кораблями, решивший исход сражения при Саламине.
Методы пополнения естественной базы рабства вырабатываются в глубокой древности и связаны
главным образом с пиратскими набегами. Одиссей, в расчете на доверие женихов, рассказывает
выдуманную и тем уже типичную историю о нападении на египетское побережье (Одиссея, XVII,
419-433). Андромаха, оплакивая судьбу сына и судьбу всех женщин Трои, нис-
120
М.К.Петров
колько не сомневается в их будущем и не пытается искать выхода:
Быстро отсюда их всех увезут в кораблях быстролетных, С ними со всеми меня. И сам ты, о сын мой, за
мною Следом пойдешь, чтобы нам неподобную делать работу, Для господина стараясь свирепого.
(Илиада, ХХГУ, 731-734)Олимпийский фатализм, под знаком которого воспринимаются все события социальной и личной
жизни, во многом еще ответствен за отсутствие сколько-нибудь серьезных, связанных с рабством
потрясений. Свободный по рождению, если он попадал в рабство, мог еще освободиться: его
могли выкупить или освободить силой родственники или друзья, сограждане. Андромаха,
например, рассказывает о своей матери, что она стала пленницей Ахилла, но он «даровал ей
свободу, приняв неисчислимый выкуп» (Илиада, VI, 427). Платон в одну из своих поездок на
Сицилию был продан в рабство и выкуплен друзьями. Такое временное пребывание
свободнорожденного в рабстве не накладывало на человека несмываемого пятна бесчестья, хотя,
конечно, не служило его украшению и славе. Но если человек рождался рабом, был рабом по
природе, такому пути к свободе оказывались отрезанными, поскольку необходимой составной
свободы мыслилось наличие у человека кровнородственных гражданских связей.
Представление о кровнородственной связи покидает именную систему Олимпа и становится
рабочим принципом законодательства. Традиционный порядок превращается в инструмент
практики. По предложению Перикла, например, свободными гражданами Афин признаются лишь
те, у кого отец и мать оба были афинскими гражданами. Гражданство одного из родителей даже в
союзном городе не давало прав на афинское гражданство. В этой первой полицейско-бюрократической акции пострадало около 5000 афинян, в том числе и политический противник
Перикла Фуки-дид. В трагедиях Эсхила кровнородственная связь становится основой композиции
и главным конфликтом.
Античная культура
121
В философии Гераклита и элейцев та же связь выдвигается в универсальную философскую
категорию и в апориях Зенона осознается как связь противоречивая.
Если в нормальных олимпийских цивилизациях кровнородственный принцип построения Олимпа
через имя бога связан с набором технологий, то теперь возникает их разделение. Технология
отчуждается в рабство, передается «одушевленным орудиям» в том смысле, в каком мы сегодня
передаем трудовой навык автоматам, отчуждаем в полупроводниковую глину нечто такое, что
многим кажется искони человеческим. Процесс античного отчуждения режет связь между именем
и некоторым набором практических отношений к миру. Труд становится трудом вообще,
абстрактным трудом, подчиненной слову «действующей причиной». Из конкретной формы, где
совокупная потребность общества распределена в мозаику практических отношений к миру и сама
эта мозаика удерживается как система различений клеем кровнородственных отношений
олимпийских имен, производство переходит в форму абстрактно-всеобщую, где все технологии
измерены в универсальной монетарной шкале, вступают в отношения сравнения по единому
основанию, И мозаика практических отношений к миру удерживается не именами богов, а
рыночной ситуацией спроса и предложения.
С другой стороны, лишаясь корней в технологии, именная олимпийская система различений
теряет смысл и опору различения, также деформируется в единое и безличное универсальное
«начало», в «воду» Фалеса например.
Этот процесс обезлички и выхода на уровень всеобщего как общий вектор движения античности
особенно интересен распределением функций накопления нового между классами античного
полиса. Реальными наследниками Олимпа в его технологической части оказываются рабы. Но этот
олимпийский страт античности лишен кровнородственной связи, а с нею и преемственности в
накоплении профессионального мастерства. Олимпийская система профессионального об-
122
М.К.Петров
разования, по которой сын наследует навык отца в процессе практической деятельности,
оказывается теперь разрушенной. Ни раб, ни его незаконнорожденное потомство не могут своими
силами восстановить эту связь. Судьба раба и его потомков всецело в руках рабовладельца,
который менее всего склонен проявлять заботу об отдаленных перспективах повышения
профессионального навыка, вынужден в своей деятельности руководствоваться конъюнктурой
рынка.
Раба используют универсально для выполнения самых различных работ. Его дают взаймы, сдают
в аренду, продают и покупают. Не говоря уже о полной незаинтересованности раба в повышении
собственной квалификации, сам этот универсализм закрепляет и делает нормой то общее падение
технологического мастерства, которое возникало в «медный» период как следствие перехода профессиональных навыков в личные. Раб, как и свободный, становится универсалом, но еслисвободный универсализм оправдан как становление личности и навыка «жить вместе», то
универсализм технологический может привести лишь к прогрессирующему падению
технологической культуры. Попытки восстановить разорванный контур делаются, и Солон,
например, записал в законах: «Сын не обязан содержать отца, если отец не обучил его ремеслу».
Но чинят не совсем там, где рвется, да и акценты смещены на обучение свободных, на постижение
ими «семи свободных искусств», имеющих к технологии довольно отдаленное отношение.
В процессе расщепления Олимпа на технологическое и кровнородственное основание положение
свободных оказывается немногим завиднее положения раба. Принцип кровнородственной связи
широко теперь используется как объективное по природе различие между рабом и свободным, он
четко прочерчивает границы гражданства и удерживает число полноправных граждан в
минимальных пределах. Но, теряя связь с технологией, принцип этот теряет и свойство быть
нравственным определителем человека — свойство собирательного примера, в котором образ
жизни предков трансформируется в цель и ориентир жизни потомка.
Античная культура
123
Рядом с природой — традиционным предметом технологии — античность выстраивает предмет
дополнительный: различного типа договорные отношения и ориентированную на них внешнюю
политику. И если традиционный предмет все больше и больше отдается на откуп рабству, то этот
новый предмет в его различных модификациях образует основу деятельности свободных граждан.
Выброшенные и выбрасываемые из производства «лишние люди» — свободные по природе
граждане — осваивают новые и в существе своем политические технологии, которые либо вообще
не были указаны в олимпийской номенклатуре технологий, либо занимали в ней самое скромное
2. РЕАЛИИ НОВОГО МИРА
Явно экономическая природа сил, формирующих античную действительность на переходе от
человека-государства к городу-государству, позволяет говорить об отчуждении — о слепой и
неконтролируемой селекции социальных форм по их приспособленности к новому миру
экономических и политических реалий. Вместе с тем, пытаясь понять динамику формирования
полисного мира, мы не обнаруживаем в этом отчуждении картины, известной нам по
капиталистическому или вообще по товарно-научно-техническому отчуждению.
В развитом товарном производстве картина складывается как синтез взаимодействия двух
разнородных сил: научно-технического прогресса (активного технологического
формообразования) и слепого, через стихию рынка, отбора технологических форм в наличное
производство по законам стоимости. Реальным определителем процесса выступает относительная
прибавочная стоимость, т.е. снижение всех видов производственных затрат на единицу
продукции. Относительная прибавочная стоимость ответственна за эволюцию производственной
матрицы и за изменение ,места и роли человека в производстве. Но стать таким определителем
относительная прибавочная стоимость может-
124
М. К. Петров
только тогда, когда в матрицу введены варианты производства одного и того же продукта. Мы это
делаем с помощью науки.
Античность не знает опытной науки. Идея эксперимента, с помощью которого наука становится
технологическим творчеством, возникает в эпоху Возрождения и практическое применение
находит только где-то в XVII — XVIII вв. Поэтому если для античного отчуждения также
требуются варианты, выбор, то их источник приходится искать не в научно-техническом творчестве и не в отсекающей роли рынка, который отделяет продукт от производителя, а в творчестве
политическом и в отсекающей роли внешней политики, где входят в связь, сравнение и отбор
продукты политического творчества различных людей-государств.
Здесь также имеет смысл говорить об определяющей роли относительной прибавочной стоимости
или, вернее, относительного прибавочного продукта, но трансформирующая сила этого
определения скована застоем технологии, не может выявиться как качественная трансформация
технологий и допускает выявление лишь как качественная трансформация производителей.
Иными словами, единственный для этой силы открытый путь — количественное и объемное расширение: распространение античного способа жизни на все новые территории и выстраивание все
новых уровней иерархии — новых административных палуб. Только такой способ действий
позволяет удержать в растущем объеме сложившуюся матрицу потребления продукта,
целостность нового способа производства. Начиная с человека-государства вроде дома Одиссея наИтаке, античность движется в своем развитии как интеграция людей-государств сначала в полис
олигархов, затем в тиранию, в полис соперничающих, но неспособных одолеть друг друга
аристократии и демоса, затем в гегемонию типа афинской Архе, где та же структура
воспроизводится на уровне межполисных отношений, и, наконец, к античной империи, к финалу,
из которого нет уже «античного» количественного выхода: все, что можно завоевать и ограбить,
завоеваАнтичная культура
125
но и ограблено; все, что можно удержать силой, приведено в связь. Возможности исчерпаны, и
впереди лишь агония общего обнищания и политического развала.
Центральное и неподвижное место в этом движении и крахе античного отчуждения занимает
унаследованный античностью олимпийский технологический страт. Это все тот же Олимп, но на
нем уже нет личных имен, нет покровителей тех или иных технологий. Теперь он все чаще
видится античному миру таинственным, надчувственным, «умопостигаемым», видится
источником и хранителем «порядка». Но этот порядок отчужден, спрятан за неразумным,
нерадивым, презираемым рабством как загадка организации беспорядочных сил и возможностей в
упорядоченное гармоничное «бытие» — ритуал и источник всех благ свободной жизни.
В попытках пробиться к этому источнику и определителю жизни, к «началу» всего, античность
отвергает олимпийскую специализацию. Работники Афины, Де-метры, Гефеста и множество
других профессионалов-работников либо проданы в рабство, либо находятся в опасной с ним
связи в силу технологической несвободы. Античность уже не склонна видеть нравственный идеал
распределенным в систему профессиональных судеб, где каждому отроду написано свое.
Выраженная в «гражданской доблести» общность интересов свободных, единство их целей,
выработка навыка «жить вместе» — все это заставляет античность пренебрегать множественным и
различенным ради «единого»: искать какой-то общий принцип, в котором совпало бы «единое»
(то EV), «сущее» (то 6v) и благо (то ayaGov).
Это стремление к системе, общие контуры которой изначально уже определены социальным
запросом как всеобщее социального ритуала, не может, однако, сразу освободиться от
олимпийской схемы порождения богов и изобретения богами совершенных технологий. В первых
попытках построить свое особое мировоззрение античность лишь абстрагирует до всеобщего
принципа и обезличивает олимпийскую схему. Развитая кровнородственная связь олимпийцев
редуцируется до пары противоположностей «мужского» и «женского», а
126
М.К.Петров
распределенные по олимпийским именам практические отношения к миру освобождаются от
именного определения по субъекту и получают определение по продукту: ориентируются не на
деятеля, который теперь мыслится универсальным, а на цель — результат деятельности.
Если по олимпийской схеме предполагалось, что некто А, в его отличии от В, С, …, способен
производить некоторую сумму действий с результатами л\, а2, аз… ak, то теперь это отношение
выглядит иным: предполагается существование некоторого X, который содержит в слове всю
совокупность результатов-целей (аь а2, а3… ak; Ьь Ь2, Ь3… bk; сь с2, с3… ck; …), и подчиненного (или
подчиненных) ему Y, который способен (которые способны) по слову X реализовать любую из
указанных X целей. Нетрудно заметить прямую связь нового подхода с палубой корабля, где
капитан (X) действительно обязан держать в голове всю совокупность достижимых целей и
указывать команде (Y) цели для реализации.
По этой же схеме строится отношение господина и раба, которое теперь приобретает вид
философского постулата: бесправие раба и его технологическая универсальность слагаются в
концепцию «материи» — чистой, но активной «лишенности», «воска», «воспринимающего».
Материя в своем самодвижении может по этой концепции принимать любые формы, т.е. реализовать любые указанные ей или навязанные цели. Даже нерадивость раба и недостаточная его
квалификация находят философское обоснование: материя реализует мир целей, но реализует его
неполно, ущербно, и цели (т.е.
