рудники, а горизонт
заволакивается опасностью нападения персов.
Первая крупная финансовая операция была проведена Фемистоклом: «При архонте Никодеме
были открыты рудники в Маронии, и у города остались сбережения в сто талантов от их
разработки. Тогда некоторые советовали поделить эти деньги народу, но Феми-стокл не
допустил этого. Он не говорил, на что думает употребить эти деньги, но предлагал дать
взаимообразно ста богатейшим из афинян каждому по одному таланту, а затем, если их
расходование будет одобрено, трату принять в счет государства, в противном же случае
взыскивать эти деньги с получивших их взаем» (Аристотель. Афинская полития, XXII, 7).
Фемистокл решил пустить эти деньги на строительство триер, связывая с флотом большие
надежды. Плутарх так описывает его замыслы: «Так как у афинян был обычай делить между
собой доходы от серебряных копий на Лаврии, Фемистокл прежде всего решился выступить
один в народном собрании с предложением прекратить такой дележ, а на эти деньги
построить триеры для войны с Эгиной. Эта война в Элладе была тогда в полном разгаре:
Эгина благодаря своему сильному флоту властвовала над морем. Тем легче было Фемистоклу
уговорить сограждан, не стращая их ни Дарием, ни персами (они были далеко, и не было
вполне твердого основания бояться их нашествия); но он как раз вовремя использовал
соперничество и гнев граждан против Эгины для подготовки к войне с Персией: на эти деньги
было построено сто триер, которые и сражались с Ксерксом. Затем понемногу он начал
увлекать граждан к морю, указывая им, что на суше они не в состоянии помериться силами
даже с соседями, а при помощи сильного флота могут не только отразить варваров, но и
властвовать над Элладой. Так, по выражению Платона, он сделал их из стойких гоплитов
матросами и моряками. Этим он дал повод к упреку, что, дескать, Фемистокл отнял у
сограждан ко-
200
М.К.Петров
пье и щит и унизил афинский народ до гребной скамейки и весла» (Плутарх. Фемистокл, IV).Трудно сказать, заходил ли Фемистокл в своих честолюбивых замыслах так далеко, как об
этом пишут историки, но события предстали в таком развороте, что афинский флот
действительно оказался решающей силой и в разгроме персов, и во многих других делах,
причем Фемистокл проявлял здесь истинно пиратскую изворотливость и хитроумие. Когда
стало известно о поражении при Фермопилах и о гибели Леонида, Фемистокл прикрывал
афинскими кораблями отход союзников во внутренние области Эллады, впервые начал
использовать средства активной пропаганды: «Плывя вдоль берегов, Фемистокл повсюду, где
неприятель необходимо должен был приставать, спасаясь от бури, делал заметными буквами
надписи на камнях, которые случайно находил или сам ставил около корабельных стоянок и
источников. В этих надписях он обращался к ионянам с воззванием, если можно, перейти к
афинянам, своим отцам, борющимся за их свободу, а если нельзя, то по крайней мере вредить
варварскому войску во время битвы и приводить его в расстройство» (Плутарх. Фемистокл,
IX).
Однако в конце концов сложилась такая обстановка, когда только «сумасшедшее решение»
могло спасти Афины: «Между тем Ксеркс через Дориду вторгся в Фокиду и жег фокейские
города. Эллины не пришли к ним на помощь, несмотря на просьбы афинян идти в Беотию
навстречу врагу для защиты Аттики, подобно тому как они сами пошли им на помощь по
морю к Артемисию. Никто не слушал их: все думали только о Пелопоннесе, хотели
сосредоточить все силы за Ист-мом и строили стену поперек Истма от моря до моря. Афиняне
негодовали на такое предательство и, оставшись в одиночестве, впали в отчаяние и печаль.
Сражаться с таким бесчисленным войском они и не думали; при тогдашних обстоятельствах
было необходимо одно — оставить город и крепко держаться кораблей; но народ об этом и
слышать не хотел; говорили, что им не нужна победа и что для них спасение не спасеАнтичная культура
201
ние, если придется бросить храмы богов и могилы отцов» (Плутарх. Фемистокл, IX).
И Фемистокл сумел убедить народ принять это немыслимое и невыполнимое в других
цивилизациях решение: отменить на время социальную целостность, рассечь
государственный организм, разместить его части в безопасности, с тем чтобы позже вновь
собрать все вместе. Фемистоклу пришлось для этого использовать все — и демагогию, и
прогнозы гомеровского типа, и даже некорректное обращение с казной Ареопага, но он своего
добился — решение о временном упразднении города было принято: женщин и детей отправили на Пелопоннес в Трезену, все трудоспособное — на Саламин, остальных посадили на
корабли.
Сцена была поистине трагической: «Когда весь город уезжал на кораблях, это зрелище
внушало одним жалость, другим — удивление по поводу такого мужества: семьи свои
афиняне провожали в другое место, а сами, не уступая воплям, слезам и объятиям родителей,
переправлялись на остров. Однако многие жители, которых по причине старости оставляли в
городе, возбуждали глубокое сострадание. Какое-то трогательное впечатление производили
сжившиеся с человеком домашние животные, которые с жалобным воем бегали вокруг своих
кормильцев, садившихся на корабли» (Плутарх. Фемистокл, X).
В 1959 г. на территории Древней Трезены была найдена мраморная плита с копией этого
уникального постановления афинского Народного собрания в 480 г. до н.э.
«Боги!
Постановили совет и народ.
Предложение внес Фемистокл, сын Неокла, из дема Фре-аррии. Город вверить Афине, покровительнице
Афин, и всем другим богам, дабы они охраняли и защищали от варвара страну. Сами же афиняне и ксены,
живущие в Афинах, пусть перевезут детей и женщин в Трезену (под покровительство Питфея, архегета
страны). А стариков и имущество пусть перевезут на Саламин.
Казначеи и жрицы пусть остаются на Акрополе, охраняя имущецшво богов.
202
М.К.Петров
Все остальные афиняне и ксены, достигшие совершенное тия, пусть взойдут на снаряженные двести
кораблей и сражаю ся против варвара за свободу свою и других эллинов вместе лакедемонянами,
коринфянами, эгинетами и другими (эллинг ми), которые пожелают разделить общую опасность…»
Афины победили, и долго еще отзвуки Саламин ской битвы и ее боевой клич, увековеченныйЭсхило в «Персах», будут носиться по всей Греции:
Вперед, сыны Эллады! Спасайте родину, спасайте жен, Детей своих, богов отцовских храмы, Гробницы
предков: бой теперь — за все!
Победа была громкой, ничуть не хуже Марафона где десять лет назад афиняне и платейцы
разгромил! под водительством Мильтиада персов. Но Саламш был для Греции не только
победой. В едином аюч оказались срезанными все связи по природе, и, когд; афиняне
вернулись в родные места, жизнь пришлое! устраивать заново, восстанавливать ее по слову и
памяти. Если на всем протяжении античной истории, даже в самые бурные ее моменты, связь
с землей оказывалась пуповиной, привязывающей античный способ производства к
олимпийскому, и всякий уважающий себя грек начинал на новом месте с того, что обзаводился участком и пускал корни в землю, то теперь все это оказалось ни к чему, неважным и
несущественным — одним из многих «полезных занятий». От этого психологического шока
афинянам уже не суждено было оправиться. Они, как говорит Фукидид, «сделались морским
народом» (История, I, 18, 3).
Дальнейшие события будто специально развертывались так, чтобы углубить и расширить эту
во многом случайно образовавшуюся брешь между конкретным палубным и абстрактным
экономическим типом руководства «домашними делами»: между гражданином-воиномземледельцем и гражданином-воином-дель-цом. Используя недовольство союзников
действиями спартанца Павсания, под чьим руководством греки освободили от персов Кипр и
Византии, афиняне установили гегемонию над союзниками и получили право
Античная культура
203
распоряжаться союзной казной на Делосе: «Афиняне определили сумму взносов как тех
городов, которым для борьбы с варварами нужно было доставлять деньги, так и тех, которые
должны были доставлять корабли. Предлогом к образованию такого союза было намерение
подвергнуть опустошению владения персидского царя в отмщение за те бедствия, какие
претерпели эллины. В то же время афиняне впервые учредили должность эллинотамиев,
которые и принимали форос — так названы были денежные взносы союзников. Первоначальный форос был в четыреста шестьдесят талантов, казнохранилищем служил Делос, и
союзные собрания происходили в тамошней святыне» (Фукидид. История, I, 96).
Если бы союзники прислушались повнимательнее к шелесту лавров, по которому на Делосе
объявлялись оракулы, то они вряд ли пошли бы на этот Делосский морской союз: по
существу, они дали афинянам «открыть» себя как второй Лаврион, доходы от которого
быстро росли: «Общая сумма, назначенная Аристидом, была около четырехсот шестидесяти
талантов. Перикл увеличил ее почти на треть: как сообщает Фукидид, в начале войны к
афинянам поступило от союзников шестьсот талантов. После смерти Перикла правители
довели ее, повышая понемногу, до тысячи трехсот талантов не столько потому, что
превратности долгой войны (речь о Пелопоннесской войне. — М.П.) требовали больших
издержек, сколько потому, что народ был уже приучен к раздачам, к получению денег на
зрелища и сооружению статуй и храмов» (Плутарх. Аристид, XXIV).
Этот постоянный приток капитала извне радикально изменил формы полисной жизни.
Аристид настолько прославился раскладкой подати на союзников, что Фемистокл однажды с
досадой заметил: «Такая слава подобает не мужу, а скорее мешку для хранения золота»
(Плутарх. Аристид, XXIV). Но, пожалуй, куда больше был его вклад в общее переустройство
афинского полиса, в преобразование его в динамическую и самодеятельную структуру.
Аристид, по Аристотелю, «сове-
204
М.К.Петров
товал добиваться гегемонии, а гражданам — переселиться из деревень и жить в городе.
Пропитание, говорил он, будет у всех — у одних, если они будут участвовать в походах, у
других, если будут нести гарнизонную службу, у третьих, если будут исполнять общественные обязанности» (Афинская полития, XXIV, 1).
И действительно, этот план был в значительной степени реализован: «Большинству народа
афиняне обеспечили возможность легко зарабатывать пропитание тем способом, как им
предложил Аристид. Дело происходило так, что на деньги от взносов и пошлин содержалосьболее двадцати тысяч человек. Было шесть тысяч судей, тысяча шестьсот стрелков, кроме
того, тысяча двести всадников, членов Совета — пятьсот, пятьсот стражников на верфях, да
кроме них на Акрополе — пятьдесят, местных властей — до семисот человек, зарубежных —
до семисот. Когда же впоследствии начали войну (Пелопоннесскую. — М.П.), помимо этих,
было еще две тысячи пятьсот гоплитов, двадцать сторожевых кораблей, еще корабли для
перевозки гарнизонных солдат в числе двух тысяч, избранных по жребию бобами, затем
пританей, сироты, сторожа при заключенных в тюрьме. Всем этим лицам содержание
давалось из казны» (Афинская полития, XXFV, 3).
Реализации этих планов способствовало и то обстоятельство, что после Саламина афинянам
далеко не сразу удалось наладить жизнь, и, по существу, они уже не вернулись к старым
нормам жизни. Фукидид пишет: «Афинская община, когда варвары ушли из Аттики, стала
тотчас же перевозить детей, женщин и уцелевшую утварь из тех мест, куда все это поместили
для безопасности. Стали также готовиться к тому, чтобы восстановить город и стены, потому
что из ограды стояли лишь незначительные остатки, из домов большинство было разрушено,
уцелели лишь немногие, в которых помещались знатные персы» (История, I, 89).
Но строить пришлось прежде всего стены. Побаиваясь афинского флота, лакедемоняне по
настоянию союзников потребовали, «чтобы афиняне не только не строили у себя укреплений,
но еще помогли им снести
Античная культура
205
стены у тех городов вне Пелопоннеса, у которых они существовали; своего желания и
подозрений, которые были в мыслях, они не высказывали афинянам открыто, но объясняли
свое желание тем, что тогда у варваров в случае нового прихода не будет нигде такого
опорного пункта для выступлений, какой в этот раз был в Фивах, а также говорили, что
Пелопоннес — достаточно надежное место и как убежище для отступления, и