Первое благодаря своим
интеллектуальным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей
существо властвующее и господ-
92
М.К.Петров
ствующе; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные
указания, по природе своей существо подвластное и рабствующее. В этом отношении и
господином и рабом руководит общность интересов» (Политика, 1252а).
Но это же обстоятельство порождает и опасную парность психологических установок свободного
и раба. Накоплению творческого потенциала на «свободном» полюсе слова соответствует
накопление безразличия и безынициативности на «рабском» полюсе дела.
Евмей жалуется:
Раб нерадив; не принудь господин повелением строгим К делу его, за работу он сам не возьмется охотой.
(Одиссея, XVII, 320-322)
Эта жалоба звучит не совсем корректно: принуждение, действие по слову и в пределах, указанных
словом, отсутствие инициативы и «охоты» — не просто несовершенство раба, а закон палубной
жизни, который выражен Платоном в форме: «Всякое обращение к ним должно содержать в себе
приказание» (Законы, 778 А). В палубных условиях «перевыполнить» приказание так же опасно,
как и не выполнить его. Поэтому рабская добродетель — откровенное холуйство, которое ищет
свои ценности и способы удовлетворения не в труде и в творчестве, а в беспрекословном
подчинении слову.
Теперь вектор психологической установки обращен не к природе, что позволяло, например, в
нормальных олимпийских цивилизациях довольно активно совершенствовать профессиональный
навык, а к источнику управляющего слова — к господину, к его указаниям и приказаниям.
Отсюда, а не от природы ожидаются теперь возможные блага и перемены в жизни. Эту рабскую
установку на господина, в котором раб видит источник всех настоящих и будущих благ земных,
Евмей демонстрирует самым наглядным и беспардонным образом в своем панегирике Одиссею:
Он, столь ко мне благосклонный; меня б он устроил,
мне дал бы Поле и дом, и невесту с богатым приданым, и, словом,
Античная культура
93
Все, что служителям верным давать господин благодушный Должен, когда справедливые боги успехом
усердье Их наградили…
(Одиссея, XIV, 62-66)
Такое «служебное косноязычие», которое прячет холуйское «чего изволите» в солидность
терминов «беспорочная служба», «усердие», «прилежание», смущает многих исследователей. Они
склонны видеть здесь преувеличение, потерянное «чувство меры». Но если палубный принцип
действительно реализован в человеке-государстве, то холуйские ноты в прославлении господина
естественны и неизбежны. Определяя словом границы дела и эталоны дела, когда равно опасно и
не дойти до этих границ, и перейти их, господин действительно выступает для раба в его
технологической частичности источником всех благ земных, поскольку именно господин
объединяет его с другими рабами в целостный ритуал практических отношений к миру.
Реальная трагедия здесь не в том, что Одиссей — погрязшее в произволе и самоуправстве
чудовище, а Евмей — грязный холуй и подхалим, а в том, что, редуцируя навыки практических
отношений к миру и устанавливая пределы этой редукции в рамках личных навыков и умений,
одиссеи сковывают и разрушают механизмы накопления нового в наличных технологиях,
способствуют их стабилизации, окостенению и даже — падению технологического навыка. Раб —
реальный субъект практических отношений к миру — обращен к природе спиной: его
деятельность ориентирована не на приспособление к природе и совершенствование навыка, а на
точное исполнение слова.
Эта технологическая самоизоляция системы, когда растущая творческая способность на
«свободном» полюсе слова порождает упрощение, стабилизацию и омертвление формализма на
«рабском» полюсе дела, оказывается и трагедией и проклятием всего античного периода. Именно
она губит античность. Энгельс по этому поводу писал: «Рабство — там, где оно является
господствующей формой производства, — превращает труд в рабскую деятельность, т.е. в
занятие, бесчестя-
94
М.К.Петровщее свободных людей. Тем самым закрывается выход из подобного способа производства, между
тем как, с другой стороны, для более развитого производства рабство является помехой,
устранение которой становится настоятельной необходимостью. Всякое основанное на рабстве
производство и всякое основывающееся на нем общество гибнут от этого противоречия» (Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. Т.20. С.643).
Таким образом, гражданская доблесть как личный навык управления человеком-государством
имеет в пассиве то неприятное свойство, что становление этого навыка сопряжено с упрощением и
омертвлением существующих технологий. Это и создает эффект деградации, падения навыков и
ремесел на переходе от крито-микенской государственности к полису. Вместе с тем
распространение палубного принципа на социальный ритуал означало опредмечивание всех его
программ, т.е. возникновение активного отношения к социальному ритуалу в целом, возможность
критических и оценивающих позиций.
Эта активная сторона — личный навык администрирования, квалифицированного указания и
руководства — основа гражданской доблести, умения «жить вместе». В рамках человекагосударства гражданская доблесть носит в основном личный, адресно-указующий характер:
Одиссей управляет именной палубой старших рабов, а эти, в свою очередь, — палубой безымянной. Здесь есть, правда, свои особенности, связанные с тем, что сложные технологические
навыки все же не палуба корабля и управление в земледелии, например, не может подняться выше
поощрения, идет не столько в палубной модели, сколько в модели, которую можно видеть на щите
Ахилла:
Сделал на нем и широкое поле, тучную пашню, Рыхлый, три раза распаханный пар; на нем землепашцы
Гонят яремных волов, и назад и вперед обращаясь, И всегда, как обратно к концу приближаются нивы,
Каждому в руки им кубок вина, веселящего сердце, Муж подает; и они, по своим полосам обращаясь, Вновь
поспешают дойти до конца глубокобраздного пара.
(Илиада, XVIII, 541-547)
Античная культура
95
Этот же тип неопределенно-личной связи скорее по продукту дела, чем по самому делу ощутим и
в отношениях Одиссея с Евмеем и Филойтием. Оба они далеко пасут своих свиней и коров,
приказывать им непосредственно невозможно, поэтому между ними и Одиссеем возникает нечто
вроде договора, в рамках которого стороны довольно свободны. Филойтий, которого Одиссей в
молодости поставил старшим пастухом, высказывает даже идею о перемене хозяина:
Часто мне замысел в милое сердце приходит (хотя он,
Правду сказать, и не вовсе похвален: есть в доме наследник),
Замысел в землю чужую со стадом моим, к иноземным
Людям уйти…
Стадо уведши с собою, к иному царю перешел бы
В службу.
(Одиссея, XX, 217-220, 223-224)
Филойтий ощущает себя «на службе», и желание переменить хозяина не представляется чем-то уж
очень необычным ни ему самому, ни слушающему его Одиссею.
Но это не норма, а исключение, вызванное и особенностями животноводства, и размахом
хозяйства, размеры которого описаны Евмеем в рассказе о богатствах Одиссея:
Дом же его несказанно богат был, никто из живущих Здесь благородных мужей — на твердыне ли черного
Зама Или в Итаке — того не имел; получал он дохода Более, чем десять у нас богачей; я сочту по порядку:
Стад криворогих быков до двенадцати было, овечьих Также, и столько ж свиных, и не менее козьих.
(Одиссея, XIV, 96-101)
В целом же палубный принцип в личной форме («в доме своем я один повелитель») — принцип
утвердившийся и признанный. Он ищет утверждения не только в рамках человека-государства, но
и за его пределами как норма социальной жизни. Но здесь, во «внешней политике» людейгосударств, этот принцип не может уже оставаться личным, переходит в политические и
юридические сущности безличной природы типа договора, равноправия, равноспособности,
равнообязанно-
96
М.К.Петров
сти и т.п. Возникали те ситуации «войны всех против всех», «общественного договора»,
«естественного равенства», о которых многократно спотыкалась философия нового времени.
Детальный анализ этого внешнего аспекта гражданской доблести — основное содержание
перехода от человека-государства к городу-государству, и здесь мы можем констатироватьлишь наличие этого аспекта и неразвитые, во многом традиционные формы его проявления:
совет старейшин, народное собрание, жрецы. Поскольку новые функции этих древних
установлений связаны с переходом от олимпийской социальности к полису, все более
насыщаются идеей выбора и прогноза, эволюцию этих древних институтов полезно проследить по связи с эволюцией палубного принципа.
В нормальной олимпийской системе всегда обнаруживаются два ключа-стыка, которые
связывают социум в единое целое. Это, во-первых, институт старейшин рода, в котором
регулируется обмен продуктов земледелия на государственные блага: устойчивость годового
цикла, нормативность окружения, хорошее поведение рек, соседей и т.п. Здесь старейшины
рода представляют интересы земледелия, возможно, и ремесла, а государственный чиновник
выступает координирующим агентом связи этих частнородовых интересов с интересами всего
государственного ритуала. В табличках крито-микенского периода ключ обнаруживается как
совет старейшин (герусия) при басилее. В надписи An 616 перечисляются некоторые басилеи
и состав соответствующих герусий: от 14 до 20 геронтов. Неопределенность численного
состава герусий связана, видимо, с тем обстоятельством, что в административных округах
могло быть разное число родов.
Второй ключ — институт жрецов — координировал отношения между природой и обществом
и оказывался тем самым «научным» включением в олимпийский ритуал, о котором часто
пишут как о «науке Китая»,
Античная культура
97
«науке Вавилона», «науке Египта» и т.п. Смысл деятельности этого института —
регулирование сил природы и обеспечение устойчивой годовой цикличности. Это
регулирование не обязательно носит чисто пассивный характер, ирригационные работы и
эксплуатация гидротехнических сооружений, как и внешняя политика, — явно активный тип
воздействия на среду, но в большей своей части регулирование по внешнему циклу связей
общества со средой было несомненно пассивным, строилось на истолковании олимпийской
воли с помощью наблюдений над типичными явлениями: движением светил по небу,
разливом рек, периодичностью сезонов дождей и т.п. Эти наблюдения, независимо от их
олимпийского истолкования, имеют большую научную ценность уже потому, что велись они
длительные периоды времени. В Китае, например, хранятся (или хранились до недавнего
времени) записи астрономических наблюдений за несколько тысячелетий. Этот ключ
представлен в табличках «храмовым» стратом: упоминанием о жрецах, богах и т.п. В кносской табличке Fpl, фиксирующей выдачу масла, упоминаются: Зевс Диктейский, храм Дедала,
бог Дитяти, все боги, богиня-охотница, Эриннии.
Оба ключа — институт жрецов и герусия — работали, как и положено быть: имели дело с
отклонениями от традиционной нормы и заняты были уничтожением этих отклонений. В
процессе распада государственности крито-микенского типа возникает стяжение и синтез
первого ключа: главы родов, с одной стороны, и государственные чиновники-басилеи, с
другой, становятся различными по генезису, но тождественными по сути главами людейгородов. Геронты в лице басилея теряют авторитетную государственную инстанцию,
способную на месте и оперативно решать все затруднительные ситуации. С другой стороны, и
сами баси-лей оказываются перед закрытой дверью: у них нет теперь ни права, ни
возможности вмешиваться в дела людей-государств, где каждый в своем доме «один повелитель». В этих условиях герусия перерождается из ключа, в котором стыкуется
государственное и родо-
4 Петров М. К.
98
М.К.Петров
вое, в своеобразный надгосударственный институт: совет старейшин или совет владык.
В таком совете нет, собственно, непререкаемых авторитетов, но нужда в авторитете есть, и
она реализуется в сохранении института жрецов на правах межгосударственного
установления и в появлении нового института — народного собрания.
Институт жрецов, как и раньше, мыслится орудием связи человека и обожествленногоритуала, но он теперь переключается с истолкования частотных явлений на прогноз явлений
уникальных и становится автономным в политическом отношении. Черты жреческой
автономии видны уже в пилосских табличках. В табличке Ер 704, например, некая Эрита,
жрица, доказывает, что участок земли искони принадлежит храму, не подлежит отчуждению
или переделу, хотя и признает, что часть земли сдана храму в аренду. Эта неотчуждаемость
храмовой собственности, которая изымается из государственного ритуала, и может служить
указанием на появление автономных храмовых хозяйств. Храмы превращаются в институты
прогнозов, к которым теперь вынуждены обращаться все деятели античной политики, которые
потеряли связь с социальностью по природе, но не получили вместе с правом творить
историю по слову также и дар политического предвидения. Храмовая структура развивается
в межгосударственный, освященный традицией институт, находящийся под
покровительством и защитой всех греческих государств. Примером здесь могут служить
Дельфы в Фокиде с
