есть Вечерняя звезда» (напомним, что как «Утренняя звезда», так и «Вечерняя звезда» обозначают одну и ту же планету – Венеру). Априорный характер первого высказывания очевиден, в то же время оно является случайно истинным, так как вполне можно представить себе возможный мир, в котором парижский метровый эталон имеет длину, отличную от одного метра. Второе же высказывание имеет апостериорный характер (его истинность может быть установлена только в результате соответствующих астрономических наблюдений), однако оно является необходимым – не существует такого возможного мира в котором имена «Утренняя звезда» и «Вечерняя звезда» обозначают разные планеты. Примеры Крипке и его концепция имен как «жестких десигнаторов» получила широкое обсуждение в современной философской литературе, посвященной проблеме источников нашего знания и его обоснования.

10. Понятие истины и его применение в аналитической философии

10.1 Аналитическое понятие истины

Понятие истины в концепции значения как условий истинности очевидно должно отвечать своему функциональному предназначению, т.е. должно соответствовать определению

(D1) Истина – такое свойство предложений (или других носителей истинности), благодаря которому мы знаем их значение.

Задача в том, чтобы сопоставить этому функциональному определению некоторое структурное.

Алан Уайт начинает свою известную книжку «Истина» с замечания:

«Что такое истина?» («What is truth?») и «Что является истинным?» («What is the truth?» – два совершенно разных вопроса. Второй – вопрос о том, какие именно вещи являются истинными; первый – о том, что значит сказать, что они истинны[463 — White A. Truth. Anchor Books, Doubleday. Garden City, N.Y. 1970. P. ix.].

Этот подход развивали Николас Решер, предложивший различать истину как дефиницию и истину как критерий[464 — См.: Rescher N. The Coherence Theory of Truth. Ox., 1973.] (сама идея, в свою очередь, в аналитической традиции восходит к Айеру[465 — См.: Ayer A.J. ‘The Criterion of Truth’ – Analysis, v.3, No.3, Jan.1936.]), Родрик Чизом[466 — См.: Chisholm R. Theory of Knowledge. Englewood Cliffs, 1977.] и другие. Когда мы рассматривали представления Витгенштейна, Тарского, Дэвидсона и Даммита, мы обсуждали второй вопрос. Теперь наш вопрос здесь – первый: «Что такое истина?» Его можно принять за вопрос о нашем обычном понятии истины; или, если таких понятий у нас несколько – как это, по всей вероятности, обстоит с нами на самом деле – то это вопрос, в существующем контексте, по меньшей мере об одном из этих понятий: семантическом. Это тривиально справедливо для концепции значения как условий истинности, но не только для нее, а также и для более широких эпистемологических контекстов. По выражению Майкла Девитта, семантическое понятие истины «занимает нас ровно постольку, поскольку оно играет роль в нашей лучшей теории мира»[467 — Devitt M. Realism and Truth. Princeton, N.J. 2nd ed., 1997. P. 26.]; точнее говоря, это регулятив нашей когнитивной деятельности.

Мы можем охарактеризовать последнюю, поддержав более или менее общепринятый как в современной аналитической философии, так и в эпистемологии тезис о том, что знание – это истинное обоснованное убеждение (true justified belief). В таком случае мы сможем дать следующее определение истины:

(D2) Истина – такое свойство обоснованных убеждений (или других носителей истинности), благодаря которому мы их знаем (de re или de dicto).

Удерживая представление о связи истины со значением, т.е. в рамках концепции значения как условий истинности, мы скажем:

(D3) Истина – такое свойство обоснованных убеждений (или других носителей истинности), благодаря которому мы знаем их значение.

Сравнив это определение с (D1), мы увидим, что принятие такого подхода обяжет нас показать, каким образом может быть установлена эквивалентность между токенами предложений и обоснованными полаганиями[468 — Если обоснованными, то, очевидно, токенами полаганий. В дальнейшем при обсуждении этой предполагаемой эквивалентности я буду опускать «токены» также для предложений, высказываний и т.п.] как носителями истинности. Но сначала рассмотрим возможности применения для целей этого исследования различных теорий истины.

При этом за рамками рассмотрения останутся те теории, которые очевидно неприменимы в концепции значения как условий истинности. Это прежде всего:

теория элиминативизма – когда истина достигнута, пропозиции исчезают и остается только действительность;

теория идентичности – когда носитель истины (например, пропозиция) является истинным, то он идентичен своему истинностному фактору (например, факту), и истина и состоит в этой идентичности.

Они не понадобятся нам здесь по тривиальным причинам, т.к. это – не теории языковых выражений.

С другой стороны, принятый подход позволит нам сгруппировать различные виды дефляционных теорий, нынешнее развитие которых показывает их отчетливую тягу к обособлению. Такие теории, как дисквотационная, просентенциальная и минималистская, будут рассмотрены совместно, т.к. относительно Т-предложений их действие проявляется одинаково и состоит в поддержке дефляционного тезиса.

10.2 Корреспондентная теория истины

Основная идея корреспондентной истины обманчиво проста: предложение истинно, если и только если оно соответствует фактам (или действительности).

Эта теория должна прежде всего определять, в чем заключается истинность эмпирических предложений, или предложений наблюдения, т.е. связанных с опытом и не выводимых из других предложений – а, напротив, таких, которые сами являются базовыми для дальнейшего знания. Согласно этой теории, предложение (пропозиция, убеждение, высказывание или что бы то ни было, что принимаем в нашей теории за носитель истины) истинно, если есть нечто, благодаря чему оно истинно – нечто, что соответствует в реальности тому, что высказано. Другими словами: если р истинно, то этому соответствует факт, что р. Или: истинно то, что соответствует фактам. Если р истинно, если и только если р, то, когда что-то – например, р – утверждается истинно, то должно быть нечто дополнительное, нечто другое, чем то, что сказано – нечто, к чему относится то, что утверждается. Очевидный и, возможно, единственный полноценный кандидат на роль этого «нечто» – факт; например, факт, что р.

Классические попытки объяснить понятие корреспондентной истины быстро столкнулись с непреодолимыми трудностями. Если предложение истинно в силу его соответствия факту, то мы нуждаемся в объяснении этого «соответствия» и этих «фактов». Попытки раскрыть понятие соответствия – кореспонденции – быстро увязли в метафорах: «картина», «зеркало» или «отражение действительности» (последнее, конечно, еще не «непотаенность», но тоже вполне поэтично). Предложения, с такой точки зрения, каким-то не определяемым дальше образом «отображают» или «изображают» факты – в свою очередь, неясные сущности с сомнительными условиями идентичности. Под фактом в любом случае понимается нечто независимое от того, что о нем высказывается и, кроме того, нечто, что может быть описано другими словами. Поэтому не только о двух разных предложениях можно сказать, что они описывают один и тот же факт, но и, например, о двух разных пропозициях, если считать их смыслами предложений – поскольку некоторые корреспондентисты создали дополнительную проблему, предположив, что носителями истины являются не предложения, а пропозиции, которые выражают эти предложения. Наиболее общие проблемы, связанные с представлением истинности как корреспонденции, таковы.

Вопрос об истинностном операторе или факторе. Чем здесь предстает факт – реальной ситуацией или идеальным состоянием дел, где существенно лишь отношение между индивидуальными объектами?

Вопрос о носителе истинности. Что именно соответствует факту – предложение, пропозиция, убеждение или что-то еще?

Вопрос об отношении корреспонденции. В чем конкретно оно заключается – в том ли, что собственным именам и/или субъектным терминам в предложении (или соответствующим элементам в пропозиции) соответствуют реальные сущности, связанные между собой теми самыми отношениями, которые как-то выражены в том, что сказано (например, названы), или же предложения отражают общую структуру факта?

Вопрос о верификации. Если факт может быть репрезентирован только в предложении или пропозиции, то не представляет ли собой тогда проверка истинности путем сопоставления того, что сказано, с фактами по сути сопоставление этого предложения или пропозиции с другими предложениями или пропозициями, а не с фактами, до которых мы в итоге так и не добираемся?

В зависимости от ответов на эти вопросы будут различаться между собой различные версии корреспондентной теории. Однако основное исходное допущение при обсуждении корреспондентной теории – общее для ее сторонников и противников – состоит в том, что оба relata, между которыми устанавливается отношение корреспонденции, являются отдельно существующими предметами того или другого вида (и причем разных видов)[469 — См., напр.: Austin J.L. ‘Truth’ – Proceedings of the Aristotelian Society, Suppl. XXIV (1950), pp. 111-128; Strawson P. ‘Truth’ – Ibid., pp. 129-156.]; соответственно, истинность – реляционное свойство.

Носителями истины в корреспондентной теории легко могут признаваться такие ментальные сущности как полагание или суждение, или такая недопроясненная по отнтологическому статусу сущность как пропозиция, а равно предложения или высказывания. В качестве истинностного оператора могут приниматься