для проявлений закона рангового распределения оказывается открытой.

Намеки на действие этого закона можно обнаружить уже у Гомера. Когда Евмей говорит, что

Одиссей получил дохода более, «чем десять у нас богачей» (Одиссея, XIV, 99), то возникает

типичная картина кристаллизации в ранговую матрицу. Автономия, экономическая и

политическая самостоятельность люд ей-государств неизбежно должны были переходить в

ранговое распределение объектов

Античная культура

147

этой автономии по ее субъектам, т.е. порождать имущественное и политическое неравенство

свободных личностей.

Чтобы не запутаться в этой довольно пестрой картине миграций разнородных сущностей,

стихийно выстраивающих новую социальную форму, нам нужно уточнить две детали. Во-первых,

что именно в объектах собственности человека-государства способно мигрировать, «менять

подданство», переходить от хозяина к хозяину? И во-вторых, существует ли предел роста для

собственности человека-государства, «потолок» его палубного могущества?

Первое уточнение не выглядит сложным: человек-государство осуществляет прямую и личную

власть по слову, «владеет» землей, рабами, скотом, орудиями (в том числе и кораблями), а также

нетрадиционным продуктом раскрепощенной письменности — договорными обязательствами с

другими людьми-государствами. Из этих объектов подвижны, способны мигрировать далеко не

все: движение фиксировано двумя неотчуждаемыми моментами: при традиционной общинной

форме землевладения земельный надел не может быть передан другому, и в операциях с землей

человек-государство связан традицией, вынужден рассматривать землю как «принудительную

собственность», которая удерживает его на данной территории и в данной системе

кровнородственных связей. Другое ограничение связано с родовым правом наследования, по

которому имущество умершего остается роду. Свободно распоряжаясь этим имуществом при

жизни, глава человека-государства не в состоянии был разрушить закон преемственности

существования рода. Он мог разориться или разбогатеть при жизни, но торговать собственной

смертью, разорить или обогатить род самим фактом смерти он не мог. Подвижными и мигрирующими, таким образом, оказываются рабы, скот, орудия и эти вот юридические сущности —

личные обязательства человека-государства, которые в силу родового закона наследования

автоматически превращаются в обязательства наследственные, родовые.

I4S

М.К.Петров

Связанная неотчуждаемостью земельных наделов и родовой нормой наследования, стихийная

кристаллизация могла идти лишь как перераспределение способных мигрировать сущностей

(рабов, скота, орудий, обязательств) по территориальному и кровнородственным основаниям, т.е.,

с одной стороны, интегрировала территорию в замкнутую целостность, в область своего

стихийного проявления, а с другой — выстраивала ранговые иерархии людей-государств и родов

по объему к собственности на отчуждаемые объекты. Иными словами, такие «единицы

собственности», как раб, скот, орудие, обязательство, «расселялись» в рамках определенной

территории по свободным личностям и соответствующим родам, как люди в наше время расселяются по городам, если они в этом миграционном хаосе не встречают неодолимых препятствий

в форме черты оседлости или паспортного режима. Процесс такого расселения единиц

собственности подчинен универсальному, действующему и в наше время закону стихийной

кристаллизации формы (закону Ципфа).

Второе уточнение связано с тем обстоятельством, что любой процесс стихийной кристаллизации

имеет некоторые пределы, связанные с естественными ограничениями того основания, по

которому эта кристаллизация происходит. Например, способность человека писать научные

работы не беспредельна, и «городская структура» распределения всего массива научных работ по

авторам упирается, как в потолок, в предельную производительность автора примерно в 1000

статей (английский математик Кэли опубликовал наибольшее число работ — 995). Это очень

много, средний ученый пишет за жизнь 3,5 статьи, и выжать из человеческой головы больше 1000работ, видимо, невозможно, не перестроив саму структуру текстуального творчества.

Та же ситуация возникает и в процессе античной кристаллизации формы: до тех пор, пока

последовательно проводится палубный принцип прямой и личной собственности, объем этой

собственности не может превышать некоторых критических пределов, связанных с

ограниченностью человеческих способноАнтичная культура

149

стей, и, соответственно, кристаллизация должна либо остановиться и застыть, создав новую форму

ритуала и канализируя избыточную собственность в омертвленные, выброшенные из процесса

«сокровища», либо же перейти на какое-то новое, более широкое основание.

Античность реализует оба пути. Прежде всего это тенденция к застыванию в ритуал, когда

верхняя часть распределения людей-государств и родов пробует ри-туализироваться в

наследственную элиту (ка^сн и ауавсп) — в ограниченное число богатейших и пользующихся

большим политическим влиянием «аристократических» родов, в которых избыток собственности

дезактивируется через накопление сокровищ, а место в иерархии удерживается через

«олигархию». Последняя, «олигархия», не столько способ государственного правления — нельзя

было бы выделить какую-то типичную «олигархическую» государственную структуру, — сколько

сумма совместных договорных действий «знати» для сохранения и стабилизации положения

обычными палубными методами.

Античность открывает еще одно, «юридическое», побережье для пиратских набегов, но это новое

основание — «государственное право» — выглядит в олигархическом исполнении еще зыбким и

неустойчивым частью из-за политической неопытности самих олигархов, частью же из-за

неустойчивой природы этого нетрадиционного процесса. В развязанной письменностью

юридической стихии, в миграции личнородовых обязательств, античность приобретает еще одну

возможность для присвоения чужого труда, на этот раз по закону (\/оца>), но для

рассматриваемого периода дело это новое. Поликрат Самосский сумел сформулировать основной

принцип этой новой деятельности. Геродот свидетельствует: «Он владел сотней пятидесятивесельных кораблей и тысячей лучников. Он разорял и грабил всех, ни для кого не делая исключения, и

говорил, что угодит другу больше, если возвратит ему отнятое, чем если вовсе ничего у него не

отнимет» (История, III, 40). Хорошо усвоив постулат Поликрата в части «отнять», античность не

сразу усваивает поликратово стабилизирующее начало: отдать часть отнятого.

150

М.К.Петров

Насколько хорошо изучена человеком-государством палуба пиратского корабля, настолько же

плохо освоена им к этому времени палуба корабля юридического. Впоследствии элита найдет

способ сохранения устойчивости: мертвые сокровища оживут в практике прямого или косвенного

подкупа нижней части распределения. Но пока она этому еще не научилась, и олигархия,

отмечаемая почти повсеместно как первичная форма полисной организации, оказывается довольно

нестабильной структурой.

Поиски стабильности выдвигают на просцениум греческого политического хаоса ряд

колоритнейших фигур, таких, как легендарные Тесей, Поликрат Самосский, Кипсел Коринфский,

Фрасибул Милетский, Ликург, Солон, Писистрат, Клисфен и др. Все они действуют в разных

условиях и на разных этапах кристаллизации полисной структуры, поэтому и смысл их

деятельности оказывается нередко прямо противоположным.

В сравнительно спокойной обстановке единоличного наследственного правления действовал в

Афинах Тесей. Однако и ему, прежде чем создать эту спокойную для политического творчества

обстановку, пришлось показать себя пиратом из пиратов, убрать с дороги множество людей и

чудовищ: Перифета-дубино-носца, Синнида—сгибателя сосен, Кромионскую свинью, Скиронаграбителя, великана Керкиона, Прокруста, собственных двоюродных братьев, Марафонского

быка, Минотавра. Эгей сам освободил место сыну в момент возвращения сына с Крита: «Эгей,

видя их возвращающимися и решив, что его сын погиб, совершил героический и несчастный

поступок; он поднялся на Акрополь и в отчаянии от охватившего его горя бросился вниз» (Диодор

Сицилийский. Историческая библиотека, IV).

Тесей застает кристаллизацию в довольно слабой форме: «При Кекропе и первых царях до Тесея

население Аттики жило постоянно отдельными городами, имевшими свои пританеи и правителей.

Когда же не чувствовалось никакой опасности, жители городов не сходились на общие совещания

к царю, но управляАнтичная культура151

лись и совещались отдельно сами по себе. Некоторые города по временам даже воевали между

собой, например Элевсин с Евмолпом во главе против Эрехтея» (Фукидид. История, II, 15, 1).

Поэтому чисто палубный способ политического творчества в условиях этой слабой

кристаллизации не встретил, по свидетельствам древности, сколько-нибудь серьезного отпора:

«После того как царскую власть получил Тесей, соединявший в себе силу с умом, он привел в

порядок (!) страну вообще, между прочим упразднил советы и должностных лиц прочих городов и

объединил путем синойкизма всех жителей вокруг нынешнего города, учредив один совет и один

пританеи. Жителей отдельных селений, возделывавших свои земли, как и прежде, Тесей принудил

иметь один этот город, и так как все жители принадлежали теперь уже к одному городу, то он стал

велик и таким был передан Тесеем его потомкам» (Фукидид. История, II, 15, 2).

Создав эту новую скорлупу социальности — единый административный центр, единый орган

государственности, — Тесей, по преданию, разделил население на три класса: эвпатридов

(благородных), геоморов (владельцев земельных участков) и демиургов (ремесленников), из

которых право на занятие государственных должностей получили лишь эвпатриды. Тесей, таким

образом, как раз и шел по пути ритуализации верхушки распределения, отдавая всю полноту

власти «знати».

Здесь в понимании терминов «знать», «эвпатриды», «аристократия» не должно возникать

недоразумения. Все роды в Греции, как и все роды в любой олимпийской цивилизации, ведут

начало от имен Олимпа, поэтому реальный критерий античной знатности не число «колен», все

роды равноколенны, а то место в иерархии распределения объектов собственности, которое

наследственно удерживается родом. Реализованная Тесеем ритуализация верхушки распределения

и перевод ее в преемственное политическое, а следовательно, и классовое существование

стихийно или с помощью своих тесеев происходили и в других местах, используя в основном

принцип селекции кровнородст-

152

М.К.Петров

венных связей. О положении в Коринфе VII в. до н.э. Геродот пишет: «Государственный

строй у коринфян был олигархическим. Правители города, именовавшиеся Бакхиадами,

выдавали замуж дочерей и женились только в своей среде» (История, V, 92). Эти кровнородственные связи, как одно из средств укрепления юридической палубы, становятся одним

из традиционных средств античной, да и не только античной, политики. Кровнородственное

начало, закрепленное в общинном землевладении и отделяющее свободного от раба,

раздваивается теперь по классовому признаку на «благородное» и «низкое», разделяет самих

свободных на элиту и чернь, на аристократию и демос.

Если присмотреться к составу этого нетрадиционного членения на благородных и низких,

которое делает попытки стабилизироваться в непроходимый барьер, то здесь опять мы

обнаруживаем палубное отношение среза и обособление ритуала в подчиненную слову силу,

хотя здесь, на юридической палубе, разделенными оказываются не один, а два ритуала. И сам

барьер — зафиксированное в обязательстве слово — начинает выполнять функции

двустороннего надсмотрщика, который командует и ритуалом низких, и ритуалом

благородных, т.е. становится «третьей» сущностью, особым «юридическим» материалом, по

отношению к которому возможна своя активная позиция.

Осознание этого нового основания кристаллизации приходит не сразу, и первые попытки

утвердиться на палубе юридических отношений носят чисто импровизационный характер

прямой и личной «тирании», которая почти с фатальной неизбежностью, как детская болезнь

роста полисной государственности, следует за олигархией, а время от времени дает рецидивы

и в более зрелом возрасте. Смысл тираний, это успели подметить уже древние, состоял не

столько в юридическом творчестве, сколько в отрицании самой юридической действительности, т.е. выливался в попытки удержать кристаллизацию в каких-то пределах. Попытки эти

отличались, во-первых, резким обострением борьбы между аристократией и демосом и, вовторых, сравнительной краткостью.

Античная культура

153

Объявляя войну кристаллизации, тираны волей-неволей оказывались вынужденными срезать

верхнюю часть распределения, т.е. теми или иными методами присваивать собственностьблагородных, что завоевало им репутацию «выразителей интересов демоса». Но вряд ли имеет

смысл говорить об этом применительно к тиранам античности, да и не только античности,

поскольку большинство из них искренне вдохновлялось идеей какого-нибудь «порядка»,

каким бы странным и диким ни представлялся этот порядок более поздним поколениям.

4. СПАРТА

Ликург руководствовался идеей надежнейшего и наилучшего порядка, т.е. понимал закон как

незыблемое установление, которое не допускает различных толкований в понимании.

Приступая к делу, он, по обычаю древних, побывал в Дельфах и получил заверения, что

законы, которые он с божьей помощью установит, «будут составлять лучшую из всех

существующих конституций» (Плутарх. Ликург, V). В каком-то смысле так и получилось:

законы Ликурга оказались настолько прочны и живучи, что они надолго определили судьбу

Спарты как наиболее ритуализированного и враждебного ко всему новому античного

государства. В неразрывном спектре человеческих типов, воспитанных античностью, если

расположить характеры по степени их яркости, самобытности и индивидуальности, афиняне и

спартанцы образуют крайние типы. Спартанцы, по существу, ничего не дали античной культуре, кроме аристократического идеала «простого человека» — невежественного, стойкого по

незнанию,