внуком и судном его быстроходным.
(Одиссея, XV, 526-528)
Третий и четвертый моменты реализованы в слове-прогнозе Феоклимена:
Знай, Телемах, не без воли Зевеса поднялся тот сокол Справа; я вещую птицу, его рассмотрев, угадал в
нем. Царственней вашего царского рода не может в Итаке Быть никакой; навсегда вам владычество там
сохранится.
(Одиссея, XV, 531-534)
Тот же тип движения мысли представлен и в прогно-чах Калхаса (Илиада, I, 93-100; II, 300-
330), Полидамаса (Илиада, XII, 200-229) и в ряде других, хотя иногда, в прогнозе Алиферса
например, ссылка на Олимп предшествует уникальному событию (Одиссея, .11, 140-176).
Эта шаговая структура прогноза и очевидная произвольность синтезируемых единой связью
элементов интересны во многих отношениях. От обычных жреческих процедур прогноз
отличается тем, что в процедуру вводится уникальность — нечто принципиально неныводимое из прошлого опыта. При этом возникает примечательное восхождение
универсальности: событие — Олимп — прогноз.
Событие выглядит более или менее типичным, и *то позволяет женихам, например, и Гектору
довольно скептически относиться к знаковой составляющей со-
106
М.К.Петров
бытия. Гектор задает Полидамасу скользкий вопрос: «Ты не обетам богов, а шныряющим в
воздухе птицам верить велишь?» (Илиада, XII, 237-238). А женихи вообще неуместно, с точки
зрения Гомера, геройствуют: «Мы не боимся ни полного звучных речей Телемаха, ни же
пророчеств, которыми ты, говорун поседелый, всем докучаешь» (Одиссея, II, 200-202).
Третий момент — обращение к Олимпу — есть, собственно, активная попытка заставить
олимпийский формализм работать. Здесь происходят недопустимые с точки зрения нормальной
олимпийской цивилизации вещи: пророки вовлекают богов в частноличные ситуации, заставляют
их наращивать за счет новых уникальных поступков имя бога, т.е. тот текст-миф, который
традиционно отнесен к данному имени. По отношению к Олимпу воспроизводится, но уже в
теоретической области, то «ползущее движение», которое впервые возникает в феноменологии
как гонка равнорас-пределенных противоположностей: опасности нападения и средств защиты.
Это теоретическое освоение Олимпа представлено не только в системе прогнозирования, но и в
системе «причинного» объяснения фактов.
В системе прогнозирования Хрис, например, молит Аполлона: «услышь и исполни одно мнежеланье: слезы мои отомсти аргивянам стрелами своими» (Илиада, I, 41-42). И олимпийский бог
тут же зажигается этой идеей, спешит действовать по слову Хриса:
Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом, Лук за плечами неся и колчан со стрелами,
отвсюду закрытый. Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали В шествии гневного бога: он
шествовал, ночи подобный. Сев наконец пред судами, пернатую быструю мечет; Страшный звон
издает среброблешущий лук Аполлонов.
(Илиада, I, 44-49)
В системе прогнозирования бывает даже путаница. Нестор молит Зевса: «Погибели день отврати,
Олимпиец! Гордым троянам не дай совершенно осилить ахеян!» (Илиада, XV, 375-376).
Исполнительный Зевс тут же подтверждающе громыхает, но получается усерАнтичная культура
107
дие не по разуму, своего рода свисток судьи в пользу провинившегося:
…и грянул с небес промыслитель Кронион, Внявший молению Нестора, благочестивого старца. Но
трояне, в их пользу принявшие знаменье Зевса, Жарче на рати ахейские бросились, жадные боя.
(Илиада, XV, 377-380)
Тот же настрой мысли, вплетающий высокие имена в бытовые ситуации и делающий богов, по
существу, теоретическими рабами человека, представлен и за пределами прогнозирования, в
«причинном» объяснении фактов. Тевкр и Мерион соревнуются в стрельбе из лука, т.е. в навыке
Аполлона. Стреляют они в голубку, привязанную к мачте. Тевкр промахивается, Мерион попадает
в цель, а объясняется это событие так:
Вылетел первому жребий стрелять; и, не медля, стрелу он С страшною силой послал, но не сделал
обета владыке Фебу в жертву принесть первородных овнов гекатомбу. В птицу герой не попал;
воспрепятствовал
Феб раздраженный.
В шнур близ ноги он уметил, которым привязана птица. Привязь у самой ноги пересекла стрела;
встрепенулась, К небу взвилась голубица свободная; привязь по ветру На землю вся опустилася;
громко вскричали данаи. Быстро тогда Мерион у печального Тевкра из длани Выхватил лук, а стрелу
наготове держал, чтоб направить; В сердце обет сотворил метателю стрел Аполлону Первенцев агнцев
ему в благодарность принесть гекатомбу. И, высоко под облаком робкую птицу завидев, Быстро
кружащую, в бок под крыло угодил он стрелою.
(Илиада, XXIII, 861-875)
Олимп, таким образом, становится постоянной теоретической составляющей в отношении слово
— дело, таким же рабом в теории, как и исполнитель в практике. Тем самым Олимп вовлекается в
типичную «научную» процедуру творчества. Объединяясь в четвертом, прогнозирующем,
моменте, три первых элемента (ситуация выбора, уникальное событие, обращение к Олимпу) дают
новую связь, крайне напоминающую и по составу и по способу изготовления научную гипоте-
108
М.К.Петров
зу: требующее проверки и использующее форму «если — то» суждение о событии,
необходимость которого невыводима из наличного опыта. Аналогия получается довольно
широкой: прогноз, как и гипотеза, предполагает «экспериментальную» проверку, и по этой
части гомеровские прогнозы, хотя они и выглядят «сумасшедшими мыслями», вполне
«научны», подтверждаются самым блестящим образом. Прогноз Алиферса, «говоруна
поседелого», о грозящих бедах, с которым женихи позволили себе не согласиться, дает, по
данным эксперимента, такую картину:
Мертвые все, он увидел, в крови и пыли неподвижно Кучей лежали они на полу там, как рыбы, которых, На
берег вытащив их из глубокозеленого моря Неводом мелкопетлистым, рыбак высыпает на землю; Там на
песке раскаленном их, влаги соленой лишенных, Гелиос пламенный душит, и все до одной умирают.
Мертвые так там один на другом неподвижно лежали.
(Одиссея, XII, 383-389)
Различие между античным прогнозом и научной гипотезой обнаруживается не в механизме
творчества или, во всяком случае, не в теоретической части этого механизма, а в составе
творчества. Научное творчество технологично в том смысле, что эксперимент призван не
только подтвердить объективную истинность гипотезы, но и перевести вскрытое этим путем
уникальное событие в ритуал. Эксперимент гарантирует возможность бесконечного повтора
реализованной в нем связи, т.е. переводит событие с уровня единичных и уникальных явлений
на феноменологический уровень особенного. В античном прогнозе (как и в прогнозе вообще)эта ритуальная и обязательная для научного эксперимента сторона отсутствует.
За исключением этой детали, механизмы античного прогнозирования и научного творчества
совпадают. Следует, однако, отметить, что как раз по этой детали античный прогноз не
совпадает и с предрассудком, с обычаем шарахаться, например, от черных кошек: женихам
при виде орлов вовсе не обязательно вспоминать о рыбах на песке раскаленном. Поэтому, как
бы
Античная культура
109
парадоксально это ни прозвучало, единый источник творчества приходится фиксировать в той
несколько мистической и огорчительной для рациональных умов «суеверности», которая
пышно расцветает в «медный» период. Под творчеством и его первыми шагами приходится
понимать любые попытки формализовать «суеверную» неопределенность с активным
вовлечением в эти попытки наличного знания, т.е. прежде всего именной системы Олимпа.
Здесь, думается, нужно отталкиваться не от сравнений с более поздними и развитыми
формами творчест-на, а от реального положения дел для того периода, когда не было еще ни
энциклопедий, ни справочников, ни даже задачников с ответами на последних страницах.
Монополией на память, на сохранение и классификацию наличного знания обладала в те времена именная система Олимпа, ничего нельзя было бы ни объяснить, ни понять, не обращаясь
к Олимпу, к связям с именем бога или к кровнородственным отношениям божественных
имен. Трудности и ограниченные возможности этого периода очевидны. И удивляться здесь
приходится не «наивности» античных прогнозов, а силе обстоятельств и изворотливости грека
гомеровских времен, который находит все же способ поработить Олимп: ставит сложившийся
олимпийский формализм в положение материи, материала творчества.
В технологии этот процесс овладения ритуалом затрагивает, собственно, одно ремесло —
пиратское. Отсюда он возникает, и отсюда он распространяется на другие области социальной
жизни: на внутреннюю («мой дом») и на внешнюю (совет, Народное собрание) политику
людей-государств, на строительство новых форм социальности, на именную систему Олимпа.
Повсюду возникает первичное смещение-накопление, которое мы охарактеризовали бы
техническим термином «текстуальность». Более традиционным термином была бы здесь
«историчность», но в нашем понимании истории, хотя мы и говорим о необратимости исторического процесса, нет нужного нам подчеркивания не-
110
М.К.Петров
повторимости, нового, «запрета на плагиат». Поэтому во всех тех случаях, когда рассматриваются
процессы, избегающие повтора или прямо запрещающие его, мы будем говорить о текстуальном
их характере.
Пока мы обнаружили несколько таких процессов: история гонки средств нападения и средств
защиты, история пиратского ремесла, история прогнозирования. Материал текстуальных
процессов разный: столкновение военных навыков, способность средствами гребцов-воинов
нетипично решать типичные ситуации, способность изолировать действия богов и включать их в
уникальные связи для решения теоретических ситуаций выбора. Но смысл всех текстуальных
процессов один — накопление нового через теоретическое отношение к миру, через анализ и
синтез логических структур.
, * * *
Рассматривая гомеровский период в его отношении к крито-микенскому, мы видим, что в
бассейне Эгейского моря действительно происходили радикальные сдвиги. Исчезли крупные
социальные организации олимпийского образца, а на их месте появились мелкие автономные
организации, использующие уже другой, «палубный», принцип администрирования. Переход к
этой новой форме социальности совершался в условиях нормального распределения опасности,
что потребовало такого же распределения средств обороны, заставило земледельца синтезировать
как личный навык то, что традиционно существовало в профессиональной форме.
Кроме защитно-агрессивных функций, освоение которых превращало олимпийского земледельца
в античного земледельца-воина-пирата, синтезировались также и навыки гражданские, умение
«жить вместе». Эта гражданская линия включает перераспределение функций и трансформацию
основных институтов олимпийской государственности: царской власти, жречества, совета
старейшин. Возникает и укрепляется народное собрание, которое постепенно монополизируетфункцию истолкования законов и в какой-то стеАнтичная культура
111
пени — функцию законодательную, регулирующую отношения между людьми-государствами.
Царская власть перестает быть наследственным навыком, становится выборной и в основном
исполнительной должностью. Жречество изолируется в самостоятельную надгосударственную
структуру, в институт прогнозов, хотя в гомеровский период процесс еще только начат.
Нестабильность «медного» периода реализуется в необходимости активного подхода к
формализму сложившегося ритуала и вызывает к жизни первые попытки творчества. Основной
материал творчества — формализм пиратского навыка, формализм палубы корабля и
командования, формализм именной системы Олимпа. Попытки активного подхода к формализму
фиксируются как взрыв мифотворчества и становление первых, через именную систему Олимпа,
теоретических отношений к миру. В этих теоретических отношениях водораздел между природой
и человеком устанавливается на разрыве между командующим словом и подчиненным ему делом.
Мир принимает черты сотворенно-сти по слову, что отражает объективное положение как в
рамках человека-государства, где вся полнота власти над формализмом принадлежит земледельцувоину-пира-ту, так и в юридической плоскости взаимодействия таких людей-государств, где
отношения фиксируются словом.
ПЛАВА III. ОТ ЧЕЛОВЕКА-ГОСУДАРСТВА К ГОРОДУГОСУДАРСТВУ
Человек-государство как основной атом эгейской цивилизации не мог уже в силу собственной
агрессивности и агрессивности окружающей его среды быть конечным продуктом синтеза
новой социальности. Тем или иным способом он вынужден искать стабильности. Он активен
и «многовалентен» в том смысле, что ему приходится, с одной стороны, пополнять собственную рабочую силу методами открытого грабежа всех и вся, а с другой — он вынужден
охранять свою собственную рабочую силу от разграбления другими. В этих отношениях
человек-государство волей-неволей входит в многообразные контакты с другими людьмигосударствами и стремится закрепить эти контакты, если они оказываются для него
выгодными. Возникающие контакты наиболее прочны, если они обоюдовыгодны. Иными
словами, в бассейне, как только начинают складываться люди-государства, возникает и
селекция на стабильность, на отбор и закрепление таких отношений между людьмигосударствами, которые обоюдовыгодны и образуют более или менее устойчивые оазисы
общих интересов по грабежу и защите.
Становление палубного принципа, творчества по слову, отчуждение воли и навыка, а также и
становление новой области договорных отношений — все это раскрепощает силы, связанные
прежде в олимпийском ритуале. Теперь эти силы обретают свободу, начинают формировать
реалии нового мира: свободных и рабов,
Античная культура
113
товарно-денежные отношения эквивалентного обмена, отношения собственности, права и т.п.
И прежде всего начинает формироваться новая
